Джером Джером - Леди и джентльмены Страница 4

— Женившись, граф проявил похвальное благоразумие, — заметил я. — Подобная жизненная позиция достойна восхищения. — Превосходный лафит шестьдесят четвертого года, которым угощал доктор, вселял снисходительное расположение ко всем без исключения мужчинам и женщинам, даже графам и графиням.

— Вряд ли он имел какое-то отношение к судьбоносному решению, — рассмеялся доктор. — Разве что, подобно Баркису, «испытывал расположение и постоянную готовность». Странная история; кое-кто отказывается верить в истинность событий. Однако те, кто хорошо знаком с графиней Н., полагают, что все случившееся вполне в духе ее сиятельства и соответствует правде. Ну а мне доподлинно известно, что так оно и есть.

— Был бы рад услышать историю с начала и до конца, — признался я.

— Что ж, могу рассказать. — Доктор с удовольствием зажег новую сигару и подвинул мне коробку.

Нетрудно представить, что молодой человек внезапно проникся пылкой страстью к хересу в хрустальных графинах по шесть пенсов за стакан и к знакомым нам с юности булочкам со смородиновым джемом. С того дня он являлся в кондитерскую Сьюэлла на ленч, на чай и даже на обед, довольствуясь котлетой и сладким печеньем. Возможно, лишь из опасения, что слухи об этом достигнут ушей матушки, он назвался вымышленным именем и под этим псевдонимом вступил с Мэри в близкие отношения. К чести девушки необходимо подчеркнуть, что она влюбилась в простого мистера Джона Робинсона и согласилась выйти замуж отнюдь не за будущего графа, а за сына колониального купца — как показали обстоятельства, истинного джентльмена и человека вполне обеспеченного, но не слишком превосходящего ее в социальном положении. А о том, что возлюбленный — не кто иной, как лорд С., наследник поместий и титула, ей довелось услышать лишь в ходе мучительного разговора с его матушкой.

–

Я ничего об этом не знала, мадам, — уверяла Мэри, стоя возле окна в гостиной над магазином. — Даю честное слово, понятия не имела.

— Может быть, и так, — ледяным тоном отвечала леди. — А если бы знали, отказали бы?

— Трудно судить, — честно призналась девушка. — Все было бы по-другому с самого начала. Но он ухаживал за мной и сделал предложение.

— Не стоит об этом говорить! — отрезала мамаша. — Я здесь не для того, чтобы защищать сына, и не утверждаю, что он поступил хорошо. Вопрос лишь в том, какая сумма способна компенсировать вполне понятное разочарование?

Ее сиятельство гордилась собственной прямотой и практической хваткой. Произнеся последние слова, она достала из ридикюля чековую книжку и погрузила перо в чернильницу. Склонен думать, что обращение к чековой книжке оказалось серьезной ошибкой. Девушка обладала достаточной долей здравого смысла, чтобы видеть возможные препятствия. Скажу прямо, на пути к союзу наследника графского титула с дочерью торговца льняными товарами препон возникло немало. Если бы леди отличалась большей проницательностью, беседа прошла бы значительно успешнее. К сожалению, она судила мир по единому стандарту, совсем забыв, что порой встречаются индивидуальности. Мэри Сьюэлл выросла на западе Англии — в том краю, который во времена Дрейка и Фробишера подарил стране немало бесстрашных, сильных духом и телом пиратов. Оскорбление чековой книжкой задело независимую особу до глубины души. Губы мгновенно сжались, а страх тут же испарился.

— Сожалею, но не считаю возможным удовлетворить намерения вашего сиятельства, — заявила она.

— О чем вы, милочка? — не поняла леди.

— Всего лишь о том, что не собираюсь испытывать разочарования, — ответила Мэри спокойным, уважительным тоном. — Мы дали друг другу клятву. Если мой жених — джентльмен, как это и есть на самом деле, то сдержит слово. Ну а я непременно выполню свое обещание.

Ее сиятельство принялась убеждать, как это обычно делают люди, когда что-то исправлять уже поздно. Указала на разницу в социальном положении, подробно описала несчастья, ожидающие дерзкую самозванку, которая осмелится проникнуть в чуждый круг. Однако к этому времени девушка уже успела справиться с удивлением и, должно быть, смекнула, что графский титул стоит борьбы. Подобный аргумент нередко руководит поступками лучших из женщин.

— Мне отлично известно, что я не леди, — невозмутимо возразила Мэри, — но все мои родные — честные, добропорядочные люди, и я постараюсь научиться всему, чего пока не знаю и не умею. Не хочется неуважительно отзываться о богатых и знатных, но, прежде чем поступить на работу в кондитерскую, я служила горничной в одном блестящем доме и там видела тех, кого принято называть высшим обществом. Теперь твердо знаю, что смогу стать такой же леди, как многие, если не лучше.

Графиня вновь начала сердиться.

— И кто же, скажи на милость, тебя примет? Девчонку, которая подавала пирожные!

— Леди Л. когда-то прислуживала в баре, — ответила Мэри, — это немногим лучше. А герцогиня Д., насколько мне известно, танцевала на сцене. Вот только, судя по всему, об этом уже никто не помнит. Не думаю, что те люди, с мнением которых стоит считаться, будут долго упорствовать и возражать.

Поединок становился интересным.

— Ты утверждаешь, что любишь моего сына, — в ярости закричала графиня, — и при этом готова сломать ему жизнь, принизить до своего уровня!

В этот момент молодая особа, должно быть, выглядела великолепно; я искренне хотел бы оказаться свидетелем беседы.

— Никто никого не принизит, миледи, — возразила она. — Да, я всей душой люблю вашего сына — лучшего, добрейшего из джентльменов. Но в то же время вовсе не слепа и отлично вижу, что та порция ума, которую природа выделила нам двоим, сосредоточена преимущественно в моей голове. Сочту своим долгом соответствовать положению его супруги и помогать в работе. Не беспокойтесь, ваше сиятельство, из меня получится хорошая жена, и сын ваш никогда не пожалеет о своем браке. Возможно, вам удастся найти невесту богаче и образованнее, но спутницу жизни, более преданную ему и его интересам, не отыщете, сколько бы ни искали.

На этом сцена практически завершилась. Графиня смогла понять, что дальнейшие пререкания лишь усугубят поражение. Она встала и спрятала чековую книжку в сумку.

— Скорее всего, милочка, вы сошли с ума, — заключила она, — но если не желаете позволить что-то для вас сделать, то на этом разговор окончен. Ругаться с вами я не намерена. Сын осознает долг и передо мной, и перед семьей. Поступайте, как знаете, а я пойду своей дорогой.

— Очень хорошо, миледи, — отозвалась Мэри Сьюэлл, открывая ее сиятельству дверь. — Посмотрим, кто победит.

Но как бы храбро ни держалась девушка перед лицом врага, подозреваю, что, обдумывая все обстоятельства после ухода графини, чувствовала она себя неважно. Она знала возлюбленного в достаточной степени, чтобы понимать: в твердых руках матушки сын окажется не чем иным, как комком воска. И при этом ей даже не представится шанса противопоставить свое влияние воздействию злых сил. Мэри снова перечитала те несколько наивных мальчишеских писем, которые написал ей жених, и взглянула на фотографию, украшавшую камин маленькой спальни. Из рамки смотрело лицо искреннего, симпатичного молодого человека, освещенное хорошими, хотя и чересчур большими для мужчины глазами, но испорченное катастрофически слабым ртом. Чем дольше думала мисс Сьюэлл, тем глубже верила: жених любит ее и настроен чрезвычайно серьезно. Если бы дело касалось его одного, то ничто не помешало бы ей стать будущей графиней Н., но, к сожалению, считаться следовало не с лордом С., а с нынешней графиней Н. Ни в раннем детстве, ни в годы отрочества и юности лорду С. ни разу не приходило в голову ослушаться материнского приказа, а ум его не был готов к восприятию новых идей. Если и удастся победить в неравной схватке, то исключительно благодаря тонкому искусству, а не силе. Мэри села за стол и написала письмо, представлявшее собой ярчайший образец высокой дипломатии. Поскольку не приходилось сомневаться, что графиня непременно прочитает послание, то каждое слово предназначалось не только жениху, но и его матери.

Письмо не содержало ни единого упрека, да и выражение чувств отличалось умеренностью. Писала скромная особа, которая могла бы потребовать всего, что причиталось по праву, но вместо этого просила лишь о любезности. Единственное ее желание заключалось в том, чтобы встретиться с женихом наедине и услышать о расторжении помолвки из его собственных уст.

«Не опасайся, — писала Мэри Сьюэлл, — что я вызову раздражение излишней настойчивостью. Гордость не позволит требовать свадьбы вопреки твоей воле, а любовь запретит доставлять боль. Скажи сам, что хочешь разорвать отношения, и я без единого слова освобожу тебя от обязательств».

Благородное семейство обитало в городе, и Мэри отправила письмо с надежной оказией. Графиня вскрыла послание, с истинным удовлетворением прочитала обращение и, вновь запечатав, собственноручно отдала сыну. Строки, начертанные рукой невесты, обещали благополучное решение проблемы. Но ее сиятельство всю ночь провела без сна, воображая вульгарное судебное разбирательство дела о нарушенном обязательстве. Вот уже ее подвергал унизительному перекрестному допросу пронырливый развязный адвокат. Судья неправильно истолковал и резко негативно прокомментировал тот факт, что сын изменил имя и назвался Джоном Робинсоном. Сочувствующее жюри присяжных приняло решение о громадной сумме в счет возмещения ущерба. На полгода, а то и больше, семья стала мишенью для безвкусных шуток комиков из мюзик-холла и ядовитых комментариев безжалостных журналистов. Лорд С. прочитал письмо, покраснел и послушно протянул листок мамочке. Графиня притворилась, что впервые видит летящие, стремительные строчки, и посоветовала назначить встречу.