Александра Мадунц - Осторожно! Злой препод! Страница 8

Прошло два года, но и сейчас, случайно встретив меня в институте, Юрий с опасностью для жизни бросается наперерез, громко возглашая:

— Александра Игоревна, здравствуйте! Я Юра, который когда-то у вас учился. Ну, тот самый!

Не скрою, обычно внешний вид своих бывших студентов я забываю моментально — дай бог помнить сто двадцать студентов актуальных. Однако Юрия и ему подобных сразу узнаю по безудержной, немного смущенной улыбке, которая при виде меня невольно возникает у них на лицах. Представьте себе: жил на свете зомбированный, не умеющий думать и адекватно воспринимать действительность человек… не жил — скучно существовал… а потом вдруг у него разблокировались мозги, и мир в одночасье заиграл перед ним яркими красками и замерцал полутонами. Все, увиденное новыми глазами, навсегда запечатлелось в подсознании как источник счастья: и задрипанная университетская аудитория, где произошло очередное чудо рождения разума, и серый пейзаж за окном — а заодно я с математическим анализом, тайным, но грозным орудием для углубления извилин. Повезло мне с работой, правда?

Лекция третья,

лирическая, в которой автор делает удивительное открытие — хорошо быть молодым!

Фальцет фальшив, стопа крива, зубов давно не тридцать два.Не тридцать два давно и лет. О юность! Где твой след?

А вы позволите немного лирики? Ну не вечно же мне, для маскировки улыбаясь, плеваться ядом? Ведь даже рекордсмен данного занятия, обитатель саванн кобра черношейная, может плюнуть подряд всего лишь двадцать восемь раз, а потом вынуждена уползти, дабы набраться сил. А я — отнюдь не рекордсмен. Иногда мне кажется, что по природе во мне и яду-то ничуть не больше, чем положено нормальному человеку. В идеале сидела бы преспокойно под камушком со своею маленькой порцайкой да экономила ее про черный день. Не тут-то было! Нами правят опытные доильщики змей. Они знают, что для выработки новой дозы следует вывести рептилию из душевного равновесия — ударить электрическим током, например, или просто неожиданно схватить за голову. Вероятно, мой яд обладает особой ценностью, и его надеются обменять на большое количество конвертируемой валюты, столь необходимой, как в целом нашему государству, так и отдельным его представителям, — иначе не могу объяснить, почему начальство большое и малое с удивительным постоянством хватает меня за голову.

Но воспользуюсь кратким затишьем. Сегодня выходной, и малого начальства рядом нет. Телевизор обесточен, нечитаная газета брошена в мусорное ведро настолько ловко, что я не разглядела ни заголовков, ни даже фотографий на первой странице, — вот так мы, хитрые кобры черношейные, расправляемся с начальством крупным. Помните, что говорил Карлсон, с упоением наблюдая, как ведущие политической передачи, стоит щелкнуть переключателем программ, исчезают с экрана? «Старички во всем слушаются моей команды».

Конечно, стоит выйти на улицу, безмятежности тут же настанет конец, и неважно, что будет причиной — вонючая гора объедков возле мусорного бака, мимо которого хожу в магазин, цена гречки в означенном магазине или что-нибудь другое. Только я не выйду. Я сварю себе крепкого кофе, собственноручно помолов зерна (боже, что за аромат!), съем разом полшоколадки, и долгожданные эндорфины, они же гормоны радости, бодрыми струйками потекут в мозг. Потом поставлю диск Высоцкого и услышу:

Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном.Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном.Где твой черный пистолет? На Большом Каретном.Где тебя сегодня нет? На Большом Каретном.

Услышав, не мешкая, подпою, а всласть напевшись, закрою глаза и перенесусь в прошлое.

…Для меня нет счастливее студенческой поры. И не только потому, что каждому кажется — раньше трава была зеленее, а небо выше. Тут сошлось многое.

Детсадовский возраст столь далек и призрачен, что, лелея смутные обрывки воспоминаний, я не вполне уверена, что то милое нелепое существо, которое в них всплывает, и вправду я — так, нечто из области мифов и преданий.

Школьные годы помню прекрасно. Для меня это нечто вроде минного поля, через которое ты волей-неволей вынужден пройти, чтобы выбраться на простор. Нескончаемые жестокие попытки решить вопросы жизни и смерти, любви и ненависти, правды и лжи — в полной убежденности, что таки да, до тебя это никому не удавалось, но ты обязан справиться, причем обязательно до выпускных экзаменов, потому что потом придется, временно отложив заботу о судьбах человечества, вплотную засесть за учебники.

