Владимир Марченко - Этапы большого пути. Сатира без юмора Страница 8

Когда в конце недели у Пёрышкина выходной подходит, так ему лучше три смены отпахать. На работе знает, что делать — пилить или строгать, кран сменить или унитаз прочистить от инородных возникновений, а может фотки делать на документы. В понедельник дверь делал в подвал. Ширина известна, длина — измерена, работай и радуйся, как стружка вьётся, как пила поёт, а дома — ничего не ясно, непонятно, что произойдёт в следующий час, а любимый голос зовёт на подвиги.

— Чего в этом телевизоре не видел? Они ничего не умеют, вот и голяком плавают синхронно. Проверни мясо, сходи за тестом в кулинарию. Буду печь вам беляши. — Он не спорил, но соревнования досмотрел, потому как шла Олимпиада не первый день. Крутить мясо поставил к аппарату сынка — пятнадцатилетнего крепыша, стесняющегося ходить в магазин за продуктами, потому что если появиться с пакетом, пацаны, а особенно Тонька, будут вопить, что он маменькин сынок.

За недосоленный фарш Пёрышкину влетело шумовкой по заднему боку, но фарш солил Женик; хорошо, что высыпал только ложку, а не всю банку. А если бы Аглая видела, как её принц вытаскивал из кастрюли с тестом расшалившегося котика Мурзика, то женщину непременно хватил инфаркт или корь. Сидор знал, как нужно беречь любимую, не всегда доводил до сведения о таких мелочах, понимая, что слабый пол не только может рассердиться, но и впадёт в депрессию, которая не позволяет готовить завтрак, в меню которого может входить манная каша, отварное яйцо и чай. Котика незаметно отмыли в ванной, завернули в полотенце и положили на батарею отопления. Как только запахло первыми пирожками, именуемые беляшами, он спрыгнул на пол и принялся тереться о ноги Пёрышкина, работавшего на сковороде. Катала тесто и начиняла Аглая. Женюрка старательно дегустировал. Вся семья в хлопотах.

Пёрышкин напёк приличную горку пирожков. Смазывая руки мазью от ожогов, захотел на воздух. Он бы мог работать в верхонках, но жена не позволила брать сковородку руками в рукавицах.

— Это же антисанитария, Пёрышкин. Кто же беляши кладёт на сковороду варежками? Что скажет соседка Виктория Давыдовна, если увидит? Она всем расскажет, какой у меня муж недотёпистый. Мне это надо? Такая слава пойдёт по подъезду… Скажете, что не мужское дело стоять у огня, переворачивая беляши. Но кто если не мужчина, испечёт вкусную пахлаву для любимой? Мужчина не отвлекается на пустяки. Ему наплевать — есть ли мука на лбу или сажа на подбородке. Он обходится на кухне без зеркала и расчёски. Работает и — всё. Не плещет себе на руки жир в больших количествах.

Я и сам на первом году супружества научился заварить чай, разогревать борщ, поить дочку тёплым молоком. Жена обещала научить жарить глазунью из двух яиц. Научусь. Научусь. Мы, мужчины усидчивые. У телевизора без отдыха могу лежать десять часов, если никто не придёт в гости. Разве не смогу одолеть это кулинарное блюдо? Пёрышкин научился, а я чем хуже?

Сидор из подъезда вышел слегка пошатываясь. Посмотрел на своё окно. Из форточки тянулись вверх клубы дыма. «Проветривает», — подумал Пёрышкин, дыша полной грудью. Вдруг увидел странный предмет. Вытер слезящиеся глаза, рассмотрел, подняв. Это было произведение искусства, а не простая пуговица. Хотя где-то он