Михаил Жванецкий - Южное лето (Читать на Севере) Страница 4

(Из группы музыкантов вылетает разъяренный Тромбон.)

Тромбон. Миша, что вы с ним цацкаетесь? Дадим по голове и отыграем своё, гори оно огнём!

Бригадир. Жора, не изводите себя. Вы же еще не отсидели за то дело, зачем вы опять нервничаете?

Жилец. Почём стоит похоронить?

Бригадир. С почестями?

Жилец. Да.

Бригадир. Не торопясь?

Жилец. Да.

Бригадир. По пятёрке на лицо.

Жилец. А без покойника?

Бригадир. По трёшке, хотя это унизительно.

Жилец. Хорошо, договорились. Играйте, только пойте:

в память Сигизмунд Лазаревича и сестру его из Кишинёва.

(Музыканты по сигналу Мани начинают играть и петь:

«Безвременно, безвременно… На кого ты нас оставляешь?

Ты туда, а мы – здесь. Мы здесь, а ты – туда».

За кулисами крики, плач, кого-то понесли.)

Бригадир (повеселел). Вот вам и покойничек!

Жилец. Нет, это только что. Это мой сосед Сигизмунд Лазаревич. У него сегодня был день рождения.

Давайте в августе…

Вы не хоронили в августе в Одессе? Как? Вы не хоронили в августе в Одессе, в полдень, в жару? Ну, давайте сделаем это вместе. Попробуем – близкого человека. Давайте.

Мы с вами подъедем к тому куску голой степи, где указано хоронить. Кладбище, мать их!..

Съезжаются пятнадцать-двадцать покойников с гостями сразу. Голая степь, поросшая могилами. Урожайный год. Плотность хорошая. Наш участок 208. Движемся далеко в поле. Там толпы в цветах. Всё происходит в цветах. Пьяный грязный экскаватор в цветах всё давно приготовил… Ямки по ниточке раз-раз-раз. Сейчас он только подсыплет, подроет, задевая и разрушая собственную работу. У него в трибуне потрясающая рожа музыкального вида с длинными волосами. Лабух переработанный. Двумя движениями под оркестры вонзается в новое, руша старое, потом, жутко целясь, снова промахивается, завывая дизелем под оркестры. Дикая плотность. Их суют почти вертикально. Поют евангелисты. Высоко взвывают евреи. Из-за плотности мертвецов на квадратный метр – над каким-то евреем: «Товариши, дозвольте мени, тьфу, а де Григорий? Шо ж ви мене видштовхнули, товариши?»

Цветы, цветы затоптанные, растоптанные. Белые лица, чёрные костюмы, торчащие носки ботинок, крики:

– Ой, гиволт!

– Господи, душу его упокой!

– Дозвольте мени…

Хорошо видны четверо в клетчатом с верёвками и лопатами. Их тащат от ямы к яме: «Быстрей, быстрей, закопайте, это невыносимо. Сейчас, сейчас. Вначале верёвки, потом лопаты. Где чей? Нет таблички? Где табличка?» – «Сойдите с моей могилы». – «А где мне встать, у меня нога не помещается?»

Верёвки, лопаты. «Музыкант» выкапывает, они закапывают.

По пять штук сразу.

Между ними по оси икс – пятьдесят сантиметров, по оси игрек – двадцать пять.

Много нас. Много. Пока ещё живых больше. Но это пока и это на поверхности. Четыре человека машут лопатами, как вёслами. Мы им всё время подвозим. Не расслабляться. Покойники снова в очередях. Уже стирается эта небольшая разница между живыми и мёртвыми. Шеренги по верёвке. Расстояние между бывшими людьми 0,5 метра, время – 0,5 минуты.

Крики, плачи, речи, гости, цветы, имена. На красный гроб прибивают чёрную крышку. «Ребята, это не наша крышка…» – «А где наша?..» – «Откуда мы знаем, где ваша?» – «Сёма, держите рукой нашу крышку».

В этой тесноте над вашей ямой чужой плач.

– Он был в партии до последнего дня…

– Кто? Он никогда не был в партии. Если бы мы достали лекарство, он вообще бы жил. Цыпарин, цыпарин. Ему не хватило цыпарина.

– Операции они делают удачно, они выхаживать не могут.

– Зачем тогда эти удачные операции?

– Вы хотите, чтоб он хорошо оперировал и ещё ночами ухаживал?

– Я ничего не хочу, я хочу, чтобы он жил…

– Да скажите спасибо, что оперируют хорошо…

– За что спасибо, если я его хороню?!

– Это уже другой разговор.

– Он не хотел брать на себя. Он как чувствовал. А они ему всё время: «Бери на себя… бери на себя». Он взял на себя. Теперь он здесь, а они в стороне.

– Теперь же инфаркт лечат…

– Инфаркт не лечат, его отмечают… Отметили – и живи, если выживаешь. Как он не хотел брать на себя. А они ему: «Мы приказываем – строй!» Он говорил: «Я не имею права». А они говорили: «Мы приказываем – строй!» Он построил, а когда приехала ревизия, они говорят: «Мы не приказывали!» – Теперь весь завод здесь.

