Александр Крыласов - Раскодированная Россия Страница 6

– Сева, пойдем, покажу как я тут обустроился.

Троекуров оккупировал мансарду. Развалясь в кресле-качалке и листая Playboy, предложил Севе сигару.

– Я уже 12 лет как бросил.

Серафим затянулся, закашлялся и со слезами на глазах спросил:

– С помощью своего метода бросил?

– Ну да.

– А я, как думаешь, брошу?

– Конечно. Чем лучше человек живёт, тем дольше хочет прожить. И, наоборот, чем хуже жизнь, тем скорее включаются механизм саморазрушения. Кто из богатых будет пить палёную водку и одеколон? Только в России в годы революций, войн и переходных периодов принято говорить на похоронах: «отмучился, раб Божий. Слава Богу, отмучился». Не плохо, что умер, а хорошо, что ласты склеил. А если хорошо живёшь, зачем себе жизнь укорачивать?

Серафим сразу затушил сигару и предложил свежевыжатого апельсинового сока. Сева делал маленькие глотки из хрустального фужера и потихоньку ждал развязки. Он загадал: разобьёт Серафим бокал после сока или нет? Троекуров допил сок и осторожно поставил фужер на стол, впервые на Севиной памяти.

– А что же ты посуду не бьёшь как раньше? – поинтересовался гость, – так не интересно, братец, теряешь аристократизм.

– Чтобы жизнь была полной чашей, нужно пореже чокаться и уж точно не бить посуду, – сформулировал своё новое кредо ещё один буржуй, – а знаешь, Сева, за что я тебя особенно уважаю?

– ?

– За то, что ты вытащил меня из гнусной конторы, где я убивался за копейки и лез к богатству на четвереньках, да только всё понапрасну. Вся прибыль достаётся хозяину, а мы как ступеньки для его победоносного восшествия наверх. Сидишь в этом долбаном офисе по двенадцать часов, чего-то корпишь, корпишь. Становишься мелочным, завистливым, выгадываешь копеечные интересы и вымаливаешь тобой же заработанные деньги. Смотришь на солнце сквозь щель в жалюзи и чувствуешь себя последней шестерёнкой в страшном молохе наживы. А хозяин ещё кочевряжится, а все прихвостни его поддакивают, твари. А ты смотришь, смотришь на это, и в тебе закипает праведный гнев. Хочешь, стихи почитаю?

– Давай.

Я больше не винтик,Сломалась резьба.Меня не удержишьПохлёбкой раба.

Я скользок и вёрток,Я прыток и смел,Но сотни отвёртокОпять не у дел.

Они стерегутВесь мой жизненный путьИ каждой неймётсяМеня завернуть.

Дать тощую пайку,Отправить в забой,Закручивать гайкуЖелезной рукой.

Закручивай резчеИ ставь на поток,Ведь есть ещё клещиИ есть молоток.

Я больше не винтик,Сломалась резьба.Я выбрал свободу.И это судьба.

– Или вот ещё. Он больше всего ребятам нравится:

Я приду с калашом на работу,Прихвачу ещё сменный рожокИ устрою на гадов охоту.Ты не гад? А, любезный дружок?

Я стрелять буду влёт и с колена,Искривив свои губы смешкомИ мой босс упадёт как полено,Заместитель осядет мешком.

Старший менеджер будет пытатьсяБезуспешно укрыться в шкафу,Секретарша предложит отдаться,Чтоб не ставил ей крестик в графу.

Но сегодня я что-то не в духеИ хочу довести до концаОтделение котлеты от мухиИ пособника от подлеца.

Ну, что, с-с-суки, зажали зарплатуИ опять провели как лоха,Ну, тогда получайте расплату —Пулю в глотку. А кто без греха?

Передёрну устало затворомИ скажу в гробовой тишине:«И так с каждым начальником – воромМожет стать наяву и во сне»!

Мне, конечно, всё это приснилось.Я по жизни святой херувим.Только гильза под стол закатилась,Да и руки по локоть в крови.

– Но потом ты вспоминаешь, что тебе нужно платить проценты по кредиту или делать ремонт в квартире. А в другом месте, может, ещё хуже? И ты дальше тупо тянешь лямку, пока не сдохнешь, или тебя не выкинут на помойку за ненадобностью. И при этом денег хватает только впритык, и работу ненавидишь как школьник младших классов предстоящий диктант. И деться некуда: надо как ослик вечно бежать за морковкой. И вдруг, о, чудо! В один миг из офисного мышонка превращаешься в наследника банкира, из младшего менеджера в козырные тузы. Мне нравится.

– Ну, я рад за тебя, Серафим. И за Витюшу тоже. Приятно в наше нелёгкое время встретить успешных людей.

– Сева, а хочешь, я тебе галстук подарю? Новый, ненадёванный.

– Спасибо, Серафим, подари лучше валенки. В годы революций зимы, почему-то самые лютые.

Глава 7

Через два дня перед домом Сева встретил спотыкающегося Игорька. Сосед находился в той стадии подпития, когда уже пора рвануть на груди рубаху и закричать с надрывом: «Православные, бей в набат. В душу плюнули и сапогом растёрли». Вместо этого Игоряха упал доктору на грудь и оросил её обильными пьяными слезами. Потом заплетающимся языком поведал о том, чем жизнь отличается от члена, а, именно тем, что гораздо жёстче. Его жена более связно поведала о произошедшем. В пять утра в особняк ворвался товарищ Серый с командой полуматросов и взашей погнал всю нищую братию, возомнившую себя наследниками банкира. Витюша сражался как лев, защищая своё право на красивую жизнь. В результате ему выбили прокуренный клык и спустили с лестницы кубарем. Троекуров как истинный аристократ по лестнице сошёл сам, но напоследок получил такого пендаля, что вкушает винище, лёжа на боку.

– Забухали? – охнул Сева.

– Не то слово, теперь до белой горячки допьются. Витюша вообще не в себе. Рвётся назад, в особняк. Отговори его, а то ведь убьют, не ровен час.

В песочнице царило похоронное настроение. Причём непьющие жёны киряли наравне с мужиками. Происходил мучительный процесс расставания с шикарной жизнью. Серафим валялся на боку прямо в снежной жиже. Его кожаная испанская шляпа потеряла в боях форму, и складывалось впечатление, что Троекуров – незадачливый тореадор и его шляпу долго жевал рассерженный бык. Видно было, что в душе все уже примирились с уплывшей сладкой жизнью. И только Ушанкин хмуро смотрел в одну точку, прижимая к груди уведённый пульт от чудо телевизора. Судя по настрою, без боя Витюха сдаваться, не собирался и вынашивал планы вторичного самозахвата апартаментов банкира.

Глава 8

Только Сева стал засыпать, в дверь застучали. Настырно так, с оттягом. Чертыхаясь и ища впотьмах рогатку, спросил:

– Кто там?

– Открывай, хорёк. Сейчас узнаешь, – зашумели на лестнице нетрезвые голоса.

– А вот не открою, – упёрся Сева, – кто стучится в дверь моя, видишь дома нет никто.

– Открывай, говорим, у нас мандат.

– Говорите, говорите, я всегда зеваю, когда мне интересно.

– Мы по приказу товарища Серого. С нами шутки плохи. Мы сейчас дверь выломаем, – стали угрожать гости снаружи.

– Давайте, давайте, лбы у вас крепкие, может, и выломаете, – стал хихикать жилец внутри.

Голоса, посовещавшись, удалились вверх по лестничной клетке. Сева прислушался. Сверху раздались удары в дверь, затем детский плач и женские крики. Потом состоялось торжественное выведение жильцов мужского пола на улицу. Самое странное заключалось в том, что соседи безропотно открывали двери и шли как коровы на убой покорно и с ощущением собственной вины. Спускаясь по лестнице, конвоиры ещё пару раз врезали по его двери.

– Никого нет дома! – заорал в ответ Андреич.

Выглянув в щель между подушками, обнаружил, что под фонарём стоит «воронок». Настоящий. Тридцатых годов. У полуматросов в руках сверкали винтовки со штыками времён Октябрьской революции, а товарищ Серый был в кожанке с деревянной кобурой на боку. Время от времени он воинственно потрясал маузером и напоминал товарища Троцкого, потерявшего по-пьяни пенсне. Мужиков начали заталкивать в «воронок», норовя уколоть штыками, а женщины и дети подняли такой вой, что могли разжалобить и крокодила. Но полуматросы только лихо смолили цигарки и отгоняли провожающих от машины. Женщины выли и причитали, несмотря на верхнее образование и умение пользоваться ноутбуком. Все сравнялись в этом плаче: жёны бизнесменов и мусорщиков одинаково пытались ухватиться за одежду забранных мужей, а мужчины, улыбаясь резиновыми улыбками, кричали в равнодушную ночь:

– Это ошибка. Ничего, там разберутся. Безвинных у нас не сажают.

«Воронок» укатил, а женщины всё стояли, кутаясь в кофты, второпях наброшенные на поникшие плечи, всё переминались озябшими ногами в домашних тапочках, всё рыдали и обсуждали случившееся. Наконец, решили утром идти и упасть в ножки товарищу Серому.

Сева запалил лучину и призадумался. Весь реквизит товарища Серого отдавал такой профанацией и самодеятельностью, что с души воротило. Наверняка музей Революции гробанул, недоумок хренов. Даже при слабом свете фонаря было видно, что винтовки в руках рассыпаются, а маузером только орехи колоть. То, что грузчик, он же биндюжник по кличке Серый неадекватен Севе как специалисту было видно за версту. Работник ящика и тележки годами копил злобу на богатых и успешных, а когда началась смута, его психика не выдержала и дала сбой. Теперь он бредит семнадцатым годом и пытается выстроить сценарий по всем канонам Красного Октября. Как будто можно в одну воду войти дважды и отреставрировать военный коммунизм одной левой. Ладно, товарищ Серый – городской сумасшедший, но соседи-то люди здравомыслящие. Почему они так легко повелись на этот театр? Генетическая память, врожденная покорность, затяжная отставленная психогения, вызванная резкой ломкой привычного стереотипа, беспрецедентная для жизненного опыта? Так, потянуло ставить диагнозы. Не надо. У товарища Серого шизофрения, однозначно. А соседи просто напуганы и сбиты с толку. Стоит им открыть глаза на закидоны красного командира с точки зрения психиатра и проблема разрешится сама собой. С этой мыслью Сева и уснул.