Квартет И - Разговоры мужчин среднего возраста Страница 5

СЛАВА. Саш, они сейчас подумают, что ты комплексуешь.

САША. Кто комплексует? Я комплексую? Я вообще никогда не комплексую... Тоже мне... «я комплексую». Да, я комплексую. Ладно, все, не надо мне ваших премий. Только фигню всякую не награждайте. Детей пожалейте. Они пришли, увидели ваш шедевр, больше никогда в театр не пойдут.

КАМИЛЬ (вернулся, переодевшись). Слушайте, я вот подумал - может, они правда какой-то секрет знают. Носители тайного знания.

ЛЕША. Знаешь, я тоже так думал, а пообщался - ну, нет, не но­сители.

САША. Все, я сформулировал. Этим спектаклем мы хотим, наконец-то, расплеваться с театральной общественностью. Хлопнуть дверью. И дверной проем кирпичом заложить. И шка­фом задвинуть, чтоб ни одна зараза оттуда не проскочила.

КАМИЛЬ. Ну, чего ты так категорично? Среди них же есть и нормальные... (подумал) наверное.

САША. Хорошо, до конца спектакля оставим щелочку... вдруг именно сегодня придет кто-нибудь из них... с открытыми гла­зами... посмотрит (показывает - в щелочку) и так: «боже, где же мы были раньше? Как же мы прозевали явление искусства такого масштаба?»

СЛАВА. Не придет - они уже 15 лет идут.

САША. Нет?

СЛАВА. Нет. Замуровывай.

ЛЕША. А если вдруг придут, пусть стучат. И мы тогда, может быть, один кирпичик вытащим, чтобы они нам туда эту свою «Золотую Чайку» просунули.

СЛАВА. И записку «Дяденьки, простите засранцев».

Леша и Слава, чувствуется, тоже завелись. Один Камиль остал­ся невозмутимым.

КАМИЛЬ (зрителям). Чувствуете, какой резонанс вызвало наше заявление? Мы их пригвоздили, а они даже не заметили.

СЛАВА. Это потому что они сейчас все на фестивале современ­ного немецкого театра «взгляд с потолка».

ЛЕША. Смотрят моноспектакль слепого карлика, который отре­зал себе руку и сорок минут пишет кровью на стене слово «эк­зистенция».

САША (зрителям). В общем, если вы кого-нибудь из них уви­дите... потому что к нам-то они не придут никогда, это уже понятно... передайте им... нет, ничего не передавайте, просто скажите, что у них - то есть у нас - все хорошо, они не ком­плексуют, про вас вообще ни разу не вспоминали и ничего не просили передать. Но, скажите, если все-таки решите дать им «маску», то вон щелочка; можете просунуть. Только имейте в виду, что они не возьмут. Вот такие они... ну, то есть, мы. (Отошел к раковине, умылся).

КАМИЛЬ. А знаете, почему все эти страдания? Потому что в ис­кусстве нет объективных критериев. Это в спорте все объектив­но. Пробежал быстрее всех стометровку - чемпион. И никого не волнует стиль твоего бега - хоть задом наперед. «Как-то он неконцептуально пробежал». Да пошел ты в жопу, ты сам так пробеги. «А что он хотел сказать этими своими девятью с поло­виной секундами?» Что ты хрен так пробежишь.

ЛЕША. Вообще, современное искусство - это очень тонкая вещь. Я вот был в музее Гуггенхайма, пятый этаж, в первом зале Энди Уорхолл - «Банки с томатным супом». Одна банка, две банки, двадцать банок. Захожу в другой зал, вижу - парал­лелепипед. Желтый. И подпись: «Желтый параллелепипед». Смотрю - другая картина, два треугольника, синий и крас­ный. Читаю подпись: «два треугольника - синий и красный»-В центре зала - куча мусора, обнесенная веревочкой, на ней табличка с названием. Ну, вы уже понимаете, что называлось это произведение «куча мусора». Дальше я легко угадывал названия, но вдруг вижу - на туалете на такой же веревочке табличка «Туалет не работает». И я стал думать, это туалет не работает, или это такое произведение искусства под названи­ем «туалет не работает».

СЛАВА. И что оказалось?

ЛЕША. Не знаю. Туда же все равно писать нельзя - потому что, либо туалет на самом деле не работает, либо ты нассышь в про­изведение искусства... так сказать, прямо художнику в душу. Повернулся и пошел искать произведение искусства «туалет работает».

КАМИЛЬ. Примерно та же фигня с ресторанами - особенно дорогими, пафосными. Люди в дорогих костюмах, сигары, женщины с маленькими собачками... страшновато. Кажется, что официант тебя сейчас разоблачит, скажет, «а ты, мальчик, что здесь делаешь? ну-ка, беги к маме». Открываешь меню: «Дефлопе из палабы с семечками кациуса». 64 доллара. И не­удобно спросить, потому что сейчас все вокруг начнут хихи­кать: «Он не знает, что такое дефлопе». И еще официант го­ворит так немного покровительственно: «Очень рекомендую дефлопе, он у нас лучший в Москве». И понятно, что во всех ресторанах это уже есть, и только ты, как дурак, ничего об этом не знаешь.