– Куда вы сыпете наши цветы? Где он? Где Константин Дмитриевич?.. Константин Дмитриевич. О, вот это он… А-а… вот это он. Ой, Константин Дмитриевич, и при жизни я вас искал. Вечно вас ищешь, вечно…

– Господи, спаси и помилуй. Суди нас, Господи, не по поступкам нашим, а по доброте своей, Господи.

– Товарищи, славный путь покойного отмечен почётными грамотами.

Тут закончили, там заплакали. Тут заплакали, там разошлись. Цветы, гробы, венки, ямы, плач, вой. «Беларусь» задними колесами в цветах.

– Товарищи, всех ногами к дороге! Значит, вынимайте и разворачивайте согласно постановлению горисполкома.

Чёрт его знает, чего больше – рождаются или умирают? Какое нам дело, если нас так хоронят?..

Население!

– Не смейте кушать, Мария Ивановна, это же колбаса для населения. Сетевые сосиски, комковатые публичные макароны, бочковые народные пельмени, страна вечнозелёных помидоров, жидкого лука. Для удобства пассажиров маршрут № 113 переносится. Для удобства покупателей магазин № 2 Плодоовощторга…

А оперируют они хорошо, только очень непрерывно.

Так же, как и копают.

Мы им подносим – они закапывают. Свои своих. Без простоев. Огромное поле. Все ямы на одном пятачке, ибо. Ах, ибо!

Удобно экскаватору, копателям, конторе. Всем, кроме нас.

Как наша жизнь не нужна всем, кроме нас.

Как наша смерть не нужна всем, кроме нас.

Как нас лечат?

Как мы умираем?

Как нас хоронят?

На старой «Победе»

Он подрядился везти на старой «Победе» из-за города.

Сидеть было неловко: он всё время подозрительно всматривался.

– Что такое? Вы меня знаете?

– Гремит что-то справа. А?

– Не знаю. Это ваша машина.

– От погода! А, надо вылезать.

Он вылез, обошёл авто. Оторвал что-то сзади. Едем. От него ещё тревожнее. Всматривается.

– От погода! Льёт и льёт! О! Яма! А если б ночью? Та не дай бо! О!

Он пристально всматривается в меня.

– Что? Гремит?

– Та колпак, что ли? Или трос спидометра. Льёт, как самашедший. Ц! Надо смотреть.

Всматривается в меня.

– Надо идти!

Он вылез, оторвал что-то слева, со звоном бросил в салон. Поехали. Он стал всматриваться в меня.

– Гремит?

– Вроде, – сказал я.

– Что вроде? Гремит! От погода!

Он стал всматриваться в меня.

– Справа или слева?

– Вроде слева.

– Справа… Надо вылезать.

Вылез с монтировкой, с диким скрежетом оторвал какую-то длинную полосу, бросил в салон. Машина пошла быстрей, припадая на левое заднее.

– Стравила!

– Что?

– Задок левый. Дальше не сможем.

Взял два рубля и сказал:

– А вам успехов. Мы усе ваши поклонники.

Я остаюсь

– Она улетает в Америку через две недели. А я остаюсь здесь.

– И что?

– Что?

– Как ты?

– Ничего…

– Не пугает? Ты же уже не молод?

– Ну… Надо же когда-то…

– Ты готов?

– Не знаю. Хочу попробовать.

– Сил уже немного. На помощь рассчитывать трудно.

– Я не рассчитываю.

– И всё-таки в твоём возрасте я бы трижды подумал…

– Я решил.

– Поступок отчаянный.

– Это надо сделать.

– Ты всё взвесил? Детей, жену, родителей?

– Нет. Рискованно. Сначала я один… Выживу – возьму к себе.

– Одеждой, едой, лекарствами запасся?

– Есть кое-что, всё равно не хватит. Буду добывать. Попробую травами, руками…

– Топливо?

– Буду добывать.

– Отдых, свободное время?

– А! Ничего! Это не главное.

– А что же главное: ни еды, ни лекарств, ни отдыха, работа же тоже бессмысленная!

– Это да… Это есть…

– Может, всё-таки… А? У тебя голова золотая, руки есть, зачем тебе такой эксперимент?

– Это нужно не для меня. Мы когда-нибудь выясним возможности человека или нет? Или будем бесконечно жалеть себя?

– Это ты мне говоришь?

– Извини.

– То, на что ты идёшь, никто не оценит. И дело не только в одежде, еде… На первое время хватит. Но настроение… Подавленность хуже голода.

– Знаю.

– Озябший, подавленный, в поисках пищи, одежды, лекарств, врача, собеседника…

– Это нужно сделать.

– Огонь умеешь добывать?

– Научусь.

– Идём. Я тебе дам своё ведро, спиртовку, противогаз, соль, сахар… Хоть на первое время.

– На первое время…

– Мы тебе оставим спички, потом для очистки воды порошок. Мы уезжаем.

– Да.

– На улице старайся не дышать.

– Хорошо.

– Местные лекарства ни в коем случае.

– Я знаю…

– Ну иди! Мы не забудем тебя.

В Одессе в трамвае:

– Вы выходите на следующей?

– А это тебя не касается!