Мартти Ларни - Хоровод нищих Страница 5

– Нам надо выяснить отношения, – заявила Импи-Лена.

– Какие отношения?

– Ах, какие? Не надо отвечать вопросом на вопрос.

– Но я просто не понимаю, о чем вы говорите.

– О жизни и о житье.

– Ну здесь-то как раз не к чему придраться.

– Во всяком случае, теперь кутеж кончится.

– Черт возьми, женщина! – воскликнул в неистовстве Еремиас. – Это переходит всякие границы. Если Импи-Лена не умеет вести себя, я вынужден уволить ее.

Женщина попыталась рассмеяться. Она тоже разгорячилась, а если уж доходила до точки кипения, то по доброму финскому обычаю начинала разговаривать с собеседником на «ты».

– Не ори, а то часы остановятся! Значит, уволить? Так кто же кого увольняет? Ты меня или я тебя? Более двух лет ты с сынком съедаешь мои крошечные сбережения и наследство. Теперь хватит! Проедай наследство других. Только вот какая неприятность: родственники господина Суомалайне-на – седьмая вода на киселе, живут черт-те где, да и умирают редко.

– Импи-Лена, закончим этот спор.

– Мы не спорим, а лишь говорим правду.

– Совершенно верно, совершенно верно… Один говорит правду, а другой старается быть корректным. Я прошу, чтобы и вы соблюдали тактичность.

– Не могу я быть корректной и одновременно кормить двух мужиков.

Еремиас, покачнувшись, сделал шаг по направлению к плетеному стулу и надтреснутым голосом произнес:

– Но Йере… ведь что-то зарабатывает?

– Чем?

– Да, действительно, чем?

Мужчина рухнул на заскрипевший стул и закрыл лицо руками. Что-то прояснилось, но темнота полностью не рассеялась. Он, видимо, был полным дураком. Давно следовало бы понять, что на доходы от стихоплетства в Финляндии троих взрослых не прокормишь. Вот если бы какой-нибудь родственник служил в банке кассиром… Трудности испытывают и бизнесмены: сегодня они крутятся на бирже, а завтра, глядишь, бегут в ломбард. И если ты поручишь другу стеречь твои сбережения от воров, можешь быть уверен, что они разделят добычу между собой.

Еремиас почувствовал на плече прикосновение руки женщины. Импи-Лена подошла к нему и тоном, исполненным сожаления и помилования, произнесла:

– Господину следует подыскать работу. Когда беден, нельзя жить одним лишь собственным достоинством.

– Достойно жить можно всегда, – ответил Еремиас серьезно. – Бедность не должна влиять на поведение человека, хотя и делает существование в какой-то степени неприятным. Но надеюсь, Импи-Лена понимает, что мои трудности с деньгами явление временное, то есть преходящее.

– Не минует оно человека, если тот не примется за работу, – успокоившись, вздохнула женщина. – Что посеешь, то и пожнешь.

– Совершенно справедливо. Библейские выражения всегда используют неправильно. Это прямое следствие того, что люди не знают основ экономики.

– Я-то знаю. Во всяком случае, свою…

В передней заскрипел пол. Аманда Мяхкие больше не в силах была находиться в полусогнутом положении у дверей комнаты Суомалайненов. Она медленно, точно слон, спустилась на первый этаж. Слово в слово слышала она дискуссию Еремиаса и Импи-Лены и приняла торжественное решение: ей следует вступить на стезю конкурентной борьбы. За мужчину есть смысл бороться всегда – и во время подъема конъюнктуры, и при ее падении. У Импи-Лены могут быть в банке несколько тысчонок, но и у нее самой водятся деньжата, да еще Гармоника впридачу. И хотя некоторые злопыхатели и сравнивают любовь вдовы с залежалым товаром, все же за нее платят полной ценой.

Если ехать из Хельсинки, то Долина любви располагается на правой окраине Денатуратной. В летние месяцы она становится одним из самых подходящих мест для свиданий молодежи, а также размещения пожарной охраны. Транспортная связь с Денатуратной действовала бесперебойно, и на танцы в Долину любви приезжало много молодежи из столицы. В сумерках наступающего вечера площадка напоминала взбитое желе.

Воздух был тепл и нежен, словно подогретые сливки. Солнце уже пряталось за здание пожарного депо, выкрашенное в красный цвет. Его последний луч весело играл на саксофоне, из которого извлекалась бессмертная мелодия «Черного Рудольфа». Летний вечер был прекрасен. Юноши произносили тирады басом переломного возраста. Они пытались развлекать девушек, а те с готовностью «умирали со смеху».

На краю площадки, где роилась молодежь, как обычно, торчала группа людей, пришедших просто поглазеть. Они слушали симфонии Малышки Лехтинена. Крохотный музыкант заложил мандолину и купил налитого в бутылку сорокаградусного кайфа. Сейчас он играл на губной гармошке. Благотворительность в Долине любви не была в таком же почете, как на общественных торгах, поэтому в ладонь музыканта редко кто клал монету.

