Вадим Рубинчик - Врача вызывали? Страница 5

Хотя на самом деле ей хотелось сказать просто: «Белая ночь. Дамы приглашают кавалеров – встречаем у меня». Но она, в соответствии с воспитанием, полученным в школе и дома, лишь намекнула, что, возможно, подружки разъедутся.

– Отлично! Мечты сбываются! – воскликнул Валера.

– А если они не уедут? – поинтересовалась Белла.

– Что-нибудь придумаем, – беспечно сказал Бродяга, который верил в свою звезду и счастливый случай не менее чем религиозный фанатик. Белла же всегда и во всём сомневалась, поэтому не могла расслабиться и пустить дело на самотёк. Она обо всём заботилась и беспокоилась лично.

Тридцать первого в девять часов с шампанским и цветами Бродяга по-хозяйски постучал в дверь…

– Мы ж договорились в десять? – удивлённо спросила Белка.

– К чему эти условности? Счастливые часов не наблюдают! – сказал Валерка. Он был нетерпелив и начал целоваться, ненавязчиво раздевая подружку, как только переступил порог.

– Давай подождём до Нового года, ещё даже за стол не садились, – с лёгким упрёком сказала Белла.

– Я, конечно, голодный, но не настолько, – отшутился Валера.

И Белка позволила случиться тому, к чему втайне от самой себя давно стремилась…

Они лежали на Ленкиной кровати, потому что та стояла у окна, и дым от сигареты вытягивало в открытую форточку. Молчали. Наконец Белка не выдержала и спросила:

– О чём ты сейчас думаешь?

Большого опыта половой жизни у Бродяги не было, но по рассказам старших бывалых товарищей он знал, что надо сказать что-то приятное. Как назло, ничего, кроме «Post coitum omnia animalia tristia sunt» («Каждое животное печально после соития»), в голову не пришло. Явно не подходит – мудро решил он и сказал просто:

– О тебе, о тебе думаю.

Тут же, как и следовало ожидать, последовал уточняющий вопрос:

– А что ты обо мне думаешь?

Хочет, чтоб я сказал: «Люблю!», – смекнул Валера. И тут же озвучил свою догадку. Он не врал. Дело в том, что было ему восемнадцать лет, и он не видел тонкой семантической разницы между словами «люблю» и «хочу». В юности, как известно, каждую мгновенную эрекцию принимаешь за вечную любовь. Любая девушка, которая хоть немного симпатична, сразу нравится. А если она не симпатична, но улыбчивая, то, безусловно, становится симпатичной и нравится тоже.

– Правда, любишь? – не унималась Белка.

– Я тебе справку выпишу! – пошутил Валера, и подружка поняла, что большего не добиться.

Вдруг она посмотрела на часы и удивлённо воскликнула:

– Полдвенадцатого!

Ребята, не сговариваясь, бросились одеваться, чтобы встретить Новый год как положено, за столом и с шампанским. Неожиданно раздался настойчивый стук в дверь. Валера вопросительно посмотрел на подружку – она недоуменно пожала плечами.

– Не открываем, – одними губами сказал Бродяга.

– Дочка, это мы! – послышался женский голос за дверью. Белла широко раскрыла глаза и рот, да так и застыла. Валера чертыхнулся и продолжил одеваться. – Ну, где ты там? Долго мы будем стоять под дверью? – раздался нетерпеливый мужской голос, и Валера понял, что папа тоже здесь.

Белка потуже запахнула халат и обреченно пошла открывать. Перед дверью она постаралась придать лицу радостное и немного удивлённое выражение. Удивление без особых усилий получилось предельно натуральным. А вот радость – так себе… Станиславский бы точно сказал: «Не верю!» Как говорится, над сценическим образом ещё работать и работать.

Валера уже успел одеться и даже расправил смятое одеяло. Родители и младшая сестра вошли в комнату и немедленно принялись осматривать местность на предмет прямых и косвенных признаков половой жизни. Однако на первый взгляд ничего подозрительного, кроме Валерки, разумеется, в комнате не нашли. Обнялись, поцеловались, и мама опытной рукой незаметно провела по дочкиной спине. Лифчика не обнаружила, скользнула ниже – трусики явно отсутствовали. Белка осознала, что мамочку обмануть не удалось. В её глазах застыл смертельный ужас человека, висящего над пропастью, на дне которой ожидает голодный тигр. Каждое мгновенье казалось последним. И выхода, увы, не было! Но мудрая женщина сделала знак глазами – дескать, не выдам родную дочь. Это, мол, так – исключительно внутренняя проверка. И как ни в чём не бывало, проворковала:

– Как я рада тебя видеть, Белочка!

Потом повернулась к Валере и сказала как родному:

– Меня зовут Лидия Георгиевна, это – Валентин Егорович, а вот и Маруся – младшенькая наша…

– Это Валера, – сказала дочь и с благодарностью посмотрела на маму. Никогда она ещё не любила её так сильно.

