Джером Джером - Досужие размышления досужего человека Страница 52

Я ловлю взгляд хозяйки, утомленной и осунувшейся. Сейчас ей гораздо лучше было бы в своей постели. Хозяйка мило улыбается мне, однако, совершенно очевидно, не имеет ни малейшего понятия о том, кто я такой, и ждет подсказки дворецкого. Я шепчу ему свое имя. Возможно, он расслышал верно, возможно, переврал, разницы никакой. Они принимают двести сорок человек, семьдесят пять из которых помнят в лицо, остальным достаточно, как пишут в театральных программках, «вести себя как подобает джентльмену», чтобы сойти за своих. Порой я удивляюсь, зачем вообще нужны пригласительные? Человек с рекламными плакатами на груди и спине, мнущийся у двери, подойдет ничуть не хуже.

«Леди Томпкинс принимает с трех до семи; чай и музыка; вход по пригласительным; фрак обязателен».

И раз уж нас позвали ради количества, есть ли разница со светской точки зрения между тем мужчиной во фраке и этим?

Однажды меня пригласили в дом на Ланкастер-гейт. С хозяйкой дома мы познакомились на пикнике. Я без труда узнал бы ее в том же зеленом платье и с зонтиком, но вряд ли в другом наряде. По ошибке таксист остановил машину у дома напротив, где тоже давали прием. Хозяйка — я так и не выяснил, как ее звали, — приветствовала меня и отвела к какому-то высокопоставленному колониальному чиновнику (он не расслышал моего имени, я — его, и немудрено — сама хозяйка его не знала). Впрочем, она успела шепнуть мне, что этот важный господин приехал откуда-то (она понятия не имела, откуда именно) исключительно ради встречи со мной. Только в разгар приема, и то по чистой случайности, я понял, что ошибся домом. Я раскланялся с парочкой знакомых, перекусил и отбыл восвояси. На следующий вечер я встретил хозяйку приема, на который так и не попал. Она с чувством поблагодарила меня за то, что я уделил свое бесценное время ее друзьям, ведь ей прекрасно известно, как редко я бываю в свете, что делает мой приход еще более ценным. Кроме того, она уверила меня, что, по словам жены бразильского премьер-министра, та в жизни не встречала более остроумного человека, чем я. Я часто думаю, что мне следовало бы найти того человека, своего двойника, кем бы он ни был, и от души его поблагодарить.

Впрочем, представим, что в кои-то веки дворецкий не ошибся и хозяйка приема меня знает. Она улыбается и говорит, что не чаяла меня дождаться, что я самый желанный из ее гостей. Я улыбаюсь в ответ, гадая, как я в эту минуту выгляжу. У меня не хватает смелости улыбнуться себе в зеркале, но я видел, как улыбаются на приемах другие гости, и не жду ничего хорошего. Я что-то бормочу о незабываемом приеме. Мало кому удается блеснуть в этом состязании, но я утешаю себя мыслью, что по крайней мере веду себя не глупее прочих. Не зная, что добавить, я с глубокомысленным видом замечаю, что вечер выдался не по сезону теплый. Хозяйка лукаво прищуривается, словно я отпустил остроту, и я удаляюсь, сгорая от стыда.

Идиот не испытывает дискомфорта от собственной болтовни; вести себя по-идиотски, сознавая всю степень своего идиотизма, мучительно.

Бродя по гостиной, я натыкаюсь на даму, которой был представлен в картинной галерее три недели назад. Мы не помним имен друг друга, однако, чтобы убить время, заводим беседу. Если дама обычная светская пустышка, то обязательно спросит, был ли я позавчера у Томпсонов. Я отвечу отрицательно. Засим последует молчание, в продолжение которого мы оба будем мучительно искать тему для разговора, пока я не начну сожалеть о том, что не попал к Томпсонам. В отместку я поинтересуюсь, собирается ли она к Браунам в следующий понедельник. (Никаких Браунов не существует, и наверняка она скажет, что не собирается, недвусмысленно дав мне понять, что думает об этих выскочках Браунах.)

Тогда я спрошу, посетила ли она цирк Барнума. Еще нет. Я поделюсь с ней своими впечатлениями о представлении, не сильно отличающимися от впечатлений прочих зрителей.

Впрочем, удача может отвернуться от меня, и дама окажется с мозгами. Тогда меня ждет град ядовитых замечаний относительно знакомых и презрительных колкостей относительно незнакомых. По-моему, при помощи булавок и бутылки уксуса я создал бы куда более достойное существо, чем женщина. В среднем у меня уходит десять минут, чтобы отделаться от собеседницы.

И даже если, паче чаяния, мне удастся встретить посреди этого сборища настоящих собеседников из плоти и крови, званый вечер — не место для разговора по душам. А что до умерших, то кто в здравом уме будет тратить на них серое вещество? Помню, однажды мне довелось присутствовать при разговоре о поэте Теннисоне. Один невероятный болван и зануда вспоминал, как ему довелось сидеть с поэтом за одним столом.

— Он показался мне самым скучным человеком на свете. Ему просто нечего было сказать.

Хотелось бы мне воскресить ненадолго доктора Джонсона и отправить на один из этих ваших званых вечеров!

