Джером Джером - Досужие размышления досужего человека Страница 4

Ради восторгов любви каждый согласен ступить на этот опасный путь. Ах, как упоительна любовь! Одно воспоминание приводит нас в трепет. Как восхитительно признаться в любви предмету своего обожания, сказать, что вы живете для нее и ради нее готовы умереть! О, как вы бредили в любовной горячке, какой вздор изливался из ваших уст, и, Боже, как жестоко было с ее стороны притворяться, что она не верит вам! А вы так благоговели перед ней! Как вы страдали, обидев ее! И в то же время как сладко выносить ее упреки и молить о прощении, не имея ни малейшего понятия, в чем же состоял ваш проступок. Мир погружался во тьму, когда возлюбленная пренебрегала вами (а маленькая негодница частенько вела себя так, просто чтобы насладиться вашими страданиями), но стоило ей улыбнуться, и солнце вновь сияло с небес. Как вы ревновали всех, кто оказывался рядом с ней! Вы ненавидели любого мужчину, которому она пожала руку, и любую женщину, которой она подарила поцелуй; служанку, что расчесывала ее волосы, мальчишку, чистившего ее туфельки, собачку, которую она носила на руках, – с этим существом приходилось обходиться с особым почтением! Как безумно вам хотелось ее видеть, а когда мечты сбывались, вы стояли столбом, взирая на нее, не в силах вымолвить ни слова. Любой ваш путь в любое время дня и ночи неизменно оканчивался под ее окнами. Вам не хватало храбрости войти, но вы слонялись на углу, поглядывая на окна. Ах, если бы дом охватило пламя! Он застрахован, так что переживать не стоит, зато вы получили бы шанс ворваться внутрь, спасти ее, рискуя жизнью, и получить ужасные ожоги и увечья. Все, что угодно, ради нее! Даже в мелочах служить ей было так сладко. Вы следили за ней преданным собачьим взглядом, предвосхищая ее малейшее желание. С какой гордостью вы бросались исполнить ее поручение! Как восхитительно было ей подчиняться! Что может быть проще, чем посвятить ей всю жизнь и ни на миг не вспомнить о себе! Вы работали без выходных, чтобы поднести скромный дар на ее алтарь, и если она благоволила принять его, то лучшей награды и быть не могло. Как вы дорожили любой вещицей, освященной ее прикосновением, – ее перчаткой, ленточкой, розой, украшавшей ее волосы… Увядшие лепестки той розы и поныне вложены в томик стихов, который вы давным-давно не открывали.

А как прекрасна была ваша богиня, восхитительно прекрасна! Будто ангел небесный, она входила в комнату, и все вокруг меркло, казалось слишком земным и обыденным. Прикосновение к ней было бы святотатством, даже просто смотреть на нее граничило с бесстыдством. Мысль о поцелуе так же невозможна, как распевание насмешливых песенок в соборе. Довольно и того, что вы преклонили колени и робко поднесли к губам изящную ручку.

Ах, эти безумные дни, сумасбродные дни, когда мы были бескорыстны и чисты в помыслах! Наивные дни, когда наши бесхитростные сердца были полны истиной, верой и благоговением! Нас переполняли благородные стремления и благие желания! А теперь мы поумнели и помудрели, мы знаем, что единственное, к чему следует стремиться, – это деньги, мы не верим ни во что, кроме подлости и лжи, и нам нет дела ни до кого, кроме самих себя!

© Перевод О. Василенко

О хандре

Меланхолия бывает мне приятна, и беспросветная тоска таит в себе немало удовольствия, но никому не нравится приступ хандры. Тем не менее время от времени уныние охватывает каждого, и никто не знает почему. Приступ хандры объяснению не поддается. Вы с равной вероятностью можете захандрить как на следующий день после получения большого наследства, так и после потери нового роскошного зонтика. Упадок духа действует примерно как зубная боль, несварение желудка и насморк, вместе взятые. Вы теряете ясность рассудка, не можете найти себе места и вспыхиваете по малейшему поводу и без; вы грубите незнакомцам и агрессивно бросаетесь на друзей; вы неуклюжи, плаксивы и вздорны; вы сплошная неприятность для себя и всех окружающих.

Пока длится приступ хандры, вы не в состоянии что-либо делать и о чем-либо думать, хотя убеждены, что от вас непременно требуются какие-то действия. Вы не можете усидеть на месте, поэтому надеваете шляпу и идете гулять, однако, едва сделав несколько шагов по улице, уже жалеете, что не остались дома, и поворачиваете обратно. Вы открываете книгу в надежде что-нибудь почитать, но Шекспир кажется вам банальным и пошлым, Диккенс – скучным и затянутым, Теккерей – занудным, а Карлейль – слишком сентиментальным. Отбросив книгу, вы высказываете все, что думаете об авторе, затем выгоняете кошку из комнаты и захлопываете дверь. Решив посвятить время написанию писем, вы начинаете: «Дорогая тетушка, у меня нашлось немного свободного времени, и я поспешил взяться за перо», – проводите четверть часа, тщетно пытаясь придумать следующую фразу, в конце концов запихиваете бумагу в стол, бросаете перо, брызгая чернилами на скатерть, и встаете с намерением нанести визит Томпсонам. Уже надевая перчатки, вы вспоминаете, что Томпсоны полные идиоты и никогда не ужинают и что вам придется развлекать их младенца. Призвав проклятия на головы Томпсонов, вы решаете никуда не ходить.

Теперь тоска становится беспросветной. Закрыв лицо руками, вы думаете, как сладко было бы умереть и отправиться на небеса. В своем воображении вы видите, как лежите на смертном одре, а вокруг, заливаясь слезами, стоят друзья и родственники. Вы благословляете их всех, особенно молодых и симпатичных. Теперь-то они оценят вас по достоинству и слишком поздно поймут, что́ утратили с вашей смертью. Вы с горечью сравниваете будущее почтение с полным отсутствием оного в настоящем.

От этих мыслей вам становится немного легче, но ненадолго, ибо в следующее мгновение вам приходит в голову, что вы просто кретин, если думаете, будто кому-то есть до вас дело. Кто испытает хотя бы два грана сочувствия (не важно, сколько именно сочувствия вмещается в один гран), если вас повесят или разорвут на кусочки, или если вы женитесь или утонете? Да никто и глазом не моргнет. Вас никогда не ценили по достоинству, вам никогда не воздавали должного. Вы вспоминаете всю свою жизнь, и горькая правда становится очевидной: с вами дурно обращались с самой колыбели.

Полчаса, проведенных за подобными размышлениями, приводят вас в дикую ярость, и вы готовы наброситься на всё и вся, в первую очередь на самого себя, и лишь, так сказать, анатомические особенности не позволяют вам дать себе хорошего пинка. В конце концов приходит время ложиться спать, что спасает вас от необдуманных поступков, и вы сломя голову несетесь вверх по лестнице, стягиваете одежду, разбрасывая ее по комнате, задуваете свечу и прыгаете в постель – все это с такой скоростью, точно заключили пари со временем на огромную сумму. Пару часов вы проводите, беспокойно ворочаясь с боку на бок, то снимая с себя одежду, то вновь надевая. Мало-помалу вы проваливаетесь в тревожный сон, полный кошмаров, и на следующее утро просыпаетесь поздно.

Во всяком случае, это все, чем мы, несчастные холостяки, можем заняться в приступе хандры. Семейные мужчины тиранят жен, ворчат за ужином и отправляют детей спать. Все перечисленное, непременно создавая кутерьму в доме, значительно облегчает самочувствие хандрящего, ибо ссоры – единственное развлечение, которое вызывает у него интерес.

Симптомы этого заболевания у всех примерно одинаковы, но сам недуг называется по-разному. Поэт скажет, что «печаль овладела его душой». Простой парень Гарри, испытывая непонятные сердечные муки, признается приятелю Джимми, что его «тоска заела». Ваша сестра не знает, что это на нее нашло. Ей как-то совсем не по себе, и она надеется, что ничего дурного не случится. Обычный юноша встретит вас словами «ужасно рад тебя видеть, старина», потому что ему «как-то жутко тоскливо сегодня вечером». Лично я, как правило, говорю, что «мне сегодня почему-то не по себе» и «пожалуй, я прогуляюсь вечерком».

Кстати, приступ хандры всегда начинается только по вечерам. Когда солнце сияет в небе и весь мир тянется к жизни, мы не в состоянии вздыхать и дуться. Шум и гам трудового дня заглушают голоса проказливых эльфов, которые без устали напевают нам на ухо тоскливые песенки. Днем мы бываем разгневаны, разочарованы или возмущены, но никогда не впадаем в тоску и меланхолию. Когда неприятность случается в десять утра, мы, точнее, вы, бранимся и ломаем мебель; но если беда приходит в десять вечера, мы читаем стихи или сидим в темноте, предаваясь размышлениям о тщете этого мира.

Как правило, вовсе не горести вызывают приступ хандры. Суровая реальность не терпит сантиментов. Мы проливаем слезы над картиной, но поскорее отводим взгляд от натуры. В истинном страдании нет пафоса, в настоящем горе нет наслаждения. Мы не играем с острыми мечами и не прижимаем к груди зубастого лисенка по доброй воле. Когда мужчина или женщина охотно предаются печальным воспоминаниям, не давая им увянуть, можете быть уверены, что эти воспоминания безболезненны. Какие бы страдания ни причинило само событие, память о нем доставляет удовольствие. Многие милые дамы преклонных лет, ежедневно любующиеся на крохотные башмачки, которые бережно хранятся в ящиках комода, и рыдающие при мысли, что крохотные ножки их больше не наденут, а также прелестные юные девы, каждую ночь кладущие под подушку локон с головы юноши, канувшего в объятия соленой пучины, назовут меня отвратительным жестоким циником и скажут, что все это чушь; тем не менее я уверен, что если они положа руку на сердце спросят себя, причиняют ли им боль лелеемые ими воспоминания о горе, то будут вынуждены ответить «нет». Для некоторых слезы так же сладки, как смех. Типичный англичанин, согласно хроникам месье Фруассара, опечален своими радостями, а англичанка идет еще дальше и находит радость в самой печали.