Николай Самохин - Три прекрасных витязя Страница 6

— Вы считаете, что это не повредит… по частям? — спросил Плюакин.

— Бог ты мой! — закричал знаток. — Да я пятнадцать лет печеночник и язвенник! Я все рецепты на себе испытал, как на собаке!

В общем, Плюакин выпил водку.

Прислушался к печени — вроде ничего.

Через десять минут снова прислушался — совсем хорошо. После кефира, по крайней мере, ему никогда так чудно не бывало.

Тогда он, осмелев, спросил у знатока: а что, дескать, если он сегодня же, вот прямо сейчас, откажется еще и от селедки.

— Давай, старик! — одобрил знаток, наполняя его фужер. — И я с тобой откажусь. Давай мы от нее откажемся. Немедленно!.. Раз и навсегда. Тьфу на нее, отраву!

После отказа от селедки знаток сделался ужасно энергичным. Он привел из кухни икающего молодого человека и радостно сообщил:

— Старик, это Гена! Гена, это старик! Вот такой парень!.. Старик, Гена хочет отказаться с нами от буженины. Не возражаешь?

Они отказались от буженины.

Потом от рыбного заливного, от винегрета, от фрикаделек, от редьки со сметаной, жареного гуся и помидор в пульпе.

От пирожного Гена отказаться не смог, его увели обратно на кухню и положили на свернутый в рулон половик.

А Плюакин со знатоком отправились гулять.

Сначала они гуляли просто — маршировали в ногу и пели хором: «Стану я точно генералом, стану я точно генералом!..» Но скоро это занятие им наскучило, они стащили во дворе овощного магазина два ящика из-под болгарских помидоров и надели их на головы.

Знаток сказал, что теперь они вылитые средневековые рыцари в забралах и, значит, надо идти к елке на центральную площадь. Плюакин горячо поддержал эту мысль.

И они пошли к елке, где были встречены ликованием гуляющей молодежи.

Видя такой восторг и одобрение масс, Плюакин со знатоком непременно захотели показать еще и турнир: то есть, набежав друг на дружку, удариться ящиками — проверить, чье забрало крепче.

Слава богу, они промахнулись.

Знаток с разбегу воткнулся головой в елку и моментально заснул.

А Плюакин, потеряв боевого товарища, утратил вдруг интерес к дальнейшим странствиям и пошел домой.

Проснувшись на другой день, Валерий Сергеевич первым делом ощупал печень и, к счастью, нашел ее мало изменившейся. Но поглядев в зеркало, он в страхе отшатнулся. Вся его неузнаваемая физиономия и даже уши были утыканы мелкими занозами от ящика-забрала.

…Сейчас Плюакин сидит дома на больничном, пьет кефир и развивает вышеупомянутую теорию.

Теория, прямо скажем, если не ложная, то сомнительная. Однако сам Плюакин за нее пока что крепко держится.

Сколько стоит таракан…

Посылая меня в магазин, жена сказала:

— Купишь черные нитки номер десять, мыло хозяйственное, терку, скалку, зубную пасту и мельницу для кофе. Наша сломалась… Записать тебе?

— Не надо, — мотнул головой я. — Так запомню.

— Да! — спохватилась жена. — Еще купишь аэрозоль.

— А это что за зверь? — спросил я.

— Ну… такая, знаешь… с колпачком. Флакон, в общем. Да на ней написано.

Я все закупил без труда: и терку, и скалку, и зубную пасту «Поморин» — четыре тюбика. А вот с этой самой аэрозолью вышла у меня осечка. Вернее говоря — вышел дуплет.

То есть, вообще-то я легко разыскал ее (по колпачку). Она стоила рубль десять, называлась очень аристократично — «Элегант», и на ней, точно, было написано: «Средство для жесткого подкрахмаливания деталей одежды».

— Это как же, простите, для жесткого? — спросил я девушку-продавщицу. — В каком смысле?

— Вот покупают, а сами не знают чего! — презрительно фыркнула продавщица. — Да, может, вам совсем другую надо!

— А разве есть другая?

— Пожалуйста. Аэрозольный одеколон, например, — два сорок.

— Заверните, — сказал я. — Ну, а эта все же каким образом жестко крахмалит?

— Очень просто, — объяснила продавщица. — Отвернете колпачок, нажмете вот эту пипочку.

— И только-то! — удивился я. — Шагает технический прогресс!

«Ладно, — подумал я, запихивая в авоську оба флакона. — Какая-нибудь да окажется в жилу. Или та, или другая. Жена разберется».

Через минуту, в отделе красок и лаков, я обнаружил третью аэрозоль. На ней был нарисован пес в синем комбинезоне, который с победным видом держал за лапку дохлого таракана.

