Светлана Багдерина - Каждый Наследник желает знать… Страница 5

– Агафон не хотел, ваше величество! – пылко проговорила гвентянка. – Простите его!

– Ради ваших прекрасных глаз, ваше высочество, я готов простить всё, что угодно и кому угодно, – снова – но на этот раз несколько натуральнее и шире – улыбнулся король.

– Эссельте, спокойно, тебе вредно волноваться, – бережно приобняла ее за плечи Серафима. – Это только ты думаешь, что удар головой – пустяк, а ведь последствия могут сказаться даже спустя некоторое время, особенно если так переживать!

– Но я не ударя…

– В парке, когда ты упала с Масдая, – сочувственно заглянула ей в глаза царевна.

– А…

– Да, я об этом. О самый пьедестал.

– Но я…

Серафима озабоченно прикоснулась к голове подруги, раздвинула волосы над ухом, приблизилась, вглядываясь во что-то, видимое только ей, и, наконец, опустила золотистые кудри гвентянки на плечи.

– Конечно, кроме припухлости нет ничего… Не болит?

– Нет, что ты! Только голова кружится, но совсем немножко, а так – все прекрасно!

– Кружится? – встревожилась царевна.

– Чуть-чуть! И уже прошло! – беззаботно отмахнулась гвентянка.

– Но если не болит – это не значит, что все обошлось.

– Ты знаешь, наши лекари всегда говорят то же самое, – кивнула она, покачнулась вдруг и ухватилась за плечо Олафа.

– Эссельте?.. – проворно подхватил ее отряг.

– Ничего… Я просто оступилась… – слабо улыбнулась встревоженным взглядам друзей принцесса.

– Ну что ж, милостивые государи и государыни, – не дожидаясь окончания женского консилиума, развел руками Тис Первый. – Сожалею, но ничем больше помочь вам не могу, кроме совета. Полагаю, вам стоит поторопиться встретиться с его премудрием Адалетом. Насколько я понимаю, если кто и способен придумать что-то в сложившейся ситуации, так это он.

– Да, премудрый Адалет придумает, несомненно! – оживился калиф. – Умная мысль, ваше величество, подобна золотой монете – никогда не бывает лишней!

– Благодарим за внимание, ваше величество, – поклонился Иванушка.

– Хотел бы я, чтобы наша первая встреча произошла при более приятных обстоятельствах, ваши величества, ваши высочества, – холодно склонил в ответ голову король, давая понять, что аудиенция закончена.[12]

Гости также раскланялись и попрощались в меру воспитанности и желания, и под сверлящими взорами гвардейцев двинулись к выходу.

Эссельте упала почти на самом пороге.

Коротко стриженный упитанный знахарь лет пятидесяти, персональный лекарь его величеств Дубов Первого и Третьего, равно как и Тиса Первого Фикус, как он помпезно представился, распрямился, потирая кулаком затекшую поясницу, и обернулся к гостям. Поглаживая пухлой ладонью щеку, он оттопырил нижнюю губу и сосредоточенно свел брови над переносицей, будто обдумывая нечто важное. Друзья, сбившиеся на время осмотра в плотную обеспокоенную кучку в дальнем конце отведенных Эссельте покоев, поняли, что пришло время вопросов, и устремились к нему как на приступ в такой же тесной формации.

– Ну, как она? – первым заговорил отряг.

Знахарь удовлетворенно кивнул, с шумом выдохнул и провещал важно и с расстановкой, оглядывая окруживших его людей:

– Не думаю, что ее высочество получила серьезную травму. Небольшое сотрясение, судя по симптомам.

– Какие снадобья понадобятся, чтобы прекрасный цветок Севера восстановил свои силы? – правитель Шатт-аль-Шейха обеспокоенно заглянул в одутловатое лицо доктора.

Тотчас же превратившееся из широкого в длинное.

– Извините, ваше величество, но я не ботаник, я медик, – растеряв пафос, заморгали часто и растерянно белесые глазки, – а после того разгрома, что ваши величества и ваши высочества учинили в парке, я слышал, клумбы восстановлению не подлежат вообще, только если всё перекопать и посадить заново, и газон тоже, и некоторые кусты, и черемуха тоже, какая жалость, говорят, ее сломала статуя, которую кто-то зашвырнул чуть не на самую вершину, просто не могу представить, сколько это будет стоить казне…

– Ахмет спрашивает, чем ты собираешься лечить нашу Эссельте, – перевел Олаф, за время пути успевший привыкнуть к цветастой, как клумба садовника-дальтоника, речи калифа, и находивший ее в высшей степени забавной.[13]

– Ах, это… – знахарь стушевался и поспешно прихлопнул рот ладошкой, опасаясь, не наговорил ли он чего лишнего, ведущего к международному если не скандалу, то конфузу.

