Александр Крыласов - Раскодированная Россия Страница 8

– Вот так я с ним расправлюсь, – утирая пот и пытаясь отдышаться, пообещал Ушанкин.

– А что же ты вчера переконил, – поддел Троекуров, – вчера нужно было ему юшку пускать.

– Действительно, – поддержал один из соседей, – чего теперь кулаками махать.

– Ни б, – рассердился Витёк, – я думал, он власть. А он просто психованный. Чтобы я свой особняк психу подарил? Да ни в жисть. Кто со мной пойдёт?

Желающих не нашлось. Напрасно Ушанкин предлагал часть апартаментов своим храбрым соратникам, напрасно расписывал величину плазменного телевизора и мягкость белого дивана. Добровольцы залегли в окопах: набить втихаря пачку Серому это завсегда. А так, чтобы штурмом брать особняк и выбивать «товарищей» силой – нет, это чревато. Тогда Витюша предложил для храбрости накатить.

– А у тебя есть? – сразу оживилось войско.

– Только для десантников, – отрезал Ушанкин, – кто пьёт, тот идёт в атаку.

– А у тебя много? – недоверчиво сощурились ополченцы.

– По литру на рыло выставляю, – заявил вербовщик, – коньяк «Хунаси».

– «Хеннеси», – поправил один из соседей.

– Хороший? – поинтересовались одни.

– Сойдёт, – успокоили другие.

Все за исключением Крылова, Троекурова и двух очкариков, согласились под командованием Витюши взять штурмом его кровный особняк.

– Но, не взыщи, Серафим, твоя мансарда кому-нибудь другому достанется, – предупредил распалённый Витёк.

– Например, мне, – предположил давно положивший на неё глаз Игорёк.

– Смотри, Витюха, – шмыгнул носом Троекуров, – их там много.

– Они все пьяные в дымину, – рассмеялся Ушанкин, – мы их одной левой выбьем.

– Да вы через два часа такие же будете, – накаркал Крылов.

– Мы по двести фронтовых и в атаку, – начал убеждать себя и других полководец Ушанкин.

– Остальное выпьем за победу, – поддержало томимое жаждой войско.

Витюха вынес два ящика заныканного коньяка в песочницу, и артиллерийская подготовка началась. Первые сто грамм ушли незамеченными. Вторые, как водится, за победу. После третьей Витюша вновь изобразил, как глумится над поверженным врагом. Движения его стали замедленными и немного балетными. Ушанкин напоминал фигуриста, исполняющего тройной тулуп в замедленном повторе, только вместо льда под ним скрипел песок. Пару раз Витюха упал, но какое фигурное катание без падений? Дальше полководец Ушанкин допустил стратегическую ошибку: вместо того, чтобы, возглавив осмелевшее войско, ворваться во вражескую крепость, он предложил на посошок. Посошок растянулся на три захода: пристяжную, отходную и уже без названия. Когда ящики с артиллерийскими снарядами иссякли, пехота лежала вокруг песочницы в немыслимых позах. Как будто и вправду пехотинцы пали смертью храбрых положенные шквальным огнём противника. Игорёк лежал поперёк сидения качелей и тупо смотрел в землю. Сосед с третьего этажа, лежащий с зажатой бутылкой в руке, напоминал политрука с гранатой, поднимающего взвод в атаку. Сосед с пятого обхватил ножку детского грибочка руками, и казалось, это медсестра выносит раненого бойца с поля боя под свист и улюлюканье снарядов. Витюша лежал на спине, глаза его были устремлены в небо. Губы шевелились, отдавая неслышные приказы, вытянутая правая рука держала шарф, он полоскал на ветру как знамя.

Глава 11

– Витюху убили! – послышалось с улицы.

Жильцы стали собираться у холодной и неуютной песочницы, хранившей следы вчерашнего пира. Было семь утра. Побитое «Хенесси» войско расползлось около часу ночи, оставив на стылой земле боевые доспехи. Варежки и шапки, шарфы и даже чей-то носок, припорошенные снегом, напоминали о вчерашнем побоище с Зелёным Змием.

– Кто сказал, что его убили? – голосом прокурора спросил Троекуров.

– Я, – отделилась от соседей жена Игорька, известная сплетница и пустолайка, – сама видела. Лежит родненький на бочку возле особняка. Бросили его одного, бесстыжие.

– Может, он пьяный? – выразил сомнение Игоряха.

– Какой пьяный? – взвилась как ракета его супружница, – сама видела, как его прикладами забили опричники энти. А товарищ Серый самолично командовал. Забейте, говорит, его, он здесь самый вредный.

Бабы начали привычно подвывать и утирать слёзы. Тогда Серафим и Игоряша пошли проверять точность разведданных. Разведчики вернулись чернее тучи, оказывается, Ушанкина уже на улице не было, видно, тело занесли в особняк.

– Концы в воду прячут, – резюмировал Серафим, – Витюшу, лучшего моего другана прикладами как последнего бродячего пса забили. А мы что? Так и оставим?

– Мы отомстим, – неуверенно подали голоса соседи, – мы расквитаемся. Но сначала нужно помянуть.