Впрочем, учеба давалась мне патологически легко, что смущало одноклассников и отнюдь, кстати, не прибавляло симпатии со стороны учителей. Плюс к этому гормональная перестройка, чреватая столь сильными эмоциональными всплесками, что при нынешнем состоянием здоровья я бы, боюсь, подобного не выдержала. Много еще можно было бы добавить, да стоит ли искать слова, если нужные давно уже найдены?

Вообрази: я здесь одна,Никто меня не понимает,Рассудок мой изнемогает,И молча гибнуть я должна.

Татьяне как раз стукнуло семнадцать — возраст, в котором мы с вами заканчивали школу.

Все переменилось в одночасье. Я поступила на математический факультет университета, где с потрясением обнаружила — я, оказывается, не одна, и меня понимают без долгих объяснений.

Вспоминается следующий эпизод. Студенты-психологи нередко проводили у нас опросы, чтобы потом использовать результаты в научной работе. В данном случае речь шла о какой-то сложной классификации характеров. Пока первому из нас зачитывали вердикт: «Вы принадлежите к крайне редкому типу личности», — герой с ложной скромностью опускал глаза. Когда ровно тот же тип обнаружился у второго, мы немного удивились. У третьего — хихикали. Ну а уже далее громко и радостно ржали.

К чему это я? А к тому, как важно правильно определить, куда идти. Предпочитаешь ты заниматься математикой или кройкой с шитьем, какое счастье — оказаться среди своих, тех, кому нравится то же, что и тебе, с кем у тебя схожая система ценностей. Как сказал Эйнштейн, «каждый гениален. Но если о рыбе будут судить по тому, как она лазит по деревьям, она проживет всю жизнь думая, что она тупица».

В университете я попала, наконец, в свою стихию. А еще получила пять лет настоящей, удивительной свободы.

В школе у меня ее не было — на минном поле не больно-то позволишь себе лишний раз ступить влево или вправо. Сейчас, правда, другие времена. Многие чуть ли не с первого класса прогуливают уроки и не заморачиваются всякими глупостями вроде домашних заданий. Однако настоящей я бы эту свободу назвать не рискнула, и подобные дети вызывают у меня только жалость. Большинству из них дорого придется потом заплатить — гораздо дороже, чем они предполагали, но они поймут это, когда будет уже поздно что-то менять. Да, став старше, мы тоже так или иначе всегда платим за свой выбор. Но взрослый человек тем и отличается, что делает его осознанно и соизмеряет меру расплаты.

Конечно, данное умение не сваливается на тебя неожиданно с неба при получении аттестата, а вырабатывается постепенно. Я обычно говорю студентам на одном из первых занятий: «У нас пока еще осталось обязательное среднее образование — обязательного высшего не было и нет. Не надейтесь, что я буду заставлять вас учиться, да я и не имею на это права. Моя профессия — не надсмотрщик, а преподаватель. Если вы не занимаетесь, я предполагаю, что вас загнали в институт против воли, и вы стремитесь поскорее его покинуть. Раньше первой сессии, боюсь, не удастся, зато в феврале вы получите желаемое. И очень бы хотелось, чтобы тогда не было ни слез, ни жалоб. Чтобы вы понимали: вас не отчислил деканат — вы сами приняли решение».

У меня нет иллюзий — мало кто воспринимает мои слова всерьез. Хотя сама я глубоко убеждена — можно привести лошадь к водопою, но нельзя вынудить ее пить. Точно так же не вынудишь человека включить мозги и начать учиться. В любом случае, мне глубоко отвратительна мысль о насилии над личностью. Стараюсь не допускать его по отношению к себе — и не умею применять к другим. Что, самокритично добавлю, составляет мой огромный минус как педагога. Преподаватель вне зависимости от личных пристрастий обязан иметь в своем рабочем арсенале все реальные методы воздействия на студентов (хочется неполиткорректно добавить — включая хорошо вымоченные розги). А в некоторых ситуациях профессионализм, увы, подсказывает: наилучшим вариантом было бы по-настоящему разозлиться и повысить голос. Так уж приучили бедняг в школе и дома — пока взрослый говорит спокойно, его можно не слушать.