«Что же делать? — растерялся я. — Интересно, есть у нас дома тараканы?.. Еще купишь этот псиный препарат, а жена оскорбится. Посчитает за намек… А с другой стороны — почему не быть у нас тараканам. У других же, я слышал, водятся. Заедают даже, житья не дают… В конце концов, таракан, говорят, с тех самых пор сохранился, когда на Земле одни только хвощи были. Сколько цивилизаций погибло, сколько исторических битв отгремело!.. Нет, обязательно и у нас он должен быть. Сидит где-нибудь под столом, сволочь такая, пережидает эпоху».

В общем, купил я и эту аэрозоль, решив, на всякий случай, жене ее сразу не показывать.

Жены дома не оказалось.

А тараканы были. Точнее, один таракан. Он деловито топтался посреди комнаты — толкал носом хлебную крошку.

Я облегченно вздохнул.

Потом разулся, ступая на цыпочках, обошел таракана с тылу и фукнул на него собачьей аэрозолью. Таракан оставил крошку и побежал в ванную. Я отрезал ему путь к отступлению и дал длинную очередь — так, что над полем боя сгустился аэрозольный туман.

Таракан перевернулся два раза, вскочил на ноги и побежал еще бодрее — как после физзарядки.

«Вот тебе и качество продукции! Вот тебе и гарантии, туда-сюда-налево!» — возмутился я.

Пока я негодовал, таракан достиг дверей кухни.

«Куда, голубчик! — встрепенулся я. — Не на того напал!»

Я выгнал таракана опять на середину комнаты, схватил аэрозоль «Элегант» и слегда подкрахмалил его. Таракан заметно сбавил ход. «То-то, брат! — хмыкнул я. — Тоже, знаешь, кое в чем петрим. Кумекаем!» — и еще разок опылил его.

Таракан стал вовсе вялым. Едва перебирал лапками. Тогда я сориентировал его мордой в угол и погнал струей «Элеганта» через всю комнату — по диагонали.

В углу мотор у таракана, наконец, заглох, и он встал окончательно. «Тут-то мы вас и ждали!» — злорадно сказал я и навалился на таракана всей оставшейся мощью собачьей аэрозоли.

Через три минуты все было кончено. Таракан лежал, как на картинке, — задрав кверху лапки.

Правда, в комнате совершенно нечем стало дышать. Пришлось мне, для дезинфекции, распылить флакон аэрозольного одеколона.

После чего я сел на диван, устало закурил и, откровенно говоря, так подумал: «Ну и железная же тварь! Черт им не брат, этим тараканам! Еще бы они не жили миллионы лет, если вон даже сейчас, при нашем-то развития науки, на каждого паразита надо почти что пятерку ухлопать!..»

Дышите и обрящете

С детства внушали нам множество неукоснительных правил. Среди них не последнее место занимала такая истина: «Вдыхайте через нос, выдыхайте через рот». Этому учил нас школьный физрук, преподаватель гимнастики в доме пионеров, тренер в спортивном клубе…

По мере сил мы старались не нарушать эту заповедь, хотя, убейте, я никогда не мог понять, почему необходимо, чтобы воздух циркулировал через наш организм именно таким способом. Я и до сих пор считаю, что гораздо удобнее вдыхать все-таки ртом, по возможности широко открытым. И, честно говоря, думаю, что все наши наставники, как люди пожившие и опытные, сами тайком дышали не по науке, во избежание кислородного голодания или других каких-нибудь неприятных последствий.

Такое подозрение никогда меня не оставляло, а окончательно я уверился в своей догадке после ужасного случая с моим коллегой, тренером по легкой атлетике Рискиным Евгением Давидовичем.

Этот Рискин был человек до болезненности порядочный и считал, что раз он внушает молодежи такое суровое правило, то прежде всего сам должен его исполнять неукоснительно — воспитывать, короче, на личном примере. И он старательно и принципиально вдыхал через нос и выдыхал через рот в любой обстановке, где бы ни находился: в спортзале, на прогулке, в кино, в бане. Он, в конце концов, так напрактиковался, что по-другому дышать уже не мог.

Я даже подозреваю, что именно поэтому Евгений Давидович в свое время не сделал блестящую спортивную карьеру, а застопорился на уровне кандидата в мастера спорта и ушел на тренерскую работу.

Впрочем, это лишь догадка. А речь пойдет о другом случае, более печальном.

Дело в том, что Рискин, как человек холостой, начал в последнее время ухаживать за одной юной гимнасткой, Наташей Грумейко — десятиклассницей. В кино ее стал приглашать, на каток, балеточку другой раз с тренировки поднесет — и так далее. А ребят из Наташиного класса заело, и они вгорячах направили Рискину ультиматум, довольно-таки хулиганское анонимное письмо, с костями и черепом, как водится, и такого содержания: «Если ты, костыль горбатый, еще раз покажешься на улице Подгорной, ноги повыдергаем и спички вставим!»