Тореадоры из Васюковки - Нестайко Всеволод Зиновьевич Страница 4

— Знаешь что! — встрепенулся он вдруг. — Мы его Собакевичу на шею повесим. А?

— Классно! — сказал я. Хотя и не понял, зачем это нужно. Но я был бы последней свиньей, если бы не сказал, что это классно (он же меня хвалил!).

— У тебя нет никакой веревочки? — спросил Ява.

Я поискал в карманах:

— Нет.

— Вот чёрт! И у меня нет. Слушай, а давай ремень.

— Да… А штаны?

— Так не на совсем. Рукой подержишь. Если бы у меня были на ремне, а не на шлейке, я бы разве…

Поскольку я был сегодня «молоток», то отказываться просто не имел права. Вздохнув, я снял ремень, и Ява ловко начал прилаживать звонок Собакевичу на шею.

— Классно! Вот классно мы придумали! — повторял он.

И вдруг… Вдруг за стеной сарая мы услышали такое, что мигом заставило нас забыть о звонке, о Собакевиче и обо всём на свете. Сарай этот был уже не школьный. Просто он задней стеной выходит в школьный сад, в эти заросли сирени.

Сарай принадлежал дядьке Бурмиле, заядлому рыбаку, что жил одиноко и почти всё время пропадал в плавнях на рыбалке. Мы прилипли к стенке сарая, прижавшись ушами к шероховатым не струганным доскам. Разговаривали Бурмило и Кныш, колхозный шофер, который жил по соседству с Явою.

Вот что мы услышали (до нас долетали обрывки разговора):

Бурмило: Ги-ги!

Кныш:…Вермахт щедрый…

Бурмило: А что же, конечно…

Кныш: Должно быть двадцать зеленых… Точно… А качество… Бронебойная… Р-раз и нету… Будем!

Слышен звон стаканов, наверно, Кныш и Бурмило выпивают.

Кныш: Купим в Киеве, что нужно и за дело!

Бурмило: Сам не можешь?

Кныш: Если бы у меня было время, и если бы плавал так, как ты, я бы вообще без тебя обошелся.

Бурмило что-то пробормотал, мы не разобрали ни слова.

Кныш (раздраженно): А… крест-накрест. Нужно ловить момент, а ты!.. Это же удача, что меня посылают с этой школьной экскурсией…

Бурмило: Ну, хорошо! Завербовал.

Кныш: Только никому-никому! Ни одной живой душе. А то если узнают…

Бурмило: Чтобы я света белого не видел. Что я — маленький! Это же такое дело…

Кныш: Ну, до завтра!

И всё. Наступила тишина. Наверно, Кныш и Бурмило вышли из сарая. Мы переглянулись.

Не знаю какие глаза были у меня. Но явины глаза горели и светились, как у борзой собаки. А что! Хотел бы я посмотреть на ваши глаза, если бы вы услышали такой разговор.

— А? — раскрыл рот я.

— А? — раскрыл рот Ява.

Но ничего больше произнести мы не успели. Потому что в это время послышался заливистый голос школьного колокольчика. Мы и так и замерли с раскрытыми ртами. Увлекшись таинственным разговором, мы совсем не заметили, что Собакевич куда-то исчез. и вот… На четвереньках, по-собачьи, мы быстро продрались сквозь гущу и выставили из кустов головы.

Под окнами школы, гоняясь за курицей, носился по двору Собакевич. Болтаясь у него на шее, звонок заливался звонок. Думая, что уже перемена, горохом высыпались из классов ученики. Из окон, удивленно глядя на часы, выглядывали учителя. На крыльце появилась Галина Сидоровна.

— Хулиганство! Безобразие! Нарушение учебного процесса! — закричала она.

Из-за угла выбежала баба Маруся. Увидев Собакевича, ударила руками по коленям, кинулась за ним — отбирать звонок. Собакевич — наутёк. И куда же вы думаете — к нам, в кусты.

Мы с Явою вмиг развернулись и так же на четвереньках помчались назад, в гущу, к сараю. Причем, если Ява полз нормально, то я — на трех, как собака с перебитою лапою, — мне же приходилось одной рукою поддерживать штаны.

Мы прижались к стене сарая — дальше бежать было некуда. Звонок всё ближе, и вот уже Собакевич с разгона ткнулся носом Яве в щеку. Что же, он не виноват — у кого же ему искать защиту, как не у нас — своих друзей и спасителей. Через мгновение кусты над нами раздвинулись и мы увидели раскрасневшуюся бабу Марусю.

— Ага! — победно выкрикнула она. — Вот кто это всё устроил!

Из-за головы бабы Маруси появилась голова Галины Сидоровны. Ледяным голосом Галина Сидоровна говорит, как секачем рубит.

— Так!.. Ясно!.. На экскурсию в Киев завтра они не едут!

Глава 3

Приключения в Киеве. Наши подозрения растут. Старшина Паляничко

У школы шум и суета. Во дворе стоит грузовик, украшенный цветами и сосновыми лапами, словно свадебный поезд. На машине у кабины уже сидят самые нетерпеливые ученики. Среди них, как огородное пугало, торчит долговязый нескладный Бурмило. Расставляют последние стулья. Школьники выстроились цепочкой от крыльца до машины и передают друг другу стулья, которые выносит на крыльцо Галина Сидоровна. Все оживлены и радостны. Еще бы — эту экскурсию в Киев так долго ждали. Всё время все смеются, даже когда для этого нет причины. Все, кроме нас: меня и Явы.

Мы стоим возле крыльца понурые, насупленные. И как только из дверей появляется с новым стулом Галина Сидоровна, мы тут же раскрываем рты и начинаем:

— Мы не хотели… Мы не нарочно, — гундосит Ява.

— Мы больше не будем… Честное слово, — гундошу я.

Галина Сидоровна сначала не обращает внимания, молча исчезает в дверях, словно не слышит. Потом наконец говорит:

— Было бы даже непедагогично, если бы я вас взяла.

И мы чувствуем — ей уже жаль нас (она же добрая, только напускает на себя). Надо ковать, пока горячо.

— Педагогично! — воскликнул я. — Мы же сказали, что больше не будем.

— Ну да, педагогично! — подхватывает Ява. — Даже очень педагогично! Макаренко обязательно бы взял. Точно!

Галина Сидоровна сразу нахмуривает брови и холодно говорит:

— Нет.

И мы понимаем: теперь уже всё. Переборщили. Учителя не любят, чтобы их учили.

Я с тревогою поглядываю на Бурмилу и на Кныша, который прохаживается возле машины, время от время стуча сапогом по колесу (проверяя шины). «Неужели мы останемся и так и не узнаем, что они будут делать в Киеве?» — думаю я.

И в голове моей снова звучат загадочные таинственные слова: «Зато подарочек будет от немцев… Вермахт щедрый… Двадцать железных… Качество бронебойное… Раз — и нету!.. Только никому-никому!».

Вдруг Ява дергает меня за рукав: «Айда! Быстрее!» — и бросается к машине. Я — за ним. Нужно успеть спрятаться под стульями, пока Галина Сидоровна в помещении.

Конечно, все видят это и могут выдать, но это уже на их совести.

Шасть! Словно ящерки, юркнули мы под стулья к самой кабине и притаились.

Через некоторое время услышали голос Галины Сидоровны:

— Что, ушли? Ну и хорошо, что сами наконец поняли. Это будет наука всем, кто любит срывать уроки и нарушать дисциплину. Ну, поехали.

Ученики, что еще были не на машине, с криками начали посадку. И вскоре мотор заурчал, машина поехала. Нас никто не выдал. Есть таки у людей совесть.

Если вы хотите почувствовать все свое тело сразу, с ног до головы, как он реагирует на удары, то попробуйте поехать по ухабистой дороге на грузовой машине, лежа в кузове под стульями. Сравнить это нельзя ни с чем. Такое чувствует разве что «язычок» в школьном колокольчике, когда баба Маруся звонит на перемену или урок.

«Раз — и нету!.. Качество бронебойное!.. Вермахт щедрый!» — билось в моей голове в такт с ударами.

Затылком о стул — лбом о дно кузова…

Затылком о стул — лбом о дно кузова…

«Раз — и нету!..

Качество бронебойное!

Вермахт щедрый!..».

И всё-таки чем больше нас молотило, чем больше швыряло вверх-вниз и из стороны в сторону, тем легче становилось у нас на душе — потому что всё дальше мы отъезжали от села. А значит, тем меньше шансов, что нас найдут и ссадят с машины. Мы лишь сжимали губы, стараясь не ойкать. Но вот беспутица прекратилась и весело заурчал мотор, набирая скорость, — мы выехали на асфальтовое шоссе (это в 3 километрах от села). И сразу, словно заведясь от стартера, зазвенела песня.