Владислав Егоров - Путь к вершине Страница 7

Однако пустить прибор в действие удалось мне не так скоро, как хотелось. Дело в том, что «очки Разинина» (название дано исключительно для удобства повествования, с самим Степаном Богдановичем оно не согласовано, а зная его скромность, не сомневаюсь, что заслужу с его стороны упрек за такую рекламу) читали мысли лишь прямых начальников приемника (объяснение этого научного термина дано всего двумя абзацами выше, так что повторять его сейчас, наверное, будет излишне), и я, к примеру, при всем желании не смог бы узнать, о чем думают, скажем, шеф ЦРУ, шеф-повар ресторана «Арарат» и даже повар столовой нашего же ведомства Павло Юхфимович Мазепа. Мой Же непосредственный руководитель Дмитрий Григорьевич Добролюбов вот уже три года как был откомандирован на пятигодичные курсы повышения квалификации, а заместитель его Тер-Апевтян, если помните, Подался в поэты-песенники.

Таким образом, единственным моим прямым руководителем на тот момент оставался курирующий наш отдел сам заместитель начальника главка Евсей Виссарионович Лукоед. Человек большого полета, как уважительно отзывались о нем в коллективе, он являл собой тип начальника новой формации — начальника мыслящего (dux sapiens). В классификации К. Линнея, как известно, упоминаются лишь начальники-говоруны (dux oratorum) и начальники — ломатели дров (dux droves lomalicum). В соответствии с веянием времени Лукоед сидел в своем кабинете безвылазно, в полном одиночестве, общаясь с внешним миром через секретаршу Екатерину Алексеевну, которую все мы ласково называли Катенькой. (В скобках замечу, что очаровательная Катенька среди прочих достоинств обладала способностью менять форму бюста в зависимости от расположения духа начальства.)

Почти целый месяц «очки Разинина» без движения лежали в ящике моего письменного стола. Здесь было бы весьма кстати дать его подробное описание. Во многих произведениях современных писателей целые страницы отводятся под развернутые характеристики комодов, сервантов, диван-кроватей и прочей мебели. Однако из боязни прослыть эпигоном я не буду следовать их примеру, а вставлю в повествование небольшое лирическое отступление другого рода.

Стоял один из тех чудесных дней конца февраля, когда самой природе начинают уже осточертевать морозы, метели, вьюги и бураны. Она с радостью бы растопила часть снега для организации ручьев, но понимает, что проводить такое мероприятие преждевременно, так как но графику еще полагается быть зиме, и все же, желая сделать приятное людям, подбавляет ультрафиолета в солнечный свет, который становится от этого ласковым и игривым, как котенок.

Надо сказать, что в тот день я отнюдь не умилялся солнечными зайчиками, ибо они упорно склоняли меня пересесть в кресло, вытянуть ноги, зажмурить глаза и помечтать о чем-нибудь возвышенном и поэтическом, мне же крайне важно было сосредоточиться, чтобы успешно в назначенный срок завершить работу над фрагментами тезисов к проекту сообщения начальника главка Льва Семеновича Чугунова на симпозиуме, посвященном проблемам усвоения информации в зависимости от калорийности питания. Справка, подготовленная отделом изучения и обобщения, была, как всегда, в своей констатирующей части перенасыщена всевозможными цифрами и данными социологических исследований, но когда дело доходило до выводов и конкретных рекомендаций, становилась расплывчатой и туманной. С одной стороны, приведенные в ней факты говорили о том, что заманчивые идеи лучше всего перевариваются, когда человек сыт, с другой же — наличествовало немало убедительных примеров положительного влияния пустого желудка на остроту восприятия. И вот в тот момент, когда я в который уже раз размышлял над тем, дано ли здесь третье или не да но, раздался мелодичный телефонный звонок и в снятой мною трубке послышался обворожительный голос Катеньки: «Иван Петрович! Вас просит зайти Евсей Виссарионович».

Невольный трепет овладел мною. Евсей Виссарионович был личностью во многих отношениях исключительной, и каждая даже мимолетная встреча с ним оставляла след в памяти. Пока я поднимался со своего второго на третий этаж, где размещался кабинет заместителя начальника главка, мой мысленный взор перелистал краткую биографию Лукоеда, биографию, как справедливо подчеркивали его сподвижники, облыжно кое-кем называемые подхалимами, вполне созвучную эпохе.

