Николай Вильямс - Остров ГНИИПИ Страница 4

— Как же ты, парень, говоришь, что не был ты в тот раз в женской уборной, — жестко спрашивает Сеня у подследственного, — когда выходит, что должен ты был там быть?

— Не губи, Семен Вавилыч! — орёт с портативной дыбы упорствующий в сознании преступник Авдей Дышло, — не бывал я отродясь ни в какой уборной!

— Вот как, парень! — убийственная ирония звучит в интонациях Сениного баритона, — не бывал! Выходит, я вру?

— Как можно, Семён Вавилыч!

— Издеваешься, значит, над следствием?

— Упаси надлежащая власть, Семён Вавилыч!

— Ага! Стало быть, был ты в той уборной? Семнадцатый год у меня с тобою морока, парень! Совесть-то есть у тебя? Сказывай, где прахаря-те?

При упоминании об отсутствующей совести Авдей не выдерживает. Психологический демарш Сени оказывает своё действие. Забыв о выстраданной семнадцатью годами заключения привилегии называть Сеню по имени-отчеству вместо положенного «гражданин ведущий дело начальник» и выкатив выпуклые, как у бешеного барана, глаза, Авдей патетически и надсадно начинает орать:

— Гад позорный, сука феофановская, пиши, псина, чего хошь! Кто тебя только начальником поставил, когда у тебя в балде ничего нет?

— А ты, парень, чаще голову мой — и у тебя не будет, — хладнокровно парирует Сеня, заполняя форменный бланк протокола допроса: «…признал себя в выедении левого яйца трупа в женской уборной с целью провокационной демонстрации клеветы на состояние цветущего изобилия благодаря мудрого попечения…»

Вообще выяснение так называемых подлинных причин (противопоставляемых таинственным причинам с целью провокации) — вещь в высшей степени деликатная. Но Сеня и здесь на высоте, и никакая попытка накинуть на подлинную причину романтический флёр или меркантильный полушубок у него не срабатывает. Протокол называет вещи своими именами: преступник не мечтал о полёте к звёздам, а «намеревался нелегально покинуть пределы ГНИИПИ», не крал бутылку водки, а «расхищал народное имущество», и даже не изнасиловал, будучи пьян, а «учинил провокационные действия с целью извращения гарантированного законом равноправия».

Личное участие Сеня принимает только в таких допросах, где требуется экстра-класс, подлинное сочетание всех присущих, согласно разрешённой в ГНИИПИ литературе, настоящему сучкисту качеств: холодной головы, горячего сердца и чистых рук (на совести у некоего злопыхателя лежит клеветническое добавление про очень грязные ноги). Обычные дела ведутся обычными следователями. Но к их услугам все новейшие достижения криминалистики и прочих наук, связанных с желанием установить истину: дыба, раскалённые щипцы, глазовыкалыватели, теория систем и прочее. Применение этих средств население считает естественным. Многие одобряют решительность, бесстрашие и бескомпромиссность, проявляемые при этом сотрудниками Сучки. Это распространяется и на мелкие бытовые эпизоды, и часто можно слышать, как за столом в забегаловке свидетель упоённо рассказывает о подавлении попытки поставить себя выше общества:

— Он им говорит: не имеете права! Я главный диспетчер города ГНИИПИ! А они ему по рылу — и в собашник!

…Продвинув дело семнадцатигодовой давности, Сеня проверяет, со свойственной ему скрупулёзностью, наиболее примечательные рапорты агентуры. «Шёл я», сообщает старательный агент, «мимо барака инвалидов, который безрукий Михей играл на баяне клеветническую песню про Феофана…». Продолжая чтение, Сеня вызывает автора рапорта.

— Это как понимать, — глаза начальника впиваются в фигуру здоровенного балбеса в новенькой униформе, — безрукий — и на баяне?

— Истинная правда! — спешит агент, — иду мимо, гляжу — сидит Михей и ногами на баяне вкалывает… Я ему говорю — смотри, говорю, Михей, доиграешься… А он…

Взмахом руки Сеня отпускает агента. Несообразность устранена, а многое другое, о чём самому Михею неведомо, становится Сене ясным на базе анализа странного бизнеса инвалида. Дел впереди непочатый край.