– Да, конечно! – с нетерпением подтвердил Кириан.

– Медицина в таких случаях предписывает, что самое лучшее лекарство – покой. Несколько дней постельного режима, хорошего ухода, сбалансированного питания – и про падение ее высочество забудет напрочь.

– У нее что-то случится с памятью? – заволновался калиф.

– Э-э-э… с памя… – начал было озадаченно лекарь, но сообразил, что мог иметь на этот раз в виду его великолепие, и благодушно отмахнулся от опасений: – Нет, что вы, ваше величество, с памятью у ее высочества все в порядке. Заявляю с полной ответственностью как королевский врач, что никаких опасений за ее здоровье у меня нет.

– Практикуясь на одних королях, много опыта не приобретешь, – с сомнением нахмурилась Серафима.

– Вы мне не доверяете? – уязвленно насупился эскулап.

– Моя троюродная бабушка – знахарка, – словно извиняясь, пожала плечами царевна. – И она всегда подчеркивает, как важна для человека медицины практика. А Дуб, насколько мне известно, был здоровья богатырского, а кроме деда семьи другой у него не было… Поймите нас правильно, нам всем очень дорога наша Эссельте, и если есть хоть малейшее сомнение…

– Ах, вы об этом… – смешался Фикус. – Нет… по правде говоря… я… э-э-э… не только их величества пользовал… но и всех, кто живет во дворце… от министра до конюха…

– Бедняга… – покачал головой Ахмет, и черные выразительные глаза его сделались еще темнее и печальнее. – Это ужасно…

– Тронут вашим сочувствием, ваше величество, но работы у меня не так уж много, – сбитый с толку, расшаркался лекарь.

– …Какая жестокая судьба… Свалиться с сеновала, на котором трудился всю жизнь – и вот так вот… – точно не слыша слов знахаря, продолжал калиф.

Почтенный врачеватель, снова не уловивший причудливый полет ассоциаций шатт-аль-шейхца, стушевался до невозможности, покраснел, не зная, кого винить в очередном конфузе, и чтобы сгладить неловкость – перед самим собой, в первую очередь – забормотал, энергично, хоть и не слишком связно:

– Вообще-то, Каштан не совсем свернул себе шею… чтобы не сказать, совсем не… Если быть точным, он проломил голову о ведро… очень неудачно ударился при падении – самым темечком…

– Там высоко? – быстро полюбопытствовал волшебник.

– Не очень, метра два, не больше… но, видно, судьба, как справедливо заметил его величество калиф Ахмет Гийядин.

– Да уж… судьба… – хмыкнул отряг, и тут же горделиво добавил: – Вот я как-то свалился с коня – и тоже головой на ведро. Так ведро – в щепки, а голове – хоть бы что!

– У вашего величества деревянные ведра? – пораженно расширились глаза Фикуса.

– Ну не железные ведь! – хмыкнул рыжий конунг.

– Богатство вашего королевства должно быть невероятно… – с почтением склонился лекарь. – А в нашей стране делать ведра из дерева – непозволительная роскошь, доступная только королю, но зачем королям ведра?..

– А из чего же ведра у вас? – ошеломленно уставился на знахаря Иванушка.

– Из меди, ваше высочество. Дешево и практично. Но, похоже, падения на них слишком пагубно отражаются на здоровье… Бедняга Каштан… воистину, злая судьба. Еще несколько дней – и быть бы ему королем… подумать только…

– Королем?! – изумленно вытаращил глаза калиф. – Но он же…

– Да, ваше величество, он бастард, – в кои-то веки уловил ход размышлений южного гостя знахарь, – но по закону нашего королевства при отсутствии законных наследников, то есть родных детей монарха, рожденных в браке, престол наследуется его бастардами в порядке старшинства по мужской линии, а если таковых не окажется – то по женской. Только не спрашивайте меня, чем это обусловлено – закон есть закон, какой бы… э-э-э… удивительный… он ни был.

Но никто из присутствующих и не подумал просить пояснений на этот предмет.

– А наследники-женщины… из незаконнорожденных… у Дуба Третьего были? – заинтересованно приподняла голову с подушки принцесса.

– Женщины?..

Врач прикусил губу, а глаза его панически забегали по комнате – с картины на картину, с портьеры на портьеру, словно он рассчитывал прочесть верный ответ – или получить подсказку – там.

– Эссельте, лежи смирно! – сурово обернулась к ней Сенька и, пока никто не видит, одобрительно подмигнула. – Тебе нельзя перевозбуждаться!