И ты, конечно, заказываешь, и тебе приносят вот такую тарелку, на которой лежит вот такое дефлопе - и пять-шесть семечек ты уже забыл чего. И края тарелки политы чем-то разноцветным. А тарелка такая огромная видимо для того, чтобы подчеркнуть, что дефлопе на земле мало, и что оно настолько дорогое, что даже этого «мало» достаточно, чтобы оно стоило 64 доллара. Начинаешь есть - а оно безвкусное... Лучшее в Москве - но ни­какое. И льешь сверху уксус, кетчуп, чтобы почувствовать хоть какой-то вкус.

СЛАВА. А гренка в этом ресторане называется «крутон». Это такой же поджаренный кусочек хлеба, но гренка не может сто­ить 8 долларов, а крутой может. И дальше ты уже за эти деньги начинаешь искать какой-то вкус, принципиально отличающий этот крутой от гренки. И находишь...

КАМИЛЬ. Главное, в пяти метрах от ресторана палатка - куры гриль. Сто пятьдесят рублей такая поджаристая, истекающая соком. А ты ешь дефлопе. С крутоном.

Свет гаснет. Через пару секунд мы видим сидящего в кресле Сашу.

САША. Знаете, а я подумал, вот Энди Уорхолл. Наверняка же его вот этот шедевр - консервная банка с томатным супом - как-то так появился: ему надо что-то нарисовать - он же худож­ник - а ничего не рисуется. Мучился, мучился, а на столе - бан­ка с супом. Ну, он ее нарисовал, отправил на выставку, и сидит, ждет, что придут и сильно побьют. Слышит - точно, идут. Зажмурился, они такие входят - «кто тут Уорхолл?» Ну, он, конечно, под стол. А они его за ногу из под стола, говорят: да вы гений! «Да-а?» - говорит Уорхолл, и раз им - картину с двумя банками. Думает, ну, сейчас-то точно побьют. А они такие - «Класс! В два раза лучше!» А у него с математикой все в поряд­ке, он им фигак - двадцать банок. Ну, они вообще попадали. И понеслось...

Так вот, виноват не Уорхолл. Виноваты люди, которые вместо того, чтобы его побить... больно, как он, собственно, и рассчи­тывал, сказали, что это гениально. Человеку всю жизнь испор­тили. До смерти штамповал этот свой суп и портреты Мерлин Монро и получал за это гигантские деньги; а так, может, чего-нибудь стоящее бы нарисовал и умер нищим под забором - как и положено настоящему художнику.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ «Маленькие взаимные подлости»

А вот бывает, что у мужчины есть женщина, которая любит его всегда. Она даже может быть замужем, но все равно «ждет его всю жизнь». И вот тебе не хватает любви, или внимания... или просто скучно - и ты ей звонишь. Или даже заезжаешь... ну, так, импульс получить, почувствовать, что тебя любят. Подлость же, в общем, но так приятно. А она потом думает об этом, на картах гадает, гороскоп твой купила... звонит подругам, советуется, «как думаешь, что он имел в виду?» А ты ничего не имел в виду... вышел и забыл.

А вот теперь они просто сидят вокруг накрытого во второй главе стола и вкусно едят.

ЛЕША. Ну, вот, например, подлость, когда мужчина рассказы­вает любовнице, как он любит жену. Потому что предаешь и жену, рассказывая о ней что-то другой женщине, и любовни­цу - потому что в лицо ей говоришь, что любишь не ее.

САША. С другой стороны, а кому это все рассказать, кроме лю­бовницы? Никто же больше не в курсе этих твоих проблем.

ЛЕША. Но тут дополнительная подлость - ты это делаешь исключительно, чтобы загладить чувство вины перед женой. Мол, ты ей изменяешь, конечно, зато ты ее любишь; а еще - и это важно - мучаешься от собственной подлости. В итоге, ты помучился-помучился, и пошел в душ, а чувство вины почему-то уменьшилось - ты же сомневался, думал «может, все-таки, не стоит».

КАМИЛЬ. Или вот еще, - идешь перед Новым годом покупать всем своим подарки - ну, то есть, жене и любовнице. И снача­ла покупаешь любовнице, и только потом - жене, чтобы жене купить хоть на сто рублей, но дороже. Чтоб было понятно, что ее ты любишь больше... хотя бы на эти сто рублей. Нет, сам-то ты это как бы и так знаешь, а доказываешь кому-то другому... продавщице!.. или, кто-то сейчас тебя раз за локоть и так «ага!», а ты ему - «пожалуйста, жене - дороже. Есть вопросы?» И он, такой: «все, занимайтесь».