Евгений Комарницкий - Эныч Страница 5

— Наш Луи де Фюнес соскучился по доброму бургундскому, — замечает студент в американской бейсбольной кепке приятелю с «дипломатом».

— В этом хлеву меценат — явление редкое, — соглашается «дипломат», насмешливо поглядывая на сидящую на берегу рисованного моря в углу эстрады группу бородачей и их чернобородого лидера в заношенной куртке-спецовке, разливающего «Яблочко». — А мы с Брелком вчера на Арбате два пласта толкнули. Взяли джинсы. Олдовые. Сдали за два пятнадцать одному пиджаку. Монета на кармане. Выписали из пищевого герлов, в мотор и — на флэт к Сертификату. Его фаземазеры на год в Чойбалсан подписались…

Студент в джинсовой жилетке похлопывает Аркашу по животу:

— Что нового в мире книг? Что читает народ? Довольный Аркаша слизывает капли с пальцев:

— О, литература! О, литераторы!.. Милые неподкупные дитяти Каллиопы, Полигимнии, Талии, Эрато… Израненные творческие души, ищущие добра, истины, любви… Люди с большой буквы, беззаветно себя отдающие на ниве служения человеку. Каждая их книга нова и гуманна, как извержение Везувия. И посему народ хватает и любит все.

— Завязывай, Фюнес, о макулатуре, — говорит студент-«олим-пиец». — Введи нас в курс мировых проблем.

— Как дела на валютном рынке? — поддерживает товарища «дипломат».

— Мои любознателные пернатые друзья! — воодушевляется еще больше Аркаша. — Жизнь на нашей планете невообразима и удивительна. Позвольте еще пятьдесят грамм… Однако… угм… Прекрасному существованию на родной безграничной земле мешают до сих пор китайские рисо-гемонисты, американские кукурузоали-сты, израильские мацаонисты, арабские финикционеры и гитлеровские оккупанты и палачи. А также большое количество населения… В эдаком положении наша старушка. Если же мы отправимся дальше, в открытый космос, то там, о мои юные романтики, мы обязательно столкнемся с таким потрясающим явлением природы, как черные дыры…

Аркаша обращает внимание на двух хихикающих возле остова холодильного прилавка девиц. Одна из них в платье колоколом, другая — в плиссированной юбке. Аркаша представляет девиц своим покровителям:

— Перед вами, друзья мои, находится местная достопримечательность — представительницы очаровательного пола. Слева — Ивонна Сосьет, справа — Люсьен Ширинкина. И наоборот. О, женщины! Коварны вы и милы. В слабинках ваших дьявольская сила. Душа поэта жить без вас не может… Дальше забыл…

— Спел бы ты нам лучше под Высоцкого, — заказывает «жилетка». — Потешил бы.

Аркаша поет.

…Темнеет. Кафе потихоньку начинает пустеть. Эн Энович неподвижен. Коля беседует с сидящей теперь рядом с ним на скамейке «забинтованной головой».

— Нет, что ни говори, а от босых житья нет, — убеждает голова Колю. — Думаешь, отчего у нас мяса нет в магазинах?

— Почему ж, — возражает Коля. — Иногда бывает. Я в прошлом году в Москве на ВДНХ видел.

— Может быть, — продолжает собеседник. — Я не против, конечно. Жить то они для себя умеют. Даже очень. А вот другим…

— Не все, — перебивает Коля. — Босые разные бывают. Есть босые, а есть босенькие. Жаль, выпить нечего.

— Вот с этим я как раз не согласен. Все босые — босенькие. А спроси у любого босенького, он босой или кто — понятно, что ответит, душа кривая… Нет, не говори даже, — птицу видно по полету, а босого — по ногам. Так-то. Тебя как зовут?

— И по соплям, — добавляет Коля. — А тебя?

— Нет, я первый спросил.

— А я второй, — не сдается Коля. — Не хочешь — не говори. Тебе же хуже. Поди сам…

— Ну ладно, — отступает «архитектор» и развивает свою мысль о «босых» — Нет, но все-таки согласись, куда камень ни брось…

— Это конечно, — кивает Коля. — Яблоку упасть негде… Вот где бы еще, скажи, рубль достать?

— Зачем? — не понимает забинтованный. — Их рублем не перешибешь. Здесь дрын нужен.

— Дрын мы достанем. Ты только рубль доставай. Или два.

— Хороший ты парень. И разговор у нас хороший. А жи-и-изнь вот… Эх, Рас-се-е-ея!..

«Архитектор» обхватывает бледномарлевую голову, всхлипывает, затем лезет в сумку. Поблескивает бутылочное горлышко. Коля склоняется к плечу соседа.

— Ух ты, водочка!.. «Старорусская»!.. Вот это подарок!.. Почище чем на пирах у самого Молекулы. Ну, голова, ты молодец. Настоящий друг. И босых, если по-честному, протянул правильно. Я нарочно не соглашался. — Коля толкает Эныча. — Кончай спать, адмирал Нахимов!

— Я не сплю, — отзывается Эныч. — Наливай.

Появляется Аркаша. Его взгляд остекленел, движения замедлились, язык заплетается.

— Ребятки-козлятки, — он останавливается возле скамейки Коли и Эна Эновича. — Мужички-боровички… Приверженцы «Старо-русско…кой»… и молекк…кульской… Завидую вашему неисся-ка…муму оптимизму и вере в себя по поводу всего самого светлого и вапива…момо… Путей, как говорится… на свете много есть… чтоб как-нибудь прожить… а мне, мня-мня… позвольте в вашу честь стаканчик пропустить…

— Не люблю таких. Иди-ка ты на ДЯДЬКА, — говорит Эн Энович. Выпивает, крякает. Аркаша делает реверанс и пятится.

…Теплый ветерок приносит запах сирени, шорохи и тихую музыку откуда-то издали. Коля открывает глаза. Часть зала освеще на тусклым парковым фонарем. Виден прислонившийся головой к опоре похрапывающий пьяный. Рядом с Колей, только теперь не на спине, а на сиденье скамейки, восседает спящий Эн Энович. С темной половины кафе следят за Колей зеленые кошачьи глаза. Пищит комар. Больше под Парусами никого нет.

Слышится приближающееся урчание мотора. Хлопает дверца. Трещат кусты. Меж деревьев мелькают тени. Плаксивый женский голос вытягивает:

— Не толка-а-айся. Во-о-от, ко-о-офточку разорва-а-ал. Я здесь заблуди-и-илась случа-а-айно. Больше не бу-у-уду, пра-а-ав-да-а.

— Не бу-у-уду, — передразнивает мужчина и добавляет обычным голосом — Подружка твоя, Соси, не врет, что больше не будет. А ты? Шалашовка. Что в кустах делала?

Прекращается храп человека-опоры. Тухнут кошачьи глаза. Под Парусами появляются милиционеры. Один из них направляется в темный угол, другой подходит к Эну Эновичу и Коле.

Коля закрывает глаза. Ощущает похлопывание по плечу.

— Приехали, гуськи-лебеди. Подъем.

Коля не отвечает. Рука милиционера сжимает его плечо. Тут же Коля получает увесистый шлепок по лбу. Звенит в ушах, глаза открываются сами.

— Зачем дерешься, э! — возмущается Коля. — Я сам пойду.

— Это я летучую мышь убил. С тебя причитается за услугу. Ничего, включим в счет… Ну что, Гриша? Есть там кто еще?

— Никого, — откликается милиционер Гриша, проходя в полуметре от человека-опоры.

Эна Эновича милиционеры поднимают и ведут под руки. Коля кое-как идет сам. Бормочет под нос:

— Подумаешь… сержант… меня в армии в офицеры звали…

— Передрий! — кричит сержант в кузов. — Принимай товар. Нам тут еще одного дядька захватить надо. Там, на мостике, на перилах висит.

В кузове помимо Коли, Эныча и принимающего товар Пере-дрия находятся Сосьет и плачущая Ширинкина. Через решетку к ним заглядывают любопытные звезды, виднеется кусочек удивленной луны. Еще снаружи доносится:

— Куда подевались мои очки? Отдайте очки!.. Не пихайся! Культурней надо себя вести.

— Передрий! А этому культурному выдадим ссаное одеяло.

2

Генералу Плухову не по себе. Раздражает затылок шофера. За окнами тоже черт-те чего. Генерал вынужден разглядывать зеленого резинового чертика, болтающегося над волосатым ухом водителя. Не думается. Но думать надо.

Логика — мать мудрости. Приходилось пасти свиней. Ходить за плугом. Бывал в ночном. Потом повезло: попал в училище НКВД. Война. Осколок в области лопатки. Лазарет. Будущая жена — медсестра Галя. Ласка. Чистота. Ножки-бутылочки. Жив. СМЕРШ. Третий Украинский. Четвертый Прибалтийский. Трудно. Но можно облегченно вздохнуть — победа.

Живем хорошо. Много, конечно, желающих совершить антиобщественный поступок. Но с ними справляемся. Есть еще порох в пороховницах. Много пороха. Очень много.

Никак не укладывается в голове. Невозможные вещи. Давит воротничок. Генерал расстегивает пуговицу. Да-а-а, с таким встречаться не приходилось. Все началось с утра. Позвонил майор Сте-панчук, сообщил о диверсии на чугунолитейном заводе. Неизвестное лицо или лица вывели из строя центральную трубу. И как! Главное, как!.. Далее. В город из Москвы на матч с местным «Ураном» летели футболисты «Спартака», а прибыл означенным рейсом переполненный дерьмом самолет. Далее..

Ход размышлений генерала прерывается осторожным покашливанием шофера. Неподвижен резиновый чертик.

— Кажется, приехали, Петр Сергеевич. У вашего дома стоим. Плухов хмурится, тянет на себя дверную ручку.

— Ладно, Вася. Пока свободен.

В подъезде тихо. Бесшумный лифт доставляет генерала на третий этаж. Щебечет звонок. Приходится ждать. Плухов вновь нажимает на кнопку. Оживает, наконец, глазок, слышится звяканье цепи. Дверной проем заполняет шелковый торс жены.