Борис Штерн - Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I Страница 43

— Дядьку! — заорал Сашко.

— Ma insomma cosa vuoi?[35] — спросила графиня по-итальянски.

— Вiзьмiть мене з собою! — Сашко не знал итальянский, но догадался по интонации.

— Куда тебя взять?

— До раю, — неуверенно назвал Сашко конечный пункт па-значения.

— Что он там говорит? — спросил Гамилькар, будто не понимая.

Графиня вопросительно взглянула на шкипера — или тот передумал делать из Сашка национального Александра Пушкина? Или что?

— Вы передумали?

— Пусть хорошо попросит, — сказал Гамилькар.

Он не передумал, он хотел испытать Сашка. Сашко никогда ничего у него не просил.

— Попроси хорошенько! — строго крикнула графиня. Сашко молчал. Он не знал, как просить.

Графиня строго погрозила Сашку пальцем и ушла в каюту.

Сашко терпеливо ждал, пока они закончат в каюте свою работу. Он не хотел верить, что его опять обманут и бросят. Все-таки эти добрые люди никогда не обзывали его «байстрюком», даже не влепили ни одного подзатыльника.

«Лиульта Люси» начала мерно раскачиваться на якоре от их работы. Березовое полено перекатывалось по каюте. Графине было немного странно, но сладко предаваться любви со шкипером на корабле имени его невесты. Быстро темнело. На небо взошла Луна, на палубу вышел красноглазый Черчилль, скребя острыми когтями. Под красным взглядом купидона Гамилькар проявлял фотопластинки, когда увлекался фотографией. Команда отправилась в трюм играть в «трик-трак» и пить виски, разбавляя его крепким цейлонским чаем. Виски пахло махновским самогоном, цейлонский чай — сеном, навозом и eboun-травой. От запаха самогона Сашку, как всегда, захотелось блевать, по он решил во что бы то ни стало пробраться на «Лиульту Люси». Пусть негры, пусть блевотина, пусть купидоны загрызут, но в Крыму он не останется. С гор уже постреливали. Черчилль облетел Луну, сел на трубу и справил естественную нужду в машинное отделение. Луна, усыпанная электрумом, стояла над полуостровом в полоборота и смотрела, как по Крыму, давя телеги и трупы лошадей и людей, расползаются трофейные гробницы красных танков, захваченных у англичан. Луна видела, как белые дивизии смешались, побросали обозы и со всех сторон полуострова толпами бегут по степям к Севастополю на корабли, а свежие красные авангарды, переправившись через Сиваш по трупам своих погибших товарищей и обгоняя толпы белых, пробиваясь сквозь них, рвутся первыми войти в сказочно богатый город, где лето круглый год, где их ждут слава, женщины, награды и скоротечные военные грабежи. Но грабить Севастополь они придут только завтра.

Вскоре на палубе появилась раскрасневшаяся графиня. Она хотела проветриться и отдышаться после доброй шкиперской палки. Черчилль слетел с трубы, облетел графиню, обнюхал и сел ей прямо па голову, вцепившись в волосы. Это было верхом признания со стороны старого купидона.

— Хороший, хороший, — сказала графиня, осторожно поправляя прическу.

— Tiтонько, вiзьмiть мене в Ефiопiю! — опять крикнул Сашко.

— Ты еще здесь? Какая-такая Эфиопия? Мы завтра уплываем во Францию.

— То вiзмiть мене у Францiю!

— Плачет? — спросил Гамилькар из каюты.

— Нет, — ответила графиня.

— Пусть заплачет, — потребовал шкипер.

— Он не заплачет, — сказала графиня. — Он уходит.

— Молодец! — восхитился шкипер. — Верните его.

— Эй! — закричала графиня. — Дуй до горы! Но только быстро, чтоб он не передумал!

Графиня с купидоном па голове ушла в каюту, а хлопчик рванул вверх по трапу.

Утреннюю погрузку тылов Добровольческой армии на корабли Тройственного союза Гамилькар с графиней Кустодиевой не хотели смотреть. Они зевали и валялись на шкиперской койке. Им не хотелось смотреть на этот несчастливый исход, смотреть было не на что. Но Сашко сидел на палубе, тихонько подбирал на аккордеоне музычку к где-то услышанному стишку:

Ах, тише, тише, ради Бога!Свалиться можно под откос.Здесь неисправная дорога,Костей своих не соберешь.

Он смотрел, как белое войско бесстройно и равнодушно поднималось на корабли. Женщин в морду никто не бил, как о том впоследствии вспоминали советские мемуаристы, хотя беженцы, конечно, напирали, но их вежливо отсылали в сторону. Кто-то из штатских тихо плакал, кто-то молча застрелился, — всё бывает, но все было относительно тихо, спокойно, благопристойно; кому посчастливилось удрать день, два, месяц назад, того здесь уже не было. Настоящая паника началась только к вечеру, когда у причалов еще оставались случайные корабли, а у остающихся людей уже не осталось никаких надежд; но этого Сашко уже не видел.