Йере попытался незаметно проскочить мимо этой группы, но Малышка Лехтинен понял его коварные намерения и крикнул:

– Эй, коллега, добро пожаловать на бал! Ты лирик, я музыкант, песни наши разносятся по лесам. «Собирайтесь, друзья», как сказал поэт Отто Мяннинен, и его встретили криками «ура», Йере почувствовал себя несколько неловко, как все знаменитости, избегающие находиться в центре внимания. И все же он оставался для многих неведомым, причем настолько, что ему, пожалуй, можно было бы дать Нобелевскую премию в области литературы. Он помахал музыканту рукой и вежливо ответил:

– Добрый вечер!

Затем поспешил на площадку, где собрались молодые, и попытался сбить со своего следа музыканта, который об экономическом кризисе знал лишь понаслышке. Йере не презирал своих ближних, но в этот вечер его не интересовала скудоумная классика Малышки Лехтинена. Он растворился в людском потоке и остановился возле танцплощадки послушать новую модную мелодию. Он искренне верил, что чем чаще песню исполняют, тем скорее она умирает. В этот момент он почувствовал на руке чье-то прикосновение и увидел рядом с собой молодую девушку. На ее лице играла улыбка. Девушка жила в Аспирине, и звали ее Ауне Кейнянен. Девятнадцатилетнее, смуглое, чувственное создание с макияжем на лице. Йере познакомился с ней в редакции газеты «Тосикертомус», где она считывала гранки, распечатывала письма читателей и стучала одним пальцем на машинке. Некоторое время они оживленно беседовали, и Йере пытался развлекать девушку рассказами о Каапро Яскеляйнене и других своих дальних родственниках, эмигрировавших в Америку. Из них только Каапро мог написать свое имя, остальные вместо росписи прикладывали палец. Девушка позевывала, и Йере, наблюдая это, предложил:

– Разрешите пригласить вас на следующий вальс?

Он получил положительный ответ и почувствовал себя свободнее Днем Йере почти десять часов испытывал прочность своих ягодиц (Муза любит прилежность) и сейчас кружился несколько напряженно по танцплощадке, посыпанной песком Он поистине был танцором по пальцам, поскольку то и дело наступал на пальцы партнерши. Нейти4 Кейнянен измучилась, и ее взвизгивания препятствовали зарождению романтического настроя. Она выглядела красивой и чрезвычайно умной, поскольку умела блестяще скрывать свое невежество. Когда Йере пользовался в разговоре о любви научными терминами физиологии, нейти Кейнянен улыбалась глазами и раздувала ноздри. Йере казалось, что эта мимика свидетельствует об утонченности органов чувств, и он то и дело подавал реплики вот такого рода:

– Вы танцуете, как эльф... Вы словно натянутая струна скрипки… От вас нельзя скрыть любви…

Йере Суомалайнена с его карельским нравом с первого взгляда закачала волна любви. Не расходуя зря время, он признался в любви, но при этом ничего не обещал. Натанцевавшись до сердцебиения, они отправились в ресторан, разместившийся под арочной крышей на краю площади. За столами сидела финская молодежь, у которой на таких сборищах имелось право голоса да несколько монет в кармане. Йере провел свою спутницу к длинному столу и подмигнул ей. Тем самым он допустил в своем ухаживании первую ошибку, поскольку нейти Кейнянен заботливо поинтересовалась, не попала ли ему в глаз песчинка. С другой стороны стола сидели знакомые нейти Кейнянен. Поздоровались, обменялись приличествующими этому случаю словами, познакомились. Мыслящий наблюдатель мог бы обнаружить, что нейти Кейнянен доставляло удовольствие находиться в обществе мужчины, которого все называли «господин писатель».

Настроение поднималось, хотя в бокалах был лишь ягодный сок. Содержание разговоров напоминало изюм без косточек. Йере бросал на девушку нежные взгляды, уверовав, что начальная стадия ухаживания завершена, ибо цель – определение неизвестной величины «икс» – уже частично достигнута. Веселый, многообещающий и прекрасный вечер!

Нейти Кейнянен пожелала танцевать. Ей хотелось стать немножко поближе к мужчине «ее типа»: деликатному, умному и приятной наружности, несмотря на очки, кавалеру. Йере подозвал к столу официантку. При простейших расчетах не требуется решать сложных уравнений, но он все же торжественно спросил счет. Затем сунул руку во внутренний карман, вытащил кошелек и груду бумаг. И тут случилась величайшая катастрофа его любовной эскапады. Из пачки бумажных листков на стол выпал жирный кровяной блин, измазавший рукопись детективного рассказа, написанного днем. Нейти Кейнянен, ее добрые знакомые и все присутствующие посмотрели на Йере и раскрыли в изумлении рты. На Йере, нежившегося в свете романтики, буквально свалился кровяной блин Аманды Мяхкие. Если бы в подобной ситуации оказался его отец, он бы вытащил из жилетного кармашка монокль, вставил его в глаз и сочинил бы какую-нибудь душещипательную историю, а вот Йере совсем растерялся. Он схватил блин со стола и попытался запихнуть его обратно за пазуху, но при этом испачкал рубашку. Разгоряченная нейти Кейнянен вскочила на ноги, ее красивые глаза метали искры.