Владимир Елистратов - Рассказы Страница 7

Один неудачник — беда, два неудачника — катастрофа. Создается эффект резонанса.

Конечно, была задержка на семь часов в Домодедово. Конечно, в Париже потерялся Манин чемодан, который отыскался только через двое суток. Конечно, Аська потеряла двести евро. Или их у нее украли. И была пятичасовая пробка из аэропорта в отель. И долгие-долгие, хуже пробки, недоразумения в отеле, потому что Маня Запарова оказалась в факсе от турфирмы мадмуазель Zapor. Что очень повеселило Асю и очень огорчило Маню. Ладно. Наконец, всю неделю в Париже шел дождь, нудный, мелкий и холодный. На что Ася сказала: «Ой, как романтично!»

В маленькой, но очень дорогой гостинице было промозгло. Пахло нескафе и почему-то нашей шаурмой. Из постояльцев была японская семья и два шведа, которые целыми днями пили абсент и целовались в баре. Потом приехала еще одна пожилая нордическая леди с фокстерьером. Целыми днями они с фоксом занимались тем же, чем и шведы.

На входе сидел портье, он же по совместительству носильщик, бармен и сантехник. Молодой красавец мулат с огромными аспидными глазами. Целыми днями он сидел неподвижно, как вождь племени, и таинственно вглядывался в парижскую морось своими двумя мистическими преисподнями.

Его звали долго и красиво: Жан Луи Алоиз. Родом он был с далекого острова Мадагаскар, из города Антананариву.

Ася потеряла покой (но не аппетит). Она несколько раз пыталась заговорить с мистическим мадагаскарцем на ломаном французском. Но волоокий вождь отвечал бедной Асе загадочной улыбкой и взглядом, полным глубочайшего и нежнейшего идиотизма. В этом взгляде, по словам Аси, была жаркая истома джунглей, прохлада океанического бриза и непрошибаемость тысячелетнего баобаба.

Ася и Маня гуляли по дождливому Парижу под большим белоснежным зонтом, как бы беспорядочно забрызганным маленькими алыми сердцами, и с надписями на двадцати языках мира, как бы нанесенными нетвердой и трогательной детской рукой: «Париж — моя любовь!» Тьфу!.. То есть — О!

Маня все время нудно волновалась, что промочит ноги и простудится. В конце концов — промочила и схватила насморк. А Ася возбужденно шарила по лужам и со слезами счастья на глазах напевала песню Арно Бабаджаняна «Ты сквозь года, ты сквозь года летишь за мной, как будто ангел загорелый за спиной». И на стеклах кафе выводила пальчиком слово «Алоиз».

В день Асиного рождения подруги купили настоящего французского шампанского, произведенного в Калифорнии, и марокканской клубники. Для тех, кто не знает: шампанское с клубникой — это для женщин так же романтично, как для нас пиво с воблой.

Клубнику, похожую на веснушчатые помидоры сорта «дамский пальчик», тщательно помыли. Клубника была на вид аппетитная, но почему-то упругая, как ластик, и пахла грибами. Долго искали в номере какую-нибудь емкость, типа большой тарелки, но не нашли. Решили спуститься к Жану Луи Алоизу и попросить у него тарелку.

— Я пойду! — сказала Ася, и сердце ее забилось.

Ася метнулась к двери, но подумала и остановилась.

— Слушай, Манюха, а ты не помнишь, как по-французски «тарелка»?

— Тарелка по-французски будет… — Маня печально задумалась. — Помню, что на тебя похоже…

— В смысле?

— Ну, на «Асю».

— Аси?

— Нет.

— Асю какая-нибудь?

— Не-е-ет.

— Асель?

— Да нет же… А! Вот, вспомнила: «асиет»!

— Как-как?

— «Асиет». Запомнить-то легко: типа «Аси нет».

Был уже очень поздний вечер. Почти ночь. Японцы, шведы и фокстерьеры уже спали, утомленные абсентом и петтингом. Ася выпила для храбрости шампанского, насыпала в кулек африканских клубничных мухоморов и пошла по темной лестнице вниз, шепотом повторяя про себя «Аси нет», «Аси нет»…

Жан Луи Алоиз не спал. Он задумчиво ковырялся в ухе и мудро смотрел в ночное окно.

— Бонсуар, Жан Луи Алоиз, — смутилась Ася и протянула ему кулек.

— Бонсуар, мадмуазель Ася. Са ва? Что это? О! Спасибо, мадмуазель Ася! Это так любезно с вашей стороны!

И его эбанитовые очи подернулись жаркой влагой.

— Жё вё… Я хочу… ась… ась… — начала Ася, — ась…ась…

У нее напрочь вылетела из головы французская тарелка. Наверное, под воздействием калифорнийских паров.

— Пардон, мадмуазель, я вас не понимаю, — не сводил с нее своих прекрасных глаз таинственный ночной портье.

— Я хочу…жё вё…ась…ась… — Ася сделала преданное пионерское лицо и стала выписывать перед собой округлые движения руками, создавая, как ей казалось, яркий, наглядный и многогранный пантомимический образ тарелки. — Ась…жё вё ась…ась…

Вдруг она увидела, что коричневое лицо портье становится каким-то пепельно-алым. Негр покраснел.

Я не так уж мало интересного видел в жизни. Но клянусь: я никогда не видел покрасневшего негра. Уверен, что вы тоже.

Портье перестал улыбаться и с бараньим ужасом глядел на Асины руки, нежно, но настойчиво гладящие воздух.

— Простите, мадмуазель…но я на работе…Я…

— Ась…ась… — не унималась, как Станиславский, Ася.

— Я…я…я…мадмуазель, я не могу «ась» на работе. Может быть, потом, после работы… Если я буду делать «ась» на работе, меня могут уволить, мадмуазель… Здесь я никак не могу делать «ась»-«ась»… Простите меня, мадмуазель… Не обижайтесь на меня, мадмуазель, но…

Тут в голове у Аси что-то щелкнуло, как будто включили яркое электричество, и она радостно воскликнула:

— Жё вё асиет!

С мулатом произошло нехорошее. Он весь передернулся, как будто только что, извините, пописал (я знаю, что говорю!), густо посинел лицом, как-то обиженно съел клубничину и сказал не своим голосом, глядя в сторону:

— Извините, мадмуазель, — и вышел в бар.

Через несколько секунд он скорбно вернулся с большой тарелкой.

— Пожалуйста, мадмуазель.

— Мерси, месье.

На Жана Луи Алоиза было больно смотреть.

До Аси дошло только в номере.

С одной стороны, ей было жалко Жана Луи Алоиза, но с другой — как всегда — очень смешно.

Любовь к мадагаскарцу, а заодно и к Парижу прошла сразу и навсегда.

И скажите мне теперь, пожалуйста, кто же тут неудачник и что же это все-таки такое?

Ась?

Буддой будешь? Буддой буду

В Таиланде я бывал несколько раз. То по работе, то, что называется, «на отдыхе». Судьба меня вообще постоянно сводит с тайцами. То у меня студенты-тайцы, то у моих друзей близкие знакомые тайцы.

А тут пару лет назад одна моя коллега и хорошая подруга вышла замуж за тайца. Мы познакомились. Очень интересный персонаж.

Полное имя у него длинное и труднопроизносимое. У них вообще положено давать шестизначные торжественные имена и названия.

Это у нас унитаз «Дебют», «Банк Каспийский» (прогорел, потому что похоже на банку сами понимаете с чем), торт «Еврей» (я не шучу), бассейн «Офелия» и т. д. Человеческие имена тоже у нас забавные. Я знавал, например, неких Генриетту Мохнатову и Аделаиду Задову. Ну, зачем Задовой имя Аделаида? В качестве моральной компенсации, что ли? Ни в склад, ни в лад. Это же как Путину кокошник.

Словом, называем мы не очень думая.

Нет, тайцы подходят к этому вопросу совсем по-другому. Хрестоматийный пример: Бангкок (буквально: «сливовое поселение») официально имеет название, вошедшее в книгу рекордов Гиннеса по своей длине и вычурности. Это что-то типа «Великолепного и Процветающего Царства, Восхитительной Столицы Девяти Драгоценных Камней, Города Ангелов, Который Нельзя Завоевать, Места, Вмещающего Все Божественные сокровища Вселенной, Всех Богов и Духов, Способных Бесконечно Перевоплощаться, а Также Самых Великих Владык и Самого Великого Дворца…» и т. д.

Муж моей подруги имеет примерно такое же имя, но он попросил звать себя просто Мишей. Судьба Миши — четкое отражение сути Таиланда. Попробую доказать.

Миша родился в «сливовом поселении», закончил школу, а затем лингвистический факультет (там он блестяще выучил русский, английский и китайский) и факультет экономический. Потом год прожил в буддийском монастыре.

В Таиланде двадцать четыре тысячи монастырей. И каждый таец должен хотя бы неделю прожить в монастыре монахом. Можно — месяц, можно — всю жизнь. Полная свобода. Тайцы, кстати, называют свою страну Муанг-Тай, т. е. Страна Свободы.

Миша жил в монастыре год. Изучал буддизм, астрологию, медицину, медитировал, созерцал, углублялся. А заодно активно занимался муай-таем, тайским боксом. Им он увлекался с детства и достиг серьезного уровня мастерства.

Муай-тай придумали 800 лет назад, еще в XII веке. Согласно легенде, в войне с бирманцами некто Ной Пханом победил один десятерых сильнейших бирманцев.

Сейчас на тридцать миллионов мужчин в Таиланде приходится почти сто пятьдесят тысяч профессиональных боксеров. Это по официальной статистике. То есть каждый двухсотый таец — боец. На самом деле бойцов больше.

Бить в муай-тае можно почти всем. Европейцы запретили у себя удары локтями и коленями по голове. То есть самую «изюминку» настоящего муай-тая. Есть, правда, и еще одна «изюминка» — удар подбородком, один из самых коварных. Им тайские бойцы владеют в совершенстве. Настоящий муай-тай, кстати, подразумевает обертывание рук веревками и облепливание веревок разогретым толченым стеклом. Так что тайцы — серьезные ребята.