Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно] Страница 61

— Да что вы! — радостно воскликнули супруги.

— Да, да… Чехи, кроаты, поляки, русины, сербы. Вас будут понимать. Вы это уже заметите, даже подъезжая к Вене по железной дороге. Кондуктора из славян и уже понимают русские слова.

— Ну, тогда дело другое. А то, верите, так трудно!

Вот и пристань. Супруги распрощались с русским спутником, носильщик схватил их подушки и саквояжи и повел их сначала в таможню, где германские досмотрщики налепили на их саквояжи билетики, а потом усадил в вагон.

— Вин? — все еще с сомнением спрашивала Глафира Семеновна кондуктора, простригавшего билеты.

— Ja, ja, Madame, direct nach Wien, — отвечал тот.

— Умштейген не надо? Нихт умштейген?

— Ohne umsteigen, Madame.

Поезд тронулся. Супруги ждали Мюнхена, дабы выпить там пива. Особенно заботился об этом Николай Иванович, при каждой остановке выглядывая из окна и отыскивая на станции надпись «Мюнхен».

Вот и Мюнхен. Кондуктор возгласил о нем минут за пять до остановки. Стояли десять минут. Супруги успели закусить при этом горячими сосисками, продававшимися на платформе прямо из котла, стоящего на жаровне. В мюнхенском пиве супруги, однако, ничего особенного не нашли.

— Пиво как пиво, — сказала Глафира Семеновна, которую Николай Иванович принудил выпить стакан. — По-моему, берлинское-то вдвое лучше.

За Мюнхеном Глафира Семеновна стала испытывать кондукторов в знании русского языка, задавая им разные вопросы по-русски, но кондуктора не понимали. Николай Иванович делал то же самое с прислугой, разносящей по станционным платформам пиво и закуски, и, наконец, достиг благоприятного результата.

— Эй! Пиво! Сюда! — крикнул он кельнеру.

И кельнер, поняв его, подскочил со стаканами пива к окну вагона.

— Глаша! Глаша! Смотри… Начали уж понимать! — радостно воскликнул Николай Иванович и спросил кельнера, принимая от него стакан: — Брат, славянин?

— Nein, gnädiger Herr, — отрицательно покачал головой кельнер.

Николай Иванович взглянул ему в лицо и тут же убедился в праздности своего вопроса. По горбоносому типу лица, крупным красным губам и вьющимся волосам самый ненаблюдательный человек мог заметить, кто это.

— Иерусалимский дворянин! Иерусалимский дворянин, а я его за брата-славянина принял, — бормотал Николай Иванович.

Супруги ехали по Баварии, но вот пришлось переезжать баварскую границу и въезжать в австрийские владения. На границе таможня, и в ней пришлось просидеть около часу, пока чиновники осматривали вагоны. Впрочем, на станции был отличный буфет, где супруги могли пообедать за табльдотом.

— Без телеграммы дали пообедать, хоть и немцы, — заметила Глафира Семеновна, вспоминая случай в Кенигсберге, где их не пустили за табльдот из-за того, что они заранее не уведомили телеграммой, что будут обедать на этой станции.

— Еще бы… Здесь совсем другие порядки.

Прислуживающий супругам кельнер оказался поляком и действительно кое-какие русские слова понимал, хотя по-русски и не говорил. Принимая в расплату за обед немецкие марки, он перевел их на гульдены и, мешая в свою речь польские слова, кое-как объяснил супругам, чтобы они наменяли себе австрийских денег, и привел еврея-менялу. Хоть и не без особенного труда, но супруги все-таки поняли, в чем дело, и в руках их в первый раз появились бумажные гульдены. Николай Иванович долго рассматривал их недоверчиво и сказал жене:

— Ассигнации уж пошли на манер русских. Как бы не надул… Хорошо ли? Верные ли? — обратился он к кельнеру.

— Добро, добро, пан, — утвердительно кивнул тот.

Вечером супруги приехали в Вену.

Не говорят, но понимают

Давка и толкотня царствовали на вокзале, когда супруги приехали в Вену. Из окон вагона виднелась толпящаяся на платформе публика, и дивное дело, большинство ее было евреи: евреи длиннополые и евреи короткополые, евреи в цилиндрах и шляпах котелками и евреи в картузах, евреи с сильными признаками пейсов и евреи со слабыми признаками пейсов. Даже добрая половина нарядных женщин отличалась семитическими горбатыми носами и крупными сочными губами. Поезд еще не остановился и, медленно катясь, шел мимо платформы, а уж в купе второго класса появился тоненький юркий еврейчик в шляпе котелком, с тощей, щипаной бородкойклином, в красном галстуке, в кольцах с цветными камушками на грязных руках, расшаркивался перед супругами, кланялся и совал в их руки адрес гостиницы, приговаривая по-немецки:

— Отель первого ранга… В лучшей части города. Цены дешевые… Завтраки, обеды и ужины по умеренным ценам… С извозчиком можете не торговаться… Багаж со станции получим в две минуты. — Говорил он без умолку, вертелся и то и дело приподнимал шляпу.

— Глаша! Что он бормочет? — спросил жену Николай Иванович.

— Да кто ж его разберет, — отвечала та. — Кажется, гостиницу предлагает.

Еврейчик, заслыша русскую речь и видя, что его не понимают, заговорил на ломаном французском языке.

— Прочти хоть, что на карточке-то стоит, может быть, адрес и понадобится, — продолжал Николай Иванович, принимая от еврея карточку и передавая ее жене.

— Ну его… Не желаю я с жидами возиться.

Еврейчик, видя, что и французская его речь остается без ответа, заговорил по-польски.

— Да мы русские, русские, — отвечала наконец Глафира Семеновна, улыбаясь. — Руссен вир, и ничего нам не надо.

— Ach, hoch achtung wolle, Madame! — вздохнул еврейчик. — Как жалко, что я не говорю по-русски! Я говорю по-немецки, по-французски, по-польски, по-венгерски, по-чешски, по-хорватски, по-сербски, но русского языка я, к несчастью, не знаю. Доставьте случай услужить вам гостиницей, и я представлю вам поляка, говорящего по-русски, — бормотал он по-немецки.

— Нихт, нихт… Ничего нам не требуется, — отмахнулся от него Николай Иванович.

Поезд остановился, появился носильщик в серой куртке, которому супруги поручили свои подушки и саквояжи, и с ним вместе вышли из вагона, но еврейчик не отставал. Он уже прыгал около носильщика и бормотал что-то ему.

— Экипаж прикажете? — спросил супругов носильщик.

— Я, я, экипаж, — отвечала Глафира Семеновна. — Вир им готель.

У подъезда вокзала носильщик поманил извозчика. Еврейчик продолжал тереться и около извозчика, даже подсаживал супругов в экипаж.

— Да не надо нам, ничего не надо, — отпихнул его Николай Иванович.

За толчок еврейчик низко поклонился и заговорил что-то извозчику по-немецки.

— В какую же гостиницу мы едем? — задал жене вопрос Николай Иванович.

— Да в какую извозчик привезет. Ведь нам все равно.

Сначала ехали по плохо освещенным улицам, но наконец въехали в улицы, залитые газом. Извозчик сделал несколько поворотов и остановился перед подъездом гостиницы, освещенной двумя электрическими фонарями. Из подъезда выскочили швейцар в шапке с позументом, мальчишка в красной кепи и серой куртке и принялись высаживать супругов из экипажа.

— Циммер… Циммер фюр цвай… С цвай кровати, — сказал Николай Иванович.

— Прошу, пан. Дрей гульден… — отвечал швейцар.

Николай Иванович полез в карман и хотел рассчитываться с извозчиком, но перед ним как из земли вырос тот самый еврейчик, который к ним приставал в вагоне и на станции, и с учтивым поклоном отстранил его руку.

— Ist nicht nöthig zu zahlen… Ist schon bezahlt… Nach her werden Sie zahlen. Il ne faut pas payer… C’est payе déjà, — затрещал он.

— Уж сюда поспел! — воскликнул Николай Иванович при виде еврейчика. — Вам чего? — крикнул он на него. — Глаша! Чего он хочет?

— Говорит, что не надо платить извозчику. Должно быть, уж здесь обычай такой.

Еврейчик между тем махнул извозчику, и тот отъехал от подъезда. Николай Иванович недоумевал.

— Да при чем же тут еврюга-то этот? Ежели этот еврюга здешний, то я не желаю останавливаться в жидовской гостинице, — сказал он жене.

— Да уж иди, иди в подъезд-то. Где же теперь другую гостиницу искать.

— Опутал-таки еврюга, опутал! Привез куда хотел, — хлопнул себя по бедрам Николай Иванович и вошел в подъезд.

Гостиница была роскошная, с великолепной лестницей. Супругов встретил на лестнице целый сонм прислуги: тут были и кельнеры во фраках и белых галстуках, и горничные девушки в форменных коричневых платьях, белых чепцах и передниках, мальчики в серых куртках с зеленой оторочкой. Все это кланялось и повело супругов в коридор показывать комнаты. Супруги выбрали большую комнату в четыре гульдена и остались в ней. Две горничные бросились снимать с Глафиры Семеновны ватерпруф, два кельнера стаскивали с Николая Ивановича пальто. Третий кельнер стоял в почтительной позе и ждал приказания.

— Я думаю, Глаша, прежде всего чайку и закусить, — начал Николай Иванович, обращаясь к жене, и, получив утвердительный ответ, хотел отдать приказ кельнеру, но тот уже, почтительно поклонившись, пятился к двери и бормотал: