Павел Асс - Тайный агент Вовки Ульянова Страница 5

В честь данного события было поставлено ведро водки, И когда оное кончилось, было назначено наступление.

К наступлению собирались две недели. Сначала уговаривали Анку, плотно засевшую вследствие повышенной удобности избушки-кухни. Затем вытаскивали застрявшую в одной из многочисленных образовавшихся луж тачанку. Когда вытащили тачанку, оказалось, что белые забыли свой пулемёт. Перевоз пулемёта занял ещё три дня.

Тем не менее вскорости чапаевская дивизия двинулась вслед за удравшими белыми.

Впереди дивизии ехал Василий Иванович в тачанке. На его коленях сидела корреспондент из Москвы, которую, как оказалось, звали вовсе не корреспондент, а Клаша. Сзади тачанки плелись все собранные на данный момент лошади и три коровы. Далее плелась гогочущая дивизия.

Василий Иванович предполагал, что преследование белых займёт дня два-три. Он понял, что ошибался, только когда была четвёртая неделя пути.

Местный географ Фурманов сказал, что чапаевская дивизия в данный момент находится в пятидесяти километрах от монгольской границы. Услышав данное сообщение, Василий Иванович нисколько не удивился. Он, вполне серьезно предполагал, что земля плоская, и что до Америки рукой подать.

Вечером Василий Иванович собрал совет дивизии. В него входили: Василий Иванович – начдив, главный вождь и идейный вдохновитель, затем товарищ Фурманов – политрук и т.д., Петька – для ведения конспекта и вообще, Анка – для того, чтобы Петьке не было скучно вести конспект и тоже вообще, и, конечно же, московский корреспондент Клаша, чтобы не скучно было Василию Ивановичу.

– Ну вот чего, уважаемый совет, важно начал Василий Иванович, прикурив от керосиновой лампы. Ща на повестке дня аж два вопроса – догонять тех, с которыми мы воевали… как их, Петька? Ну да, белых, или пересечь монгольскую границу и помогать тамошним коммунистам в борьбе за ихнее светлое будущее. Скажу вам для начала, что я за второй пункт. Вот.

Начались бурные дебаты. Попросту говоря, Василий Иванович щупал корреспондента Клашу, а Петька, соответственно, Анку, и все это сопровождалось оглушительным визгом на повышенных частотах.

– Ну, чего решим? – спросил Василий Иванович.

– Второй пункт, сказал Фурманов.

Всем остальным было всё равно, и поэтому рано утром чапаевская дивизия пересекла монгольскую границу, коей являлся полупротухший и почти совсем засохший узенький ручей.

В честь удачного форсирования ручья было выставлено ещё ведро водки, а после его опорожнения ещё два. Кончилось тем, что все жутко перепились и три дня и две ночи из зарослей каких-то низкорослых кустов раздавались звуки пролетарских песен и самозабвенного блеважа.

В таком виде чапаевскую дивизию и застал отряд удивлённых монгольских пограничников. Рассуждать о незаконности ареста перепившиеся бойцы никак не могли, поэтому пограничники, ке мудрствуя, собрали всех в несколько грузовиков и отвезли на заставу.

Утром Василий Иванович проснулся с тяжёлой головой в совершенно неизвестном месте, без сабли, сапог, штанов, и что самое главное без корреспондента Клаши и документов.

На окне была толстенная решетка, в углу ворочался и рыгал кто-то очень знакомый.

Василий Иванович, охая, слез с верхней полки нар на нижнюю и попытался нащупать пол. Попав ногой в лужу чего-то скользкого, он ругнулся и залез обратно. Попытавшись заснуть, он обнаружил, что спать ему не хочется совершенно.

Василий Иванович посмотрел в угол, где кто-то ворочался, и позвал:

– Эй, мужик!

– Чё? – мужик перевернулся, и Василий Иванович с удовлетворением узнал в нем небритого и помятого Петьку.

– Петька, где я? Там же, где и я, резонно заявил Петька, пытаясь сесть и падая на пол…

– А где мы вообще? – поинтересовался начдив.

– Вообще? Петька попытался поразмыслить и сказал: Здеся!

Василий Иванович крякнул и понял, что разговор не клеится. Минут пять он поёжился, а потом спросил:

– Ты чего-нибудь помнишь?

– Помню, твердо сказал Петька, почесав в затылке.

– Ну? Помню, пили много…

– Ну, ну дальше!

– А потом нехорошо стало и вот…

– Понятно, сказал Василий Иванович. Хреново, Петька, что мы с тобой влипли-то так… Надо…

Чего надо было сделать, Василий Иванович сказать не успел, так как дверь с неимоверным скрежетом раскрылась, и в дверном проеме появилась монгольская делегация – офицер и два конвоира.

– Рот фронт, сказал Василий Иванович, слезая с нар и застегивая гимнастерку, Руссиш пролерариум, ура ВКП(б)!