Свой трудовой путь юный Евсей начал порученцем (была когда-то такая должность) в нашем административно-хозяйственном отделе. Обеспечить руководящий состав билетами на премьеру Театра на Таганке, организовать льготные санаторные путевки для ихних супруг, со вкусом переставить мебель в кабинетах — все выполнялось им споро, сноровисто, в охотку. Шустрый юноша рано или поздно должен был шагнуть вверх. Его восхождение началось, когда наш главк по примеру других ведомств объявил борьбу за чистоту родной ономастики. Все Адольфы, Альберты, Роберты и Ричарды в один момент стали тогда у нас Андреями, Александрами, Борисами и Романами, а служившие в секторе невинных заблуждений братья-близнецы Лапсердаковы превратились один — в Ивана Николаевича Петрова, а другой — в Шалву Акакиевича Дзодзуашвили.

В это лихое суматошное время внимание начальства Не мог не привлечь энергичный молодой человек с исконно древнерусским ФИО. Так Евсей Виссарионович Лукоед стал заместителем начальника АХО. Новоиспеченный зам с первых же минут пребывания на этом «осту стал есть глазами непосредственное свое начальство и настолько преуспел, что буквально через год съел-таки его окончательно и занял освободившееся кресло. В начале своей руководящей карьеры Евсей Впс-сарпонович явно относился к классу dux dioves loma-ticum. Первым делом он упразднил институт курьеров, воссоздав службу вахтеров, коим вменил в обязанность разносить служебные бумаги. Затем реорганизовал корпус секретарей-машинисток и, войдя во вкус, стал разрабатывать проект замены уборщиц малогабаритными поломоечными машинами, но этому смелому начинанию не суждено было сбыться, так как скромные труженицы возроптали, и бывший в то время начальником главка X. X. Голубев по-отечески пожурил ретивого поборника НОТа.

— Этак вы, батенька, много дров наломаете!

— Стараюсь! — гаркнул Евсей Виссарионович, не расслышав оттенка неудовольствия в тоне начальства и приняв его слова за похвалу.

— А вот этого-то как раз и не следует делать, — наставительно сказал светлой памяти Харитон Харитонович. — Сейчас назначение руководителя, коим и вы являетесь, состоит не в произведении каких-либо конкретных действий, а в придании мыслям и чувствам подчиненных определенного направления. Если вы, скажем, считаете, что поломоечные машины лучше уборщиц, то прежде всего убедите в этом других. Для начала можно провести небольшой коллоквиум, потом подготовьте публикации в печати, если хотите, организуйте ряд стихийных митингов и загородных прогулок в поддержку вашей идеи — и вот только после всего этого подготовьте проект и отдайте его на рассмотрение вышестоящей инстанции. Словом, действуйте словом, но не торопитесь сокращать уборщиц.

Мысль эта, высказанная тактично и ободряюще, глубоко запала в душу Евсея, и он начал говорить. Когда к нам перевели на укрепление Льва Семеновича Чугунова, Лукоед не без основания считался самым многообещающим оратором в коллективе.

Неудивительно, что в очередном конкурсе на лучший эпитет он завоевал первый приз, пустив в обиход прилагательное «несгибаемый». Тут бы ему и двинуться дальше, но дальше все места были заняты. К тому же с приходом Льва Семеновича начались новые веяния, вызванные отсутствием у начальника главка двух передних зубов и подверженностью его ангинозным заболеваниям. По причине этого он специальным декретом объявил речеизлияния пагубными для научно-технического прогресса.

Лукоед тотчас же достал запылившуюся папку с проектом изжития уборщиц и стал было засучивать рукава, как снова получил нагоняй.

— Дровами, слава богу, мы уже обеспечили несколько поколений, — разъяснил ему Чугунов. — Наговорили тоже с три короба. Думать — вот что сегодня требует от нас жизнь.

Хоть и непривычно было на шестом десятке лет перестраиваться, однако Евсей Виссарионович за довольно короткий срок сумел освоить новый стиль руководства. Он настолько погрузился в думы, что даже обедать и полдничать стал в кабинете. Но думы думами, а как наглядно подтвердить свою преданность? Многие в такой ситуации скисли, потускнели, а наш долгожитель Шалва Акакиевич Дзодзуашвили даже запросился на пенсию, но Евсей Виссарионович и тут нашел выход.

Когда Льва Семеновича провожали на очередной межведомственный симпозиум в столицу Одесской области г. Одессу, Лукоед при пожатии руководящей руки уронил на лацкан пиджака слезу умиления достоинством в 17 каратов. Когда же при встрече из его левого глаза капнуло уже 23 карата, начальник главка растрогался и учредил должность еще одного своего заместителя, поручив ему ведение вопросов творческой активности.