Как я уже упоминал, мой приятель — известный мизантроп, но его суждения нельзя не признать справедливыми, и есть что-то необъяснимое в нашей тяге к бездумному общению.

Однажды, пробираясь на пути к столовой сквозь толпу гостей в доме на Беркли-сквер, я услыхал раздраженную реплику усталой дамы, прокладывающей себе путь в том же направлении.

— Чего ради мы сюда ходим, — спросила она своего спутника, — и толкаемся в дверях, словно бедняки за тарелкой бесплатного супа?

— Мы ходим сюда, чтобы при случае упомянуть, что мы тут были, — невозмутимо ответил ее спутник-философ.

Как-то раз я встретил А. и предложил отобедать со мной в понедельник. Понятия не имею, зачем я приглашаю А. на обед примерно раз в месяц, ведь он довольно скучный субъект.

— Не могу, — ответил он, — я ужинаю с Б., и это сущее наказание, он непроходимо туп.

— Так не ходите.

— Никак не могу.

Некоторое время спустя Б. предложил мне отобедать с ним в понедельник.

— Увы, в понедельник у меня гости, ну, вы понимаете, визит вежливости.

— Как жаль! Придется умирать от скуки, я жду в гости А., а он, как вам известно, невыносимый зануда.

— Зачем же вы его пригласили?

— Хотел бы я знать!..

Впрочем, вернемся к нашим грачам. Дюжина особей мужского пола — холостяков и бездельников — решили организовать клуб. Примерно с месяц я терялся в догадках относительно цели их сборищ.

И разумеется, место для клуба они выбрали самое подходящее — дерево рядом с окном моей спальни. Впрочем, мне некого винить, сам напросился. Пару месяцев назад один грач, очевидно, страдающий от несварения или поссорившись с женой, выбрал это дерево для ночных размышлений. Он разбудил меня — я разозлился: открыв окно, швырнул в него пустой бутылкой из-под минеральной воды и, разумеется, не попал. Не найдя под рукой других предметов, я принялся кричать на птицу, надеясь ее испугать. Грач упрямо продолжал жаловаться на жизнь. Я закричал громче и поднял своего пса, который заливистым лаем перебудил всех в радиусе полумили, и мне пришлось воспользоваться приспособлением для снятия ботинок — единственным предметом, оказавшимся в пределах досягаемости, — чтобы утихомирить собаку. Спустя пару часов, когда, обессилев, я рухнул в постель и заснул мертвым сном, грач все еще каркал.

На следующую ночь грач снова занял пост на дереве под окном моей спальни. Должен признать, с чувством юмора у него все было в порядке. Впрочем, и я не лыком шит, и, отправляясь спать, я запасся камнями. Открыв окно, я принялся швырять ими в птицу. Увы, после того как я закрыл окно, грач заорал еще громче. Полагаю, забава с камнями пришлась ему по душе, и он просил меня продолжить столь увлекательную игру. На третью ночь грач не прилетел, и я утешился мыслью, что, несмотря на браваду, негоднику пришлось уступить. Наивный, я плохо знал грачей.

Полагаю, решение о месте сборищ было принято так…

— Где мы разместимся? — спросил секретарь, когда остальные вопросы были утрясены. Посыпались предложения, пока слова не попросил мой ночной мучитель.

— Предлагаю тис напротив крыльца, и вот почему: примерно через час после полуночи в окне появляется человек, одетый самым уморительным образом. Знаете, кого он мне напоминает? Те скульптуры, которыми люди украшают поля. Человек отворяет окно и с танцами и песнопениями начинает швырять на лужайку разные предметы. Чертовски занятное зрелище!

Так и вышло, что грачиный клуб стал собираться на дереве под окном моей спальни. Из вредности я делаю вид, что их крики ничуть меня не беспокоят, лишая грачей обещанного зрелища, и льщу себя надеждой, что они обратят свой гнев на зачинщика безобразия.

Существуют различия между нашими и грачиными клубами. У нас самые уважаемые члены прибывают раньше прочих и покидают клуб задолго до закрытия. У грачей все перевернуто с ног на голову. Грачиный клуб пришелся бы по душе кэрролловскому Шляпнику: открывается он в два часа ночи, и первыми ветки занимают наименее уважаемые члены сообщества. Самые буйные, бесшабашные и неуправляемые встают ни свет ни заря и отправляются в постель, когда еще не стемнело, а уже после заката собираются респектабельные члены клуба и ведут неторопливые беседы. Но первые два часа после открытия на дереве творится черт-те что. Довольно часто заседание предваряют дракой, однако если желающих поразмяться нет, джентльмены решают развлечь себя пением. Я не хуже вас знаю, что грачи петь не умеют, и знаю не из книг по естествознанию. К сожалению, сами грачи об этом не догадываются. Они убеждены, что поют превосходно. Вы можете критиковать их пение, можете говорить что угодно, но заставить их замолчать невозможно. Как правило, для исполнения выбирается хоровое произведение. К финалу хор совершенно заглушает солиста, если тот не обладает достаточно сильным голосом, чтобы переорать увлекшихся собратьев.