В небе над Севастополем, с недоумением разглядывая эту человеческую миграцию, делала прощальные круги перед перелетом в зимнюю Африку последняя запоздавшая пара то ли офирских, то ли украинских аистов. Они плохо подготовились к перелету и были похожи на тощих одичавших ангелов.

«Интересно, где их родина — в Африке или здесь?» — задумался хлопчик, совсем как Гамилькар когда-то.

«Где выводят птенцов, там и родина», — правильно решил Сашко.

ГЛАВА 19. Граффити на стене белого дома (в Москве)

Хотел бы я знать, кто и сколько заплатил этому, из Назарета.

Я согласился на раздел страны,продался я за ваучер бумажный —и вот латаю старые штаны,а кто— то строит дом пятиэтажный.Зачем на танки с камушком в рукахпоперся я, поверя в жизнь иную!Был в дураках — остался в дураках.Не привыкать. Стерплю. Перезимую.Но что мне делать в случае таком,когда в окрестной рощице зеленойберезка— полоняночка тайкомкивнет приватизированной кроной?Я перед ней, дыханье затая,стою как пень и м-медленно въезжаю:была ничья и, стало быть, моя;теперь — его и, стало быть, чужая.А он возводит львиное крыльцо,он голубые зафугачил ели.И уж не бросишь ваучер в лицо —грешно сказать, не пропили — проели.Продам пальто (еще не холода),В конце концов, не все ему смеяться!Ох, посмотрю я на него, когданаступит год 2017![36]

ГЛАВА 20

И тут я только понял,

Что мой товарищ помер.

Ага.

Н. С. Шкфорцонф посвятил Семэну и Мыколе несколько строк в своей монографии:

«Из всех людей, вовлеченных в процесс репликации пространства — времени после 2 июля 1904 года, Мыкола Бандуренко и Семэн Шафаревич были самыми невинными и несчастными созданиями — их швыряло из одной реальности в другую, пятую, двадцать пятую — но всегда почему-то вместе. Я встречал их карабинерами в Италии, филерами в Севастополе, алкоголиками в Гуляй-Граде, музыкальными фабрикантами в Южно-Российске, стражниками в Офире. Это были самые безобидные зверьки па свете — поверьте уж старому зоологу».

В годы военного коммунизма чекист Деревяга, заклопотаный бесконечными обысками, арестами и расстрелами (а тут еще это «Дело»!), вызвал под конвоем неразлучных, по пришибленных и постаревших Семэна з Мыколой и пытался выяснить:

1. Правда ли, что за два месяца до первой русской революции царская полиция провела лесоповальный обыск на южно-российской фабрике музыкальных инструментов — то есть, в прямом смысле валила складированный рояльный лес, безуспешно разыскивая какую-то подпольную типографию с листовками неприличного содержания?

2. Правда ли, что ознакомившись с ордером на обыск, музыкальные фабриканты бросили в лицо сатрапам: Бандуренко — «Гэть!», а Шафаревич — «Кыш!»; и за это были опечатаны, обанкрочены и пущены с молотка?

3 Правда ли, что 2 июля 1904 года музыкальные фабриканты заказали в Палермо механический рояль с революционным репертуаром («Марсельеза», «Интернационал», «Вихри враждебные») с целью наладить подпольное производство подобных роялей в России?

4. Правда ли, что борец Сашко Гайдамака механические внутренности рояля пропил, а Бандуренку с Шафаревичем, потребовавших возмещения убытков, вместе с пустым роялем выбросил па улицу?

5. Отвечать, вашу мать! (Кулаком по столу.) Где сейчас находятся Гайдамака, рояль и подпольная типография?

Протокол этого допроса имеется в «Деле». Об ответах перепуганных насмерть Семэна з Мыколою можно догадаться: ну? а? га? шо? о! во! не, ага и т. и. Под конец допроса, смекнув, что их, как пострадавших от царских сатрапов, пока не собираются отправлять в штаб Духонина, музыкальные фабриканты предложили губчека свои услуги: пусть ЧК выдаст им золотые рубли и отправит их в Палермо в служебную загранкомандировку для приобретения показательного механического революционного рояля, а уж его производство они наладят в Южно-Российске в плановом количестве. Из этой попытки невезучих Бандуренки и Шафаревича прихватить золотой запас, удрать в Италию и запросить там политического убежища ничего не вышло — чекист Деревяга страшно закричал: