Георгий Эсаул - Рабочий Страница 6

Чем особенно я прогневал Судьбу, за что Судьба мне подсунул толстую злую тетку; женщина меня не знает, но ненавидит, сама не осознает за что я попал в её немилость, но я для неё — сгусток тьмы, плебей, сборище всех пороков, за это меня тётенька и гнобит, как мыши гнобят кота на макаронной фабрике.

Бабка с тележкой тоже меня возненавидела, террористка со стажем.

Но злость бабки неприцельная, со сбитой мушкой, а толстая тетка сразу увидела во мне врага балета, насильника над действительностью, рабочего парня, а с рабочими у балерин разговор короткий: «Пошел вон, дурак грязный и нищий!»

Заслужил я порицание и укоризну женщины с избыточным весом, по заслугам в меня бабка плюнула с той стороны аквариума!

Не просто так, ох, как всё непросто!

Вот то-то и оно, то-то и оно!»

Женщина напротив встала, пошла к выходу, при этом теснила Лёху, как собаки теснят баранов в пропасть.

Она отдавила Лёхе ноги, но он терпел, оттого, что заслужил, потому что совершил грех вчера, или много грехов, а много грехов, это — один очень большой грех, как снежинки скатываются в комок для Снежной бабы.

Женщина кулем выпала из автобуса, Лёха следил за ней, и, когда автобус тронулся, осмелел и произнёс тихо, но отчетливо:

— Во как!

В лечебнице, во как

Лёха простудился, лечился водкой — внутрь и растиранием, и, наверно через кожу много алкоголя вошло в тело, потому что Лёха чувствовал себя отвратительно, будто на нем всю ночь станки возили на оборонное предприятие.

Утром Лёха измерил температуру — тридцать восемь и пять, выпил водки, позвонил на завод, отпросился в лечебницу и с недовольством поплыл в поликлинику, к терапевту, словно искал бальзам долголетия.

В регистратуре Лёха отстоял вечность, почти всю жизнь, но потому что — рабочий человек, терпел, относился к стоянию в очереди с пониманием: в стране кризис, не хватает лекарств, врачей — всё идет на гуманитарную помощь дружественным странам.

Старушка под триста килограммов мертвого веса распекала регистратора — тоже старушку, но в пять раз худее, и значит, из одной пациентки по весу выходило пять регистраторш.

Пациентка ругала регистраторшу по делу — затерялась карточка в недрах поликлиники, как теряется вишневая косточка между ягодиц толстухи.

Очередь нетерпеливо ждала, но не поднимала бунт ни против посетительницы — потому что, возможно что, толстая бабушка съела карточку свою, сжевала, да и забыла о ней; не ругали и регистраторшу, оттого, что медики теряют карты, или растапливают карточками больных камины в зимние вечера.

— Посмотрите на полу, под шкафом, может быть, вы подложили мою карту под ножку шкафа, чтобы он не свалился на вас, когда чаи гоняете с женихами, — бабушка поучала регистраторшу, но в раж особый не входила, разогревала себя для ругани с врачом: — Не воруете, не лижите пятки, не низкопоклонничаете, не интригуете, потому что никто вам не даст воровать, и нечего воровать в поликлиниках, кроме анализов сифилитиков.

Если бы дали возможность, то вы бы Королеве Английской подол целовали, но до королевы вас не допустят, а до моей карты допустили, и вы в унитаз её спустили, потому что ни денег, ни славы вам моя карта не даст, а она тяжелая, со всеми болезнями и справками, поэтому вы её выкинули, чтобы не мешала вам, не оттягивала руки.

Вот умру, попляшете на моей могилы, хотя — не дождетесь.

Молчите, не говорите, потому что знаю ваши оправдания и добрые советы — так советует палач приговореному к смерти, советует вымыть шею перед повешением.

— Не знаете, а говорите, женщина в годах, — опытная регистраторша не теряла профессиональных навыков, губкой впитывала ситуацию. — Встаньте на моё место, вмиг свои жиры растрясете на голодных хлебах.

Из милости работаю, людям помогаю почти задаром, потому что моя зарплата — тьфу, на неё.

Карточка ваша мне даром не нужна, не теряли мы её, а вы её потеряли, домой взяли и засунули в стиральную машинку.

Не говорите о моих делах и обязанностях, пока я вас не спрошу, не учите деликатности, вы же не учитель танцев.

— Вы тоже не учительница, и даже не повар, потому что завидуете моей фигуре, а она ценится в Индии на вес медной проволоки, — старушка с трудом извлекла из недр тела огромный носовой платок — и раздался трубный зов Великого Суда: — Вы в молодости играли на гитаре, мечтали, что поедете в США и охмурите местных фермеров в шляпах и с телками в постели.

