Леонид Треер - Круглый счастливчик Страница 42

— «Картуш»! В главной роли несравненный Бельмондо, Фильм демонстрируется по заявкам педиатров и научных сотрудников, — он повернулся к Галиме. — А что, если?..

Она молча смотрела на афишу. «Не пойдет», — с тревогой подумал Акилов.

— Я — за! — сказала она. — Только лучше на вечерний сеанс.

Вечером они смотрели «Картуш». Фильм был слабый, и несравненный Бельмондо ничем не мог помочь. Акилов видел эту картину в прошлом году, поэтому происходящее на экране его не интересовало. Весь сеанс он искоса следил за Галимой. В темноте ее шея казалась длинной и хрупкой; он подумал, что, держа эту шею в ладонях, почувствуешь, наверное, будто в пальцах у тебя дрожит птенец.

После сеанса, прогуливаясь у моря, они дружно критиковали фильм. Он с удовольствием слушал точные замечании Галимы и был рад, что вкусы у них совпадают. Прогулки закончилась у подъезда пятиэтажного дома, где жила Галима.

— Интересно, сколько с вас дерут в этом фешенебельном отеле? — спросил Акилов.

— Нисколько. Я остановилась у своей тети.

— Родственники в Гаграх — самые любимые, — пошутил он. — Тетя, наверное, сейчас притаилась у окна…

— Она поехала в Ессентуки, — Галима усмехнулась. — Племяннице грозит дурное влияние улицы.

Акилов подумал, не напроситься ли на «кофе», но тут же отогнал эту мысль. Он боялся услышать вежливый отказ, боялся разрушить хрупкий мостик, возникший между ними.

Молчание длилось несколько секунд. Галима, как бы давая понять, что он не ошибся, коснулась пальцами его руки и сказала: «До завтра, товарищ Галилей!». Они расстались, договорившись встретиться на пляже.

И опять Акилов лежал в своем бунгало, пытаясь навести в душе порядок. «Отдышись, — говорил он себе. — Что ты Гекубе — что тебе Гекуба? Не будет ничего, кроме хлопот и беспокойства». Напрасно он призывал на помощь рассудок. Галима стояла перед глазами. Он заснул с мыслями о ней и проснулся, думая о ней…

Утром Акилов пришел на пляж раньше обычного и занял два лежака, подтащив их к самой воде. Галима появилась через час.

— Я уж думал, вы не придете, — сказал он.

— Почему?

— Не знаю, — Акилов кивнул на лежаки. — Располагайтесь, чувствуйте себя как дома…

Она сбросила с себя сарафан, оставшись в черно-желтом открытом купальнике, подчеркивающем ее загар и стройность фигуры. Рядом с ней Акилов чувствовал себя грузным и неуклюжим. Его раздражали обращенные к Галиме взгляды мужчин; хотя, с другой стороны, эти взгляды тешили его самолюбие.

Они заплывали далеко в море, и однажды даже за ними погналась спасательная моторка. После купания они падали на горячие камни и, подставив спины солнцу, наблюдали за пляжной публикой. Выбрав какую-нибудь колоритную фигуру, они сочиняли диалоги, которые ведут Он и Она. Посмеиваясь над чужим флиртом, они как бы избавлялись от скучных, банальных разговоров. Забавная игра, требующая выдумки и остроумия, нравилась обоим, но вскоре Акилов почувствовал, что постоянная ирония может, подобно бумерангу, обратиться против них самих.

— Между прочим, — сказал он, — не исключено, что кто-то сейчас хихикает над нами.

— А разве мы с вами не похожи на героев такого же водевиля? — спросила Галима.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы так думали, — сказал Акилов.

Она промолчала.

В тот день они впервые заговорили про свои «анкетные» данные. Галима жила в Свердловске с восьмилетним сыном и матерью. С мужем разошлась четыре года назад. Акилов хотел спросить: «Почему?», но удержался. О себе он сообщил одним предложением: «Жена, две дочки, трехкомнатная квартира, лаборатория в НИИ».

— Все хорошо? — она улыбнулась.

— В принципе, да, — ответил Акилов.

Больше к этой теме они не возвращались.

Когда в Доме отдыха объявили об экскурсии в Новоафонские пещеры, он записал себя и Галиму. Она обрадовалась, поскольку попасть в пещеры было нелегко, особенно «дикарям».

Автобус доставил их в Новый Афон. Примерно час их группа ждала своей очереди; наконец, они сели в вагонетки, и состав с тяжким грохотом помчался в глубь горы, по холодному, тускло освещенному туннелю. Начало было малоприятное. Внизу их встретила девушка-экскурсовод и повела за собой в узкую дверь.