– Мы с Беллой учимся на одном курсе… дружим… Ребята в основном разъехались… Вот мы и решили отпраздновать Новый год вместе, – ненавязчиво объяснил своё присутствие в комнате Валера.

– А что ж вы дверь заперли? – невесело и подозрительно спросил батя.

– Пап, сегодня Новый год! Может, кто выпьет и по ошибке завалит… Мало ли что, – миролюбиво объяснила Белка.

Но папу ответ совершенно не убедил, и он беспокойно рыскал по комнате, словно ищейка, которая сбилась со следа.

– А что кровать не заправлена? – сердито спросил он.

– Это Ленкина кровать! Она вернётся, я сразу спрошу… – дерзко ответила дочь. «Похоже, пронесло», – подумала она и добавила: – Прямо следствие ведут знатоки! Майор Знаменский, прошу к столу. Скоро уж полночь…

Батя, не найдя никаких улик, сел, но взгляд его продолжал блуждать по комнате и на лбу у него было написано крупными буквами: «Я не верю в платоническую любовь», а ниже – чуть помельче: «То, что улик не нашёл, вовсе не значит, что их нет». Лидия Георгиевна тем временем распаковала сумки, и на скромном студенческом столе появились замечательная утка с яблоками, холодец, большая банка салата оливье, солёные грибы, кислая капуста и другие не менее аппетитные вещи. А ещё – литровая бутыль с домашним красным вином и коньяк. Для бати, наверное, догадался Валера. Он вопросительно посмотрел на Белку: оставаться или поздравить и потихоньку свалить? Но Валентин Егорыч опередил дочь и неожиданно гостеприимно сказал:

– Валера, присоединяйся. Ты что пьёшь?

Валера чуть было не выпалил по-пионерски: всё! Но вовремя спохватился и как бы неуверенно пожал плечами.

– Ладно, женщинам – вино, а мы с тобой – коньячку… – довольно дружелюбно сказал Белкин папа.

Выпили и даже успели проводить старый год. Из старого чёрно-белого телевизора ещё более старый Брежнев выдал не прожёванные поздравления советскому народу, а также пожелания здоровья, успехов в труде и личной жизни. Забили куранты, и новогоднее настроение (хоть и с опозданием) пришло к Валентину Егоровичу. Он начал расспрашивать студентов о быте, об учёбе, его интересовало практически всё. Алкоголь расслабил и слегка притупил бдительность, напряжённость исчезла почти полностью. Коньяк подходил к концу. И предусмотрительная маман достала вторую бутылку.

Маруся незаметно покинула стол, улеглась на Ленкину кровать и моментально уснула.

– Долгая дорога, час поздний – ей ещё и десяти нет… Умаялась… – с трогательной теплотой сказала Лидия Георгиевна. – Накрой её, – попросила она мужа.

Маруся спала, не раздеваясь, свесив с кровати маленькие ноги в красных сапожках. Отец наклонился и аккуратно, стараясь не потревожить дочь, снял их. Девочка устроилась прямо на одеяле. Тогда он, чтобы перекладывая, случайно не разбудить малышку, решил просто накрыть её свободным краем одеяла и приподнял его. Жуткое зрелище открылось ему. Из-под одеяла рубиново горел лифчик! Атласный красный лифчик! Он узнал бы эту важную деталь женского гардероба из тысячи похожих, так как лично покупал её по просьбе любимой доченьки, когда был в Берлине этим летом. А вот и трусики… кровь ударила отцу в голову, и с лифчиком, как с боевым знаменем в высоко поднятой руке, он пошёл в атаку.

– Ленкина кровать, говоришь?! Двери закрыли, чтоб гость незваный не забрёл? А незваный гость, между прочим, ехал триста пятьдесят километров, чтоб проведать родную доченьку, которая учится на доктора.

И, очевидно передразнивая жену, добавил, покачивая головой: «Учёба в мединституте такая тяжёлая!», и сплюнул: тьфу!

Белка расплакалась и выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Валера – за нею следом. Подружка бежала вниз по лестнице и, очевидно, хотела выскочить на заснеженную улицу прямо в халате. Но Валера догнал, схватил её за плечи, развернул к себе и слегка потряс. Посмотрел ей в глаза и, медленно проговаривая каждое слово, сказал:

– Сейчас я всё улажу.

Она с большим недоверием посмотрела на него. Конечно, Бродяга кому хочешь может зубы заговорить, но папе… Она перестала плакать и обеспокоенно спросила:

– Что ты ему скажешь?

– Пока не знаю. Он у тебя случайно не в полиции нравов работает?

– Почти… Папа – следователь по особо важным делам.

– По убийствам, что ли? – удивился Валера.