Но иногда, по ночам, когда над городом гремят могучие аккорды исполняемой при красном свете ночной симфонии, когда расторопные стада агентов лихо расправляются с обнаглевшей клиентурой, а та без конца учиняет провокационные действия в ответ, когда весь агрегат Сучки работает с четкостью палаческого топора, Сеня задумывается. Мысль о страшных делах прошлых лет томит его душу. Да, не всё решалось так просто, как сегодняшнее «Дело о вырубании колуном народонаселения деревни Сучьи Дочки». Да, были некогда дела, до сей поры томящие Сенину провидческую голову…

Однажды на улице им. 1-ой Вошебойки был найден труп, убитый ударом неведомого орудия в лоб. На лбу явственно отпечатался номер № 556472. Предварительный поиск не дал ничего, кроме полусотни задержанных. На следующую ночь музей вещественных доказательств обогатился трупами с номерами 56473 и 56474. За ними не замедлили воспоследевать недостающие трупы всей серии 56400-500. Сеня и вся Сучка сбились с ног. Жару поддала гнииповская пресса, пронюхавшая о сенсационном деле. С продолжением публиковался роман «Номера трупов», в котором трупы выкидывали такие номера, что читатели только тихо выли от страха. И все старания раскрыть тайну не приводили ни к чему.

Она раскрылась как-то сама собой, в другой исторической обстановке, на трупе с номером 102459. Разгадка оказалась проще пареной репы. Виной всему был гнииповец Афонька Миндявый, укравший в железнодорожной кассе компостер (за что посадили всех, бывших в тот день на вокзале, и на этом успокоились), и работавший им, как обухом. Афоньку отправили на 28000 лет общаться с Митькой. Дело сдали в архив, компостер еще раньше списали на лом. Но это — едва ли не единственный пример триумфального завершения не законченного расследованием в срок дела. Другие дела, еще менее постижимые, стоят до сих пор воплощенной укоризной перед Сениной всепроницающей мыслью.

…Сеня очнулся. Пора было идти инспектировать толкучий рынок. Поблескивая очками без оправы, шёл Сеня по рынку, и под его взором ёжились спекулянты и продавщицы краденого. Преступность на глазах сходила на нет.

Около парня, сбывавшего грязные прахаря, великий муж остановился.

— Откудова прахаря-те? — строго спросил он у торговца.

— По наследству они мне достались, — мрачно пробурчал гнииповец, — надысь дедушка в Пидере скончался и мне прахаря по телеграфу прислал…

— По телеграфу, говоришь? — прищурился Сеня. — А ну, дай я померю, который был номер у твоего дедушки…

Сев на землю, Сеня, кряхтя, стащил свою обувь.

— Портянки новые… — как дуновение ветра, прошелестело в толпе.

Задрав голову, Сеня хищно вцепился взором в народные массы, выискивая посягателя на основы.

— Цыц! — прикрикнул он на оцепеневшую публику. — Я вас!!

И он обул почти новые прахаря.

Глава 4. Кафедра 9-БИС, Колька Серый и братья Кровяшкины

Наточу я, братцы, финач –

ну и сила же, братцы, в ём!

Сука Кровяшкин, отдай хромовяч,

имей же, падла, совесть!

Сука сучия, падла падлючия,

тля кровяшкинская вонючая,

как же носит таких земля?

Как таких она терпит, бля?

А ещё такие есть суки,

у которых совести нет.

Есть такие падлюки…

В наши дни, когда победная поступь мирового идиотизма слышна во всех уголках впуклой вселенной, уже и не вспоминают о том, что некогда слово «ГНИИПИ» означало совсем не весь великий остров. Это слово было только сокращением от «Государственного научно-исследовательского института половых извращений», созданного в ГНИИПИ (который тогда никак не назывался или назывался в неявном виде, вроде «родимое приволье») в угоду порочным наклонностям тирана и в силу пресмыкательства подданных. И в то время это слово было только одним из ряда слов. А сейчас легче гнииповской черепахе камнем взмыть в небеса и сшибить себе на обед орла (кстати сказать, гнииповская черепаха проделывает это с необычайной лёгкостью и артистической грацией), чем кому бы то ни было понять, каким образом когда-то с гордым именем ГНИИПИ не без успеха конкурировали названия параллельных институтов — ИИИПИ и ИИИПИИИИ. Первый институт изучал Извращения Половых Извращений, а второй наряду с извращениями половых извращений интересовался также И Их Извращениями. Созданием первого института потакнули развращённости сына тирана, а созданием второго сделали лакейский реверанс скотским вкусам внука тирана. И никто не знает, какими отраслями научного знания увлёкся бы правнук тирана, или, чего доброго, его правнучка, если бы неотвратимое течение исторического процесса не привело к единственно подлинно гуманному правлению единственно подлинного научного демократа Феофана. Такова очистительная мощь революционного огня.