В первом же зале они словно очутились среди искусно сделанных декораций. Причудливые сталактиты и сталагмиты блестели в лучах прожекторов. Внизу, под смотровой площадкой, отливало прозрачной зеленью озерцо. Тени людей отпечатывались на изломанных стенах, и Акилов вспомнил сказку про Али-Бабу и сорок разбойников, так волновавшую его в детстве. Экскурсовод сообщала данные о пещере, и слова ее гулко метались под сводами. Притихшие посетители стояли вокруг, настороженно поглядывая по сторонам. Переход от шумного солнечного дня в подземное безмолвие завораживал людей, точно скачок в далекое прошлое.

— Нравится? — тихо спросил Акилов Галиму.

— Не то слово, — ответила она, не оборачиваясь.

По узкой тропинке группа отправилась в следующий зал, лампы гасли позади одна за другой, и был короткий миг, когда наступила совершенная тьма. Кто-то из женщин вскрикнул, многие в испуге остановились, а Галима ухватила Акилова за локоть и не выпускала, пока впереди не вспыхнул свет.

— Страшно, — оправдываясь, прошептала она. Страх ее, смущение и инстинктивная вера в то, что он, мужчина, может защитить — все это взволновало Акилова, и он, осторожно взяв ее ладонь в свою, уже не выпускал до конца экскурсии.

Последним был зал «Иверия», где звучала органная музыка. Слушая ее здесь, в полумраке пещеры, Акилов испытал то редкостное чувство, когда человек начинает верить в бессмертие. Музыка Баха, словно исторгаясь из глубин земли, освобождала его душу от слабостей, болезней, от телесной оболочки и уносила ее бог знает куда. Боясь шевельнуться, стоял Акилов с влажными глазами, пока, устыдившись приступа сентиментальности, не задергал носом. Украдкой взглянув на Галиму, он заметил, как она провела пальцем по щеке…

Возвращаясь из Нового Афона, они говорили мало. Не было прежней легкости слов, будто там, в пещерах, они растеряли иронию и остроумие.

Вечером, когда они сидели на скамейке и смотрели, как багровая луна выкатывается над морем, Галима вдруг сказала:

— Завтра, в это время, я уже буду в Свердловске…

— Завтра? — Акилов растерялся. — То есть как это?

— Очень просто, — она пожала плечами. — Вылет в шестнадцать тридцать.

«Задержитесь», — хотел сказать Акилов, но вместо этого лишь шаркнул туфлями по асфальту.

— Что же вы раньше молчали? — обиженно произнес он.

— Разве это так важно? — Галима усмехнулась.

Он взглянул на часы.

— На прощальный ужин в ресторан мы уже не попадем…

— Я не люблю рестораны, — сказала она. — Трезвой я там чувствую себя, как на дурном спектакле, а выпивку переношу плохо.

— Нет, нет, так нельзя! — Акилов разволновался, вскочил. — Что же мы сидим, в самом деле! Последний вечер… Хотя бы шампанским отметить… — он оглянулся по сторонам. — В конце концов в запасе у нас гастроном!

Она с грустной улыбкой следила за его суетой, потом сказала:

— Успокойтесь, Юра. Зачем вам гастроном? Садитесь, нам ведь хорошо и без шампанского…

Он покорно опустился на скамейку, понимая, что она права. И вновь они смотрели на море, шуршащее совсем близко, на огоньки прогулочного катера и молчали. А вокруг кипела курортная жизнь, и с ближайшей танцплощадки доносился голос, усиленный микрофоном: «Кавалеры берут дам и идут ко мне! Смелей, товарищи, смелей!»

Провожая Галиму в этот последний вечер, Акилов искал те несколько слов, которые он собирался сказать на прощание. В сущности, искать их не надо было: слова толпились в голове, как машины перед шлагбаумом. Боясь выглядеть смешным, он говорил не о том.

— Вот мы и пришли, — сказала Галима, когда они остановились у подъезда.

— Да, — сказал Акилов, — добрались.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом она произнесла:

— Пора прощаться… Мне было хорошо с вами, Юра… До свидания! — и, приподнявшись на носки, Галима прикоснулась губами к его щеке и уже шагнула к подъезду, когда Акилов, издав горлом странный звук, как глухонемой, рванулся к ней и, подхватив на руки, понес по лестнице.

— Вы сошли с ума! — она пыталась вырваться. — Да пустите же, слышите!

Обозлившись, она ударила его по лицу, но он поднимался все выше, пролет за пролетом, почти не ощущая веса ее тела.

— Остановитесь, же! — взмолилась Галима. — Вот моя квартира!

Он опустил ее перед дверью и стоял, тяжело дыша.

— А теперь убирайтесь! — сказала она. — И хватит дурить.

Щелкнул замок, за ней захлопнулась дверь.

Акилов по-прежнему стоял на площадке, словно оглушенный, не слыша ничего, кроме бухающих ударов в груди. Он и сам не понимал, что с ним стряслось и чего он тут ждет…