– А-а-а-а-а, – махнул рукой Троекуров, – вам бы только нажраться.

И, правда, соседи плача и проклиная злодея Серого, принялись деловито готовиться к поминкам. Рыдающая вдова Ушанкина, глотая слёзы, стала писать список приглашённых.

– Сволочи вы, – не выдержал Серафим, – правду говорят: чем в России поминки отличаются от свадьбы? На одного пьяного меньше. Ну, вас всех – один отомщу.

Все принялись отговаривать народного мстителя, предлагая поднакопить силы и выработать чёткий план действий. К Севе подошёл очкарик из соседнего подъезда.

– Всеволод Андреевич, что я могу для вас сделать? Я вам бесконечно благодарен за счастливое вызволение из застенков.

– Спасибо за заботу, но больше всего мне в данный момент требуется швея.

– Швея? – обалдел сосед.

– Видите ли, уважаемый, российская действительность такова, что постоянно предлагается выпить. Горе и радость, рождение и смерть, утрата и покупка – всё сопровождается предложением «обмыть». Вот и сейчас: погиб человек, а все уже заняты поисками спиртного, как будто именно водка укажет дорогу в рай усопшему. И попробуй, откажи – станешь врагом на всю оставшуюся жизнь.

– Традиции, – пожал плечами сосед.

– Я не собираюсь менять привычек нашего великого народа. Раз уже поменял – хватит. Просто мне пришла в голову идея как совместить приятное с полезным. Распарывается обычная куртка и в подкладку подшивается прорезиненная ткань. В левом рукаве что-то типа воронки с клапаном. Берёшь правой рукой рюмку водки, подносишь ко рту две руки одновременно и, делая вид, что выпил, плескаешь водку в левый рукав. Допустим, одну, две рюмки, действительно выпиваешь, а остальные сливаешь в рукав. Потом её можно обратно вылить и использовать как жидкую валюту. Убиваем сразу несколько зайцев: и в конфликт ни с кем не вступаем, и голова всегда ясная, и с похмелья не мучаемся. А водку потом всегда можно на хлеб поменять.

– Здорово, – загорелся сосед, – я сделаю. У вас есть подходящая куртка?

– Найду.

– Так, а где взять водонепроницаемую ткань?

– Может, надувной матрас распатроним?

– Точно. Несите, Всеволод Андреевич, компоненты. Через два часа будет вам куртка Джеймса Бонда. Я, знаете ли, очень соскучился без дела. Мы же россияне очень трудолюбивые люди, только нам цель нужна большая. Чем больше, тем лучше, а без цели мы сразу в запои уходим. Согласны?

– У меня, знаете ли, более профессиональный взгляд на такие вещи. Хотя определённая логика в ваших словах есть. Со своей стороны предлагаю наладить серийный выпуск таких курток – ВВП скакнёт сразу в несколько раз, да и смертность поубавится.

Через два часа сосед действительно принёс шпионскую куртку. Сева тренировался со стаканом воды, когда в дверь вломился Троекуров. Ни слова не говоря, он выставил бутылку рома на стол. Помолчали.

– Из старых запасов, – пояснил Серафим, – давай Витька помянем.

– Да там же общие поминки собирают, – попробовал отказаться Сева.

– Что общие, – возразил Троекуров, – все тут же нажрутся и будут песни петь. Типа, покойник при жизни был весёлым человеком, он сидит там, на облаке и радуется, какие у него хорошие были друзья и подруги. Тьфу.

– Это да.

– Никто его не знал, так как я, – распаляясь, продолжил Серафим, – «Витюха – алкоголик, Витюха – тунеядец». Так все считали. А у Витька была чистая душа, он любил красоту, красивые вещи, красивых женщин – вот к чему рвалась его душа. А ничего этого не было. Кругом только алюминиевые, гнутые вилки, да каракатицы пятьдесят четвёртого размера, тридцать три квадратных метра, да обшарпанная мебель. И когда он въехал в особняк, тут-то и воспарила его душа. И обрела, наконец, счастье и покой. Вон, все говорят: «Витька жаба задавила за особняк». Дурачьё. Его лишили красоты. Опять вернули в убожество и нищету. Все смогли это перенести, а он нет. Хочешь стих?

– Давай.

Вышло красно солнышко, да закатилось,Нетути травки – сугробы, да лёд.Сердце стучало, порой колотилось,А нынче ударит и тут же замрёт.

Стёжки пусты, да сносилися лапти,Грудь нараспашку, а свет не согрел.Только б завыть: православные, грабьте,А что с меня взять, если гол как пострел.

А мне без тебя пустота и могила,Ветер колючий, да жидкая грязь,А мне без тебя табурет, да стропила,Да крепкая верёвка, чтоб не порвалась.

Слёзы в глазах или морда в рассоле,Где ж ты, Витюша, мой корешок?На столе закуска – горбушка без солиИ есть ещё рукав – это на посошок.

Где ты мой друг? Словно соли хрусталикУпал, растворился на дне туеска.А что мне осталось? Недопитый шкалик.Разбитое сердце, да злая тоска.

Серафим и Сева, не чокаясь, помянули раба божьего Виктора Ушанкина. Серафим продолжил: