Кристофер Бакли - Верховные судороги Страница 40

— Попробуйте лучше желе, — предложила Пеппер.

— Возражаю, — ответил Криспус. — Возражаю категорически. Никогда больше эти уста не коснутся желе.

— Полинасыщенных жирных кислот, которые навалены на вашу тарелку, хватило бы и для того, чтобы прикончить марафонца.

— К вашему сведению, мисс Диетолог, одиозная субстанция, разместившаяся на вашей тарелке, — говорю это без какого-либо неуважения к творогу, — была практически единственной пищей, какую я мог позволить себе в студенческие годы. Она да еще отвратная японская лапша. — Криспуса передернуло. — И все же я беспокоюсь за Деклана. Я не большой любитель бесед на околослужебные темы, однако говорю вам здесь и сейчас, мне за него тревожно. И Пэги, милейшей, добрейшей женщине, тоже. Но ей до него достучаться не удается. Он не подпускает ее к себе. А человек, не подпускающий к себе Пэги Плимптон, лишается общения с квинтэссенцией гуманности. Я вчера виделся с ним, и выглядел он, как… как персонаж Эдгара Алана По. Я сказал ему, сказал тоном самым отеческим: «Дек, помните, что по другую сторону стены унижения лежит свобода».

— И что он ответил? — спросила Пеппер.

— Он ответил: «Вы это в „Путешествии пилигрима“ вычитали или на бумажке, которую выковыряли из печеньица с предсказанием в дурном китайском ресторане?» Я рассмеялся. Он нет. Его даже собственные остроты не веселят. А не получать удовольствия от собственных афоризмов — это то же самое, что умирать от жажды посреди своего винного погреба.

— Я ощущаю себя в этой истории какой-то сбоку припекой, — сказала Пеппер.

Криспус пожал плечами:

— Вы же не виноваты в том, что кто-то настучал в газету насчет «Суэйла». Хотя начало вашей работы здесь тихим и мирным, — и он по-товарищески улыбнулся, — никак не назовешь.

Пеппер уныло вглядывалась в остатки своего фруктового желе.

— Вы думаете, мне следует… — заставить себя закончить фразу она не смогла.

— Съесть еще немного этой кошмарной субстанции? Нет. Вам необходимы картошка и мясо, женщина. А скажите-ка мне, судья Картрайт, что вам нравится делать?

— Делать?

— Ну, перестаньте, мы же не на прениях сторон. Вопрос не такой уж и сложный. Нравится ли вам слушать музыку? Ходить в кино? Танцевать? Решать головоломки судоку, сидя в ванне и слушая шопеновские ноктюрны? Я предпочитаю их в исполнении Маурицио Поллини. Вот человек, которого коснулась длань Божия. При всем моем уважении к Горовицу и Рубинштейну, рядом с ним они выглядят приготовишками, только что разучившими «собачий вальс». Или вы предпочитаете забираться, облачась в короткие кожаные штаны, на горные вершины? Стрелять из мощной винтовки по благородным оленям и приколачивать их рога к стенам вашего жилища? Держите ли вы тропических рыбок? Разговариваете ли с домашними растениями? Вяжете?

— Единственное, что я делаю, — ответила Пеппер, — это отсиживаю, корпя над документами, мою техасскую задницу.

И она, нагнувшись над столом, прошептала:

— Я тону, Криспус. И думаю, что до свистка мне здесь не досидеть.

— Вы это о чем?

— Да в общем-то ни о чем. О родео.

— Держитесь, судья Картрайт, — сказал, утирая салфеткой губы, Криспус, — держитесь. К вашему сведению, в первый год здесь каждый ощущает себя утопающим. Кроме, быть может, Сильвио. — Он хмыкнул. — Сильвио, как вы понимаете, не был назначен сюда президентом, его послали нам свыше.

Пеппер почувствовала, как к глазам ее подступают слезы.

— Я просто-напросто никчемушница.

Криспус удивился:

— А что это такое? Нечто из Льюиса Кэрролла? Звучит неприятно.

— Нечто занимающее не свое место. Ни на что не годное. Нечто вроде меня.

Криспус откинулся на спинку стула и задумчиво погладил себя, словно позируя для карикатуры девятнадцатого столетия, по округлому животику.

— Вы разочаровываете меня, судья Картрайт. Вы не казались мне человеком, склонным изнывать от жалости к себе. Ни на что не годное, говорите? Вы ведь здесь, не так ли? Вы стали членом Верховного суда Соединенных Штатов, верно? Не распускайте сопли, женщина.

— Да, — ответила Пеппер, слезы которой мгновенно высохли, — вы правы.

Криспус встал, снял со стола поднос — привычка убирать за собой сохранилась у него с университетских времен.

— А пока, — улыбнулся он, — я думаю, что Деклану не помешает дружеское слово. Слово поддержки. В утечке, связанной с «Суэйлом», вы неповинны, однако грязь в итоге льют на него, и он уже устает утираться. Так что, если вы не заняты сочинением еще одного эпохального решения, которое узаконит жалобы банковских грабителей, напишите ему записку, что ли, скажите, как вы цените… в общем, скажите хоть что-нибудь. А теперь вынужден вас покинуть. Мне необходимо попудрить нос.

Вечером того же дня, чуть позже девяти, уже собравшаяся домой Пеппер вдруг вспомнила о разговоре с Криспусом и решила заглянуть по пути в кабинет Хардвизера и сказать ему… что-нибудь.

В приемной его было пусто, клерки и секретари уже успели отправиться по домам. Однако из-под двери кабинета пробивался свет. Пеппер легко пристукнула по ней. Ответа не последовало. Постучала снова. Нет ответа. Открыла дверь. Свет в кабинете горел, но Хардвизера в нем не было. Другая дверь, ведшая из кабинета в зал совещаний, была приоткрыта. Пеппер, сделав несколько шагов, распахнула ее и увидела нечто воистину захватывающее: на столе возвышался с петлей на шее Председатель Верховного суда США, привязывавший другой конец веревки к потолочному светильнику. Он обернулся, увидел Пеппер. Некоторое время два члена Верховного суда простояли, молча глядя друг на друга.

— Э-э, — произнесла наконец Пеппер, — я не помешала?

— Собственно говоря, да, — ответил Хардвизер.

— Я могу уйти, но…

— Благодарю вас. И будьте любезны, закройте за собой дверь.

— Можно задать вам вопрос? — поинтересовалась Пеппер.

— Только если он короток.

— Это крик о помощи или вы действительно решили повеситься?

— Судья Картрайт, — ответил он. — Я не хочу показаться вам грубым, но не могли бы вы покинуть помещение? Заранее благодарен. Как видите, я занят.

— Это-то я вижу, — сказала Пеппер. Она повернулась, сделала несколько шагов к двери, остановилась. — Я не хотела вам помешать.

— Ну так и не мешайте.

— Беда в том, что если я сейчас уйду, то окажусь повинной в содействии и подстрекательстве к преступлению, поскольку самоубийство именно таковым в округе Колумбия и считается. Я уже плачу немалые деньги адвокату, который занимается моим разводом, и еще одному, ведущему дело о нарушении условий договора. Третьего я позволить себе не могу. Особенно при тех грошах, которые мне здесь платят.

— Неправильно, — ответил Председатель Верховного суда. — Вы совершенно чисты. Вы не оказали помощи в совершении самой… этой процедуры. А в отсутствие названной помощи вас могли бы счесть виновной лишь при наличии родственных обязательств. В отсутствие же родственных обязательств — а они в данном случае места не имеют — вы остаетесь полностью невиновной. И позвольте напомнить вам, что понятие о так называемом «долге спасения» здесь также неприменимо.

— Зато применимо понятие о долге нравственном, — сказала Пеппер.

— Мы с вами говорим не о нравственном долге, судья. Мы говорим о законе.

— Да, верно, — согласилась Пеппер. — Извините, пожалуйста.

— В прецедентном праве давно установлено, что, даже если вы, к примеру, хорошая пловчиха и не смогли спасти утопающего, винить вас решительно не в чем. Мне, правда, не известно ни одно дело, в котором утопающий совершал попытку само… попытку утопления, однако принцип в целом, возникший при рассмотрении дел о несчастных случаях на воде, применим и здесь. Так что сами понимаете. Никакие проблемы вам не грозят. Спокойной ночи, судья.

— Не согласна, — задумчиво сообщила Пеппер.

— Основания? — с некоторым раздражением осведомился председатель суда Хардвизер.

— Насколько я понимаю, — ответила Пеппер, — мы с вами состоим в отношениях нанимателя и нанимаемого — сослуживцев, если угодно, — и потому у меня имеется ясно определенный долг проявлять заботу о вас, а значит, я обязана… ну, предпринять что-либо.

— Нет-нет-нет, — покачал головой председатель суда. — Долг попечительства распространяется только на отношение нанимателя к нанимаемому. Как Председатель Верховного суда я, если позволите, стою на иерархической лестнице выше вас. В решении по делу «Зебро против Фантелли» суд с предельной ясностью постановил, что обязанность печься о сослуживце распространяется по иерархической лестнице лишь в одном направлении — сверху вниз. Поэтому не будете ли вы любезны закрыть за собой дверь?