Александр Шемионко - Кто в армии служил, тот в цирке не смеется Страница 8

– Лежать! А то стрелять буду!!!

После этого он, уже обращаясь к караульным, выкрикнул все команды, как положено по инструкции, и пропустил на территорию поста начальника караула лейтенанта Черных. По всей форме доложил ему, что, мол, совершено проникновение на охраняемую территорию, и нарушитель задержан после производства одного предупредительного выстрела в воздух.

Лейтенант очень близко подошёл к Белозёрову и тихо, чтобы никто не слышал, спросил:

– Рядовой, ты что, охренел?

– Вероятно, да, – так же тихо ответил Саня, на что Черных громко проговорил, обращаясь не к Белозёрову, а к смотревшим на него солдатам:

– Молодец, рядовой Белозёров! Учитесь все, как надо нести караульную службу!

Потом подошёл к матерящемуся в грязи Щукину и скомандовал:

– Рядовой Щукин! Встать! Молчать! Смирно!!! Я тебя уже предупреждал, чтобы ни одна тварь бессловесная не смела после отбоя выползать из казармы на территорию части? Предупреждал? – и, не дождавшись ответа, заорал: – До самого дембеля просидишь у меня на гауптвахте! На «тумбочке» будешь у меня в Новый год стоять вместо телевизора!

Кто служил в армии, тот поймёт, что не поставят Васю на тумбочку и не будут смотреть на него как в телевизор. А означает это, что старослужащий рядовой Щукин, вместо того чтобы со всеми встречать Новый год и пить сок, а может, и не сок, возле ротного телевизора, будет назначен дневальным по роте. Всю ночь он простоит на своём «рабочем месте» возле тумбочки с телефоном и переговорным устройством по части, той самой «тумбочки», о которой так грозно орал сейчас лейтенант Черных.

– Да, Белозёров, я тебе не завидую! – тихо сказал начкар, когда уводили Васю Щукина, показавшему на прощанье Сане кулак размером с хороший астраханский арбуз.

Гладиатор

Развлечений в армии было не очень много.

Первое – это санитарная часть, в которой можно провести несколько счастливых дней, если у тебя поднялась температура или «кирзачи» ввиду неправильно накрученных портянок протёрли тебе ноги до кости. Иногда, правда, общее хорошее впечатление портили уколы, которые ставил больным молоденький медбрат, видимо, просто не обученный, как это правильно делать. И по ощущениям казалось, что в тебя втыкают карандаш. Но ради всего остального можно было пожертвовать своим мягким местом. Зато не надо было ходить в наряд по свинарнику или в караул, еду приносили прямо в палату, режима нет никакого, кроме обязательного дневного сна, беспрекословно и с удовольствием выполняемого всеми больными.

Можно было полночи травить анекдоты и вспоминать девчонок, оставшихся на «гражданке». Рассказывать в мельчайших подробностях все интимные моменты, которых никогда и не было, но очень бы хотелось, чтобы были, чем вызывать нескрываемую зависть и уважение соседей по больничной палате. После пятого пересказа ты сам уже начинал верить, что всё это действительно было. Чистая правда! И уже уверенно повторять и повторять рассказ, не боясь запутаться в нём и переврать мелкие, но очень важные для правдоподобности детали, ну, скажем, про красные трусики в белый горошек…

А ещё старослужащие больные учили молодых больных «отбиваться», прыгая в кровать кувырком через её спинку. Делалось это так. Для начала выбирался кто-то из молодых солдат, и его начинали тренировать «отбиваться» на время. Когда он уже успешно укладывался в норматив, выходил старослужащий и прыгал с разбега в кровать, но не сбоку, а сделав при этом крутой кульбит через её спинку. Молодых «карасей» начинали подначивать повторить «подвиг» старослужащего «деда», и ещё не было случая, чтобы не нашёлся хотя бы один дурак, считающий себя смельчаком-героем. Незаметно для «героя» под кровать ставилось достаточно прочное сооружение, называемое просто армейский табурет. И когда после прыжка бойца на койку раздавался страшный хруст, всегда спорили, что сломалось. Уф! Ну, слава богу, на этот раз только табурет! Вот такие шуточки.

