Ману Джозеф - Серьезные мужчины Страница 7

Она села напротив его могучего стола и подумала, не откашляться ли. Нет, слишком киношно, и потому она решила помалкивать и внимательно его разглядеть. Серебряные пряди волос на его розовой лысой голове вздымались и опадали от ветерка из кондиционера прямо над ним. Его толстые уверенные руки покоились на столешнице. Спокойные слоновьи глаза обычно смотрели прямо в сердце вторгшегося. А иногда глядели младенчески.

Как-то раз Опарна полночи гуглила Ачарью. Искала случайные фотографии его юности. Он всегда был в плохо сшитых костюмах и казался гораздо сердитее, его суровые глаза словно проницали меняющееся время эдак растерянно, будто в физике разразился кризис. И, по мнению молодого Ачарьи, так оно и было. Он провел лучшие годы своей жизни, страстно желая разгромить любимую всем белым светом теорию Большого взрыва – что все началось с микроскопической точки, и потом целая вселенная слепилась минуты за три в необъяснимом событии под названием Большой взрыв.

До чего же этот человек ненавидел эту теорию. Он обвинял Большой взрыв в христианскости. Ватикан желал начала – и Большой взрыв его обеспечил. С точки зрения Ачарьи, Большой взрыв был мгновением в жизни белых людей, когда Бог сказал: «Попытайтесь вникнуть, начиная отсюда». Ачарья не желал это принимать. У его вселенной не было начала, не было и конца. «Потому что я не христианин» – его знаменитая фраза. Он до того ненавидел теорию Большого взрыва и видел в ней столь отвратительное влияние религии, что на свадьбе своей племянницы с американцем в Сан-Франциско, услышав, как священник торжественно произносит: «В начале было Слово», – он запустил в алтарь ботинком.

Примерно тогда же (лет тридцать назад) он был на пике своей умственной мощи. Многие верили, что его работа по гравитационному коллапсу обеспечит ему Нобеля, если Ачарья будет вести себя хорошо и уймет свое несуразное отторжение Большого взрыва. Ставки, так сказать, были не в пользу космологов. Ходил старый слух, что жена Альфреда Нобеля изменяла ему с астрономом и рогоносец вписал в завещание, что претендентов на его деньги, как-то связанных с астрономией, следует рассматривать только в исключительных случаях. Опарна верила этому слуху. Он очень походил на правду.

Ачарья был из той категории мужчин, которые сначала обретали убеждение, а потом остаток своих дней искали такую безделицу, как доказательство. Опарне такие мужчины нравились. В мире, где нечто столь низкопробное, как практичность, все чаще путали с мудростью, эти мужчины устарели. Когда они говорили, в их словах было столько мощи именно потому, что они знали: есть такая штука – истина. Они просто верили, слепо. И долгие годы Арвинд Ачарья верил сердцем, что на Землю все время падают микроскопические пришельцы. Чтобы это доказать, он собрался наконец послать воздушный шар на высоту сорок один километр, а на шаре – четыре стерилизованных металлических контейнера, которые собрали бы воздух на такой высоте. Затем контейнеры предполагалось спустить, а Опарна в своей подвальной лаборатории изучила бы их содержимое. Если там оказались бы микробы, это означало бы лишь одно. Они прибыли из космоса. Человечество нашло бы наконец инопланетян.

Опарна вытянула шею – посмотреть, что там читает Ачарья, но под таким углом разобрать было трудно.

На самом деле он погрузился в конфиденциальный доклад о таинственных красных дождях над Кералой. Никто не мог убедительно истолковать это явление, подтвержденное тысячами обывателей, ошарашенных красным ливнем, но Ачарье казалось, что он понимает, в чем дело. И как раз формулируя в уме простое объяснение, он почувствовал смутный запах, который, подумалось ему, прилетел из другого времени – как старое воспоминание. Запах показался знакомым, но ему не удавалось его определить. И тут до него дошло: это дух юности, и он очень близко. Юность. Жалкая, отчаянная, нищая – преувеличена слава ее. В глубине души он знал, что при сильном теле ум невежествен и мал и его оскотинивает обман – временами в виде любви, а иногда в виде убеждений.

– Доктор Ачарья, – еще разок отважилась Опарна. Он откинулся в кресле и мирно обозрел ее. Она ему нравилась. Произвела в Южной Америке осмысленное исследование частной жизни микробов почвы, которые выживали в почти внеземных условиях. Свежа, умна и знает все, что ей положено. Женский интеллект, сдержанный и расторопный, он предпочитал гениальности мужчин – та частенько производила впечатление уродства.

