Сергей Власов - Фестиваль Страница 5

При этих словах Мондратьев вздрогнул и быстро-быстро замигал белесыми ресницами.

– Ну так что насчет истории? Рассказывать? – Флюсов потер ладони.

– Времени еще – вагон. Давай!

– Подожди. Девица-то, видно, решилась. Видишь, это она тебе улыбается. Так-так… идет… идет после такого приветствия – значит, бедняжка, совсем без мозгов.

В то же время Сергей Львович преобразился. Спина его выгнулась буквой «зю», плечи расправились, а из ушей, казалось, еще секунду – и повалит густой удушливый дым. Флюсову даже показалось, что на лестнице запахло ипритом. Чистый Конек-Горбунок!

– Добрый вечер. – Мондратьев неестественно улыбнулся, глаза при этом у него стали еще злее. – Простите, мы с вами вчера в Кремле на торжественном полднике не встречались?

Это была его дежурная дурацкая шутка, на которую реагировали большинство девиц. Сергей Львович, как и Гете Вольф ганг Иоганн, предпочитал незначительных женщин, а проще сказать… Нет, лучше ничего не говорить.

– Здравствуйте, – несмело протянула незнакомка.

На ее фригидном милом личике Мондратьев тут же увидел крайнюю предрасположенность к юмористическому жанру. Только этим можно объяснить его следующий вопрос:

– Вы любите юмор?

– Да! – ответила девушка. – У меня папа – артист, мама – дирижер, а брат танцует в детском хореографическом коллективе, – ни к селу ни к городу сообщила она. – Нет, наоборот. Извините, я очень волнуюсь… такие известные люди. Мама у меня – артистка, брат – дирижер, а папа…

– Что?! – первым не выдержал Вандурин. – Танцует в детском хореографическом коллективе?

– Тьфу! – Девушка засмеялась. – Брат, брат танцует, а папа – дирижер.

– Ну, наконец-то разобрались.

– Меня, кстати, зовут Изольда Викторовна.

Писатели и артисты почти хором сообщили каждый свое имя и начали расточать многочисленные двусмысленные комплименты. Однако Флюсов, внезапно вспомнив, что собирался поведать смешную историю, предупредил:

– Мужики, если сейчас обещанную историю не расскажу – потом забуду. Короче, у меня есть знакомая, которая учится во Втором меде, у них на курсе есть женщина-преподаватель – весьма уважаемая и почтенная дама в возрасте. Так вот, эта дама решила обратиться по поводу решения какого-то житейского вопроса к депутату Госдумы. Дом, где она живет, – это его округ, от которого он избирался. Здесь все нормально. Фенька в другом. Раньше, достаточно давно, эта достойная женщина как врач работала с умственно отсталыми детьми.

– С дебилами, что ли? – спросил Башуков.

– Сам ты дебил. С даунами, – пояснил Мондратьев.

Сергей Сергеевич поправил:

– Неважно, как они называются – у детишек было… ну, скажем… замедленное умственное развитие. И вот, когда эта дама вошла в кабинет депутата, она увидела, что за огромным столом сидит и идиотски улыбается один из ее бывших подопечных. Она его, разумеется, узнала и говорит: «Здравствуй, Вася! Я очень рада тебя видеть вновь, но видишь ли, мне надо срочно решить один вопрос с депутатом Государственной думы. Где он?» – «Как где? – удивляется подопечный. – Я и есть депутат», – и показывает крючковатым пальцем на прикрепленный к лацкану пиджака значок. «Кто?! – не понимает женщина. – Ты?! – и медленно оседает на пол. – Как же это может быть? Ты же был…» – Флюсов поморщился, – выражаясь терминологией Сергея Львовича, «ты же был дебил!». Тот спокойно парирует. «Ну и что, – говорит, – во-первых, я им и остался, этот диагноз, как вам прекрасно известно, – окончательный, он не лечится, а во-вторых, у нас в Госдуме почти все слабоумные, и я, между прочим, считаюсь там чуть ли не основным интеллектуалом».