Я говорю не о телках бычьей породы, а телками приличные женщины обзывают неприличных женщин, я имею на это право, потому что знаю о вас всё.

Не сложилась судьба у медички, не поехали вы в США, и гитару забросили, распилили на щепочки для ковыряния в зубах.

В зубах ковыряете слишком часто, поэтому теряете амбулаторные карты больных людей.

Где моё счастье, где история моей болезни?

Не рыскайте глазами по сторонам, вы же не рысь, а — медицинский работник в белом халате убийцы.

Впрочем, оставим белый халат в покое, он вам пригодится в магазине, когда вас продавцы узнают и забросают тухлыми помидорами.

На счету убийц много человеческих жертв, а на вашем счету — огромное количество потерянных амбулаторных карт, а в каждой карте — судьба человека с большими глазами.

Я не охотница за мужчинами с большими глазами, но иногда употребляю молдавских мальчиков.

И не округляйте лицо в удивлении, я вас видела — шли под ручку с толстым кавказцем — не сын же он вам, а — любовник с усами и видами на квартиру.

Знаю, что он в уши вам дул — о любви распинался, а вы верите, поэтому хохотали до изнеможения, до отслойки сетчатки.

Конечно, самый большой подвиг московской старушки — выйти замуж за жителя Средней Азии, или Кавказца и отписать ему все своё имущество, чтобы оно не отошло к постылым детям и противным внукам, которые не моют ноги бабушке.

Вы — невеста, и, если не найдете мою карточку, то я отобью у вас жениха с усами, пусть Достоевский и Толстой отдыхают со своими слабыми сюжетами.

Станете мне прислужницей, бабушкой на побегушках, бесплатно будете работать у меня по дому, лишь бы только ваш бывший жених на вас посмотрел, и слово ласковое молвил об отвисших грудях.

Никаких великодушных чувств у меня нет, может быть, гаденько играю, но всё из-за моей карточки, и её получу любой ценой, даже ценой вашего семейного счастья с баранами в прихожей.

Не надоело вам, милая, мучить меня подозрениями, что вы держите карточку в столе и нарочно испытываете меня, словно загадали, чтобы я во время разговора с вами усохла от голода и жажды?

Если я умру от голода, то вы умрете от досады, что не добили меня до конца, как добивают эскимосы раненого тюленя.

Не дождетесь, не оголодаю, не умру, и с места этого не сойду без своей карты — как не сошла Жанна де Арк с костра. — Старушка извлекла из тележки батон докторской колбасы, творог, пакет с кефиром — будто шла на войну с китайцами. Она разложила еду на полочке, откусила от батона, запила кефиром, жевала и смотрела в глаза регистраторши, словно выбирала: с каким соусом они лучше бы пошли на жаркое. — Скушаю всё, а потом, с новыми силами не умру, а пойду за вашим женихом.

— Вы нарочно меня оскорбляете, потому что я — стройная, березку делаю по утрам, танцую под фонограмму Пугачевой, и вы завидуете моей изящности, словно я — балерина театра пенсионеров, — регистраторша нервно хлопнула рукой по столу, разлила чей-то анализ мочи, но не заметила, а размахивала рукой, словно помелом (капли мочи летели через окошко на колбасу толстушки): — Жду, когда вы подавитесь, но, видно, не дождусь, потому что глотка у вас разработана на слонах, пища в неё проваливается и попадает в преисподнюю вашего желудка.

Представляю, как страдают сантехники, когда каждую неделю меняют вам треснувшие унитазы.

Только из любви к утонченным жителям Кавказа, к их неповторимому внутреннему миру, сотканному из деликатной дорогой материи, я отступаю на этот раз, но в следующий раз, когда я выйду замуж за Гивико — у него Замок в Грузии — я не пощажу вас! — регистраторша достала из ящика стола пухлую карточку, килограммов на восемь макулатуры, швырнула в кефир толстой посетительницы: — Следующая, — и тихо, но слышно даже в конце очереди, прошептала, — тварь!

К окошку подошла беременная девушка с лицом игрушки из Японского магазина.

Девушка подкрасила губки, не обращала внимания на требовательные взгляды конкурентов по очереди, провела языком по линии губ и затем только произнесла в окошко, словно делала одолжение регистраторше:

— Мне нужен талон к гинекологу, к самому лучшему мужчине, потому что я — малолетка!

АХАХА-ХА-ХА! — девушка согнулась в смехе под взглядом регистраторши, смеялась, но затем ударила себя ладошкой по животу, ойкнула, будто проглотила ежа: — Не смотри на меня грозно, старая вобла в очках минус тысяча.