Летом, когда заполярное солнце не заходило за горизонт круглые сутки и ночью было так же светло, как днём, можно было поставить стрелки часов на время наступления обеда, разбудить пару «карасей», обвешать их бачками, чайниками и кастрюлями и отправить в столовую за едой. После чего лечь в койку и мирно ждать выстрелов из автомата, которые непременно раздадутся, когда сонные «караси» добредут до спецполигона, мимо которого проходила дорога в столовую. Ночью там выставлялся пост с вооружённым часовым. Ага, есть! Бах! Бах! Теперь надо укрыться одеялами и сделать вид, что все крепко спят, так как через пять минут в лазарет залетит злой, как чёрт, нет, хуже чёрта, начальник караула. Увидев спящих людей, он скажет им на сон грядущий пламенную речь, самыми культурными словами в которой будут «козлы вонючие», «уроды» и «ваш дом – дисбат»! Но никто не проснётся, потому что все крепко спят…

А ещё можно было вынести спящего «карася» вместе с кроватью в туалет и, поставив его койку сверху на стенки кабинок, громко крикнуть: «Рота! Подъем!» Благо, что гипс и дежурный солдат-фельдшер всегда были под рукой. Трах, бах!!! Ну, сегодня неинтересно, только разбитый нос, локти и колени. Уноси гипс, медбрат, неинтересно. Отбой! Всем отбой!

Когда в санчасти лежал Белозёров, соседнюю с ним койку занимал парнишка армянин, обладающий способностями гипнотизёра. И всеобщим развлечением было, когда он вводил в транс кого-нибудь из больных. Кто-то в состоянии гипнотического сна ехал домой на поезде и разговаривал с незримыми соседями по купе, в деталях рассказывая все секреты своей службы. Кто-то ходил на рыбалку или пил холодное пиво в хорошей компании «под солёную вяленую рыбку». Самым писком было внушить погружённому в гипнотический транс человеку знакомство, а потом групповой секс с несколькими девицами. Обычно это проделывали с кем-то из молодых солдат. Счастливчик стонал, охал и ахал и выполнял всё, о чем его просили «шаловливые девчонки». Когда испытуемого выводили из состояния волшебного сна, он только глупо моргал глазами и краснел при виде толпы идиотов, которые от смеха уже не могли говорить и тупо валялись по всей палате – кто на койке, а кто уже просто на полу! Нормальное стадо свиней! Хрю, хрю, хрю… Если бы Саня не видел всё это собственными глазами, то ничьим рассказам не поверил бы никогда. Но факт остаётся фактом.

Второй «развлекухой» было время, когда в часть привозили «партизан». Партизанами называли лиц, ранее уже отслуживших в армии срочную или действительную службу и уволенных в запас. По мысли нашего главнокомандования, техника в армии находилась в постоянном развитии, а военнообязанные, находящиеся в запасе, могли не поспевать за её совершенствованием и «морально устаревали»! Поэтому через определённое время, известное только сотрудникам военкоматов, этих лиц призывали в ряды вооружённых сил для прохождения переподготовки на новых видах вооружения, чтобы последние, в период наступления часа «Ч», не дай бог война, могли блеснуть своими знаниями и умереть за Родину политически грамотными и технически подготовленными бойцами.

На практике же всё обстояло совсем не так радужно. Вся новая техника или её отдельные модернизированные элементы были под грифом «секретно». И для её изучения и последующей работы требовался допуск «на секретность» определённой формы. Большинство же «партизан» такового не имели, а если когда-то и имели, то сроки действия его уже давно закончились, и требовалось повторное оформление необходимых документов. Процедура эта слишком муторная и длительная. Требовались всевозможные проверки со стороны различных «секретных служб». И поэтому вся переподготовка сводилась обычно к тому, что толпе «партизан» показывали образцы новой техники издали, руководствуясь принципами: «Входить нельзя и трогать тоже!» После этого их вели на кладбище устаревшей техники, которая перегнивала на складе ДХ (длительного хранения). А вот уже там можно было всё потрогать и покрутить. И даже влезть внутрь подвижной радиостанции, установленной на броневике времен Гражданской войны. Посидеть на водительском кресле и посмотреть в обзорное пуленепробиваемое стекло, которое действительно не могла пробить ни одна пуля из-за его большой толщины. Правда, через него не было ничего видно, но это был не самый большой его недостаток. Многие «партизаны» действительно в своей жизни не видали ничего подобного и с неподдельным интересом «листали эти странички истории». Значит, военные сборы проходили не зря! Можно оправиться и покурить…

После этого, чтобы как-то занять «партизан», их направляли на всевозможные хозяйственные работы по ремонту помещений или уборке территории. А вечером, после отбоя, из их казармы, куда офицеры старались заходить как можно реже, слышался звон стаканов и доносилось нестройное пение про «аборт корабля», ну, в смысле «а волны и стонут, и плачут, и бьются о борт корабля…» Потом пение постепенно переходило в ругань, и после набившей оскомину фразы: «Ты, чё! Меня не уважаешь?» или «Ты кого это козлом назвал, свинья?» обязательно слышался звон разбитого стекла. Затем кого-то выбрасывали из окна, или он прыгал сам, потому что за ним непременно гнались. Чтобы замести следы, преследуемый «охотниками» «кабан» метался по территории воинской части и неизбежно попадал на охраняемые посты. Тогда в ночи начинали звучать одиночные автоматные выстрелы.