Флюсовская история настолько поразила слушающих, что за то время, пока он говорил, никто не проронил ни слова, что бывает достаточно редко среди людей, которым через пятнадцать-двадцать минут выходить на концертную площадку перед почти тысячной аудиторией. Только Изольда Викторовна, когда Сергей Сергеевич сделал небольшую паузу, чтобы прикурить от мондратьевской зажигалки, тихо прошептала:

– Ну, блин, дела…

– Так вот, – Флюсов продолжил: – «Как же ты смог стать депутатом?» – спрашивает преподаватель медицинского вуза, по-прежнему офигевая. Он ей объясняет в том плане, что «Помните, Марь Иванна, вы сразу мне сказали, что я – дурак и поэтому должен во всем вслушаться вас. Другие мальчишки курили, безобразничали, прогуливали уроки, а я – нет. Потому что вы мне тогда говорили: “Не кури, не хулигань, не прогуливай”. Когда я закончил школу – пошел на завод, а там мужики каждый день пьют водку, выносят с завода ворованные детали и дебоширят в ближайшей пивной с последующим попаданием в вытрезвитель. Я же честно работал, был трезвенником, активистом и дружинником, в результате чего начал расти по служебной лестнице. Потом меня приняли в партию, выдвинули в партком, а затем и в депутаты Верховного Совета РСФСР. Ну а оттуда попасть в депутаты Госдумы – вопрос чисто технический». В общем, решил дебил-депутат все тетенькины проблемы за пять минут, куда-то звякнул, шмякнул – и все дела. Потом долго благодарил свою бывшую учительницу, тряс ее натруженную руку, а напоследок сказал ей фразу, от которой тетенька чуть не упала в обморок: «Трудное детство никогда не кончается». Вот и все. – Флюсов отвернулся к окну.

– Начало было смешным – просто супер, а конец грустный, – подытожил Вандурин.

Слушателям захотелось поспорить, но подошедший поэт Грушевский строго предупредил:

– Хватит трепаться. Все наверх. Через три минуты начинаем.

Услышав, что скоро «в бой», Мондратьев занервничал:

– Милая девушка, я не знаю, что вы делаете в Театре эстрады, но если вы меня подождете после концерта, я вам открою многие тайны эстрадного искусства. Вкупе с…

– Вкупе – не надо!

– Да как вам заблагорассудится. Только учтите, что без «вкупе» удовлетворение от общения достигается не полностью, в том смысле, что не до конца. Нет, я имею в виду, что финал достигается в любом случае, просто он иногда бывает не таким, о каком мечталось сначала. Я доходчиво поясняю?

– Да-да. Хорошо, только….

– Никаких «только», «если», «может быть»… – скороговоркой сказал Сергей Львович уже почти на ходу. – Все закончится в двадцать два ноль-ноль плюс-минус десять минут. Я буду ждать вас у служебного входа.

Раненой газелью литератор метнулся к лестнице, и его мясистые ляжки замелькали в ее пролетах со сказочной быстротой.

Наверху за кулисами толпился известный народ: писатели – Лион Измайлов, Лев Новоженов, Леонид Французов, артисты разговорного жанра, несколько певичек, а также знакомые, знакомые знакомых, чьи-то приятели, любовницы и прочий разнообразный театральный сброд. Единственный, кто заслуживал здесь хоть какого-то внимания, был завсегдатай театральных представлений – колдун Кулебякин.

Сергей, выяснив, что «работает» ближе к концу вечера, не преминул поприветствовать старого знакомого:

– Здорово, Кулебякин!

Колдун был явно не в духе:

– Ну что за страна такая – кругом одни придурки!

– Что случилось? Что так взволновало вас, натуру спокойную и гармоничную?

– Я умею играть на гармони, когда у меня хорошее настроение, а тут… Пришел посмеяться на веселую тусовку, а меня не пускают на сцену.

– И правильно делают. На сцене люди работают, а веселятся, в зале.

– Я как раз хотел совместить два этих понятия, но получил от директора Корна отказ. – У Кулебякина сжались кулаки.

– Это и понятно, – съязвил Флюсов, – Валерий Григорьевич не любит авангардистских идей.

– Плевать мне на то, что он любит! У меня нет вопросов ни к правительству, ни к Администрации Президента – они там все слабоумные. А к Корну есть. Потеря директорского поста его так страшит, что он начал судорожно воровать. Воруя, он стал нервничать, а результаты его нервного перенапряжения почему-то должны сказываться на мне.

– А что вообще новенького в мире искусства? – спросил Флюсов. – Вы, гражданин Кулебякин, должны быть в курсе. Например, не далее как на прошлой неделе я лицезрел вас в концертной студии «Останкино», где вы объясняли одному мэтру телевидения, как надо правильно снимать музыкальные программы.

– А телевизионщики никогда не понимали, что такое настоящее искусство. Не понимали, что его появление всегда связано с конфронтацией между поколениями. Негодяи… – Кулебякин в замешательстве стал шарить по своим бездонным карманам. Ничего там не обнаружив, он строго попросил:

– Дай закурить!

– Пожалуйста. – Флюсов любезно протянул только что открытую пачку «Винстона».

Колдун приблизил ее к глазам, злорадно усмехнулся, а затем бросил в полиэтиленовый пакет, который держал в руке.