– Русс бандит, твердо произнес офицер. Кай-кай.

– Чего?

– Кай-кай. Харакири! – офицер послюнявил палец и показал сначала на Василия Ивановича, а потом на небо.

– Чего говорит басурман? – забеспокоился Петька.

– Стрелять нас, говорит, надо.

– Василий Иванович, запричитал Петька, скажи ему, что ты русский герой и друг пролетариата всех стран… Кокнут ведь…

– Я-то скажу, пообещал Василий Иванович. Но, кажись, эта рожа ни за что не поверит…

В дверях появился ещё один офицер, больше похожий на жителя самого крайнего севера, чем на монгольца, и почти по-русски сказал:

– Начальника говорить, русская весь бандита. Будет вы тра-та-та-та-та.

– Врет начальник! – заявил Петька. Русские не бандиты, а пролетарии, борцы за народное счастье…

Судя по ожесточенной борьбе мысли, начертанной на физиономии переводчика, данная фраза должна была быть переведена очень нескоро.

После перевода офицер, не говорящий по-русски, что-то сказал вышеописанному, так сказать, чукче, и тот заявил:

– Начальника говорить, его тоже пролетарий. Его хотеть русский партий в тюрьма. Он вы сам стрелять.

– Ну спасибо, удружил, сказал Василий Иванович. Только нам чего не хватало под пули товарища по партии… Скажи твоему начальнику, сказал он более твердо, и произнес несколько слов, которые, судя по всему, на монгольский не переводились.

– Начальника говорить, сидеть здесь и не убегать. Завтра вы стрелять.

Ночью Петьке и Василию Ивановичу отчего-то не спалось. Они сидели перед окном и пели "Замучен в тяжелой неволе".

Ближе к утру Петька достал из матраса штабные карты, и они сели играть в дурака. Затем начдив решил самоувековечиться и велел Петьке выбить на стенке надпись "Здесь были Вася и Петя. И чукчи…". Петька взял ложку и принялся за работу. Неизвестно, как сложилась бы их судьба, если бы начдив не решил выбить эту надпись.

На последней букве стена основательно треснула, а после осуществления двух слов поехала вообще. Василий Иванович еле успел выскочить в образовавшееся в стене отверстие, Петька сделал тоже самое, и тюрьма мгновенно приняла вид дома, рухнувшего прямо перед сносом.

Довольные арестанты, обнявшись, сидели в куче пыли. Из под обломков, матерясь, стали вылезать очень знакомые люди.

Василий Иванович пригляделся и заметил корреспондента Клашу, застрявшую между кроватью и шкафом. Подбежав к ней, он отбросил шкаф, и утащил Клашу и соответствующую кровать в неизвестном направлении. Позже, Клаша сообщила боевому начдиву, что монгольцы её не обижали, делали ей хорошо и даже обещали устроить с ней большой Йыкыргын. Собравшиеся бойцы чапаевской дивизии обнаружили, что их осталось всего семь человек: Петька, Василий Иванович, Анка, корреспондент Кчаша, Фурманов, дед Митрич и боевой солдат Кузя.

Василий Иванович произнес пламенную речь, из которой следовало, что монгольцы и чукчи все поголовно козлы и уроды, что они недостойны звания советских пролетариев, и что Василий Иванович по воле судьбы уже успел состоять с ими всеми в интимных отношениях.

– Да здравствует мировая революция! -закончил Василий Иванович речь, и, страстно обняв корреспондента Клашу, запустил руку ей под юбку. Тоже самое попытался сделать Петька с Анкой, но тут же схлопотал от нее крупного запоминающегося тумака.

– А я в Германию подамся, неожиданно сказал Петька, садясь на хромую лошадь. Здеся мне не место! Так, что пишите письма! Где-то в ночной тиши орали полоумные петухи…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

За окном шел снег, Павка Корчагин и жопа с ручками. Владимир Ильич посмотрел на Кобу Джугашвили и внезапно почувствовал конец своей политической карьеры.

– А, что, товарищ Сталин, как там Штирлица, то есть товарища Петра, ещё не убили? – спросил Ленин.

– Сдался тебе этот Штирлиц, – ответил Сталин. О себе бы лучше подумал.

Снег мягко падал на землю, предвещая падение великого Ленина и начало новой эпохи. Владимир Ильич вздохнул и с грустью подумал; "А, что по этому поводу подумает Наденька?". "А ничего я не подумаю!"- Наденька сидела радом со Сталиным и нагло строила ему глазки.

– Надюша, а ты не знаешь, что с этим Штирлицем? – вздохнув спросил Кирилл Лавров.

– А, в Германии они, вы ж сами ему дали какое-то задание… ну, Коба, ну не надо, это же разврат. – Иосиф Виссарионович страстно облизывал коричневое тело Нади, которое недавно побывало на ласковом солнышке Кубы.