Он потер руки и сказал:

– Ну что, Опарна. Итак. Что вас так задержало? – Она постаралась и бровью не повести. Тогда он уставился на дверь и погрузился в долгое уютное молчание.

Опарна попробовала осторожно начать:

– Вы меня вызывали?

– Да, вызывал, – сказал он. – Хотел узнать, как дела в лаборатории. Все в порядке?

Ей подумалось, что лицо у него как-то чересчур ухоженное. Зубы безупречны, из носа вообще ничего не торчит. Для индийца его возраста поразительно. Похоже, его опекает та же сила, что принесла орхидеи.

– Да, все в порядке, – ответила она. – Но, доктор Ачарья, вы говорили, что подвал – это временно.

– Я помню. Было бы славно обустроить астробиологическую лабораторию выше уровня моря. Сейчас никуда не годится. Знаю-знаю. Я вас вообще-то вызвал, чтобы сообщить скверные новости. Места нет. Лаборатории требуется простор, а у нас попросту нигде нет места, похоже, – кроме подвала.

Ачарья встал. Росту в нем было где-то шесть футов два дюйма. Громадное черное кресло содрогнулось от облегчения. Он крутнул брюки на талии.

– Пойдемте к вам в лабораторию, – сказал он и ринулся вон из кабинета. В приемной Ачарья вильнул пальцем, призывая Айяна Мани за собой.

Они двинулись втроем по нескончаемому коридору. Древесный перестук каблуков Опарны по-прежнему был настолько чужд Институту, приученному к невыразительной тишине мужчин, что Ачарья оглянулся на нее и ее ноги. Она кротко улыбнулась и попыталась идти потише. А из-за этого почувствовала себя глупо и на миг рассердилась. Опарна не привыкла к подобострастию и задумалась, с чего она вдруг так ведет себя в присутствии этого мужчины. Она слыхала о нем всякие громкие истории. О его эпохальных припадках ярости и трагической гениальности. Но не могла принять, что вот так оно между ними и будет дальше. Опарна поднажала, чтобы идти с ним в ногу, и поискала в голове, чего бы сказать такого дружелюбного, уравнивающего.

– Какой-то бесконечный коридор, – сказала она.

– Неправда, – ответил он.

Они спустились на лифте в подвал и прошли по ветвившимся узким коридорам, зажатым белоснежными стенами, под призрачное гудение незримой подземной машинерии. В конце коридора находилась дверь с табличкой «Астробиология».

То была огромная пустая комната. Громоздились нераспакованные коробки. Стены только что выкрасили в тускло-белый. Витал запах свежей краски. В дальнем углу размещался древний письменный стол с одиноким телефоном. Сбоку стоял деревянный стул.

– Вот что бывает, когда оборудование прибывает прежде плотника, – жизнерадостно сказал Ачарья, и на его голос отозвалось эхо. – Опарна, обращайтесь напрямую к моему секретарю. Он добудет все, что пожелаете. За исключением, конечно, окон. – Засим он покинул комнату и, как слон, побрел прочь.

Айян Мани извлек из кармана брюк планшетик, занес над ним авторучку и в ожидании уставился на Опарну.

– Какие будут указания, мадам? – спросил он. Айяну нравился ее запах. Он задумался, как так – женщина пахнет лимоном и при этом вроде такая недоступная.

Опарна же думала, что от Мани пахнет в точности освежителем воздуха. Но он хотя бы не воняет, как другие мужчины. На мгновение она вспомнила подругу, у которой случился бзик – спать только с бедняками, вот прямо с голодранцами. С шоферами, с холуями. Просто чтобы проверить, отличаются они в постели от людей с магистерской степенью по деловому управлению или нет, буэ.

Она побрела по просторам почти пустой лаборатории, уперла руки в бедра, а Айян меж тем разглядывал ее зад. Как красиво изгибаются эти бедра. Даже в намеренной скромности шальвар и сорочки он видел, сколь безупречно Опарна сложена. Он задумался, какая она без одежды. Попытался представить ее лицо, если б он драконил ее в кустах Аксы.

– Думаю, сначала посмотрю планы, а потом пришлю вам подробный список дел, – сказала она, не оборачиваясь. – Надеюсь на ваше проворство. Говорят, вы очень расторопный человек.

– Я человек маленький, мадам, – сказал он. – Человечек, которому то-се иногда удается.

– А я вот другое слышала, – сказала она, надвигаясь на него и пытаясь улыбнуться расчетливо.

– Кто я такой, мадам, по сравнению с учеными вашего уровня? – вымолвил он. – Благодаря тому, что вы делаете, я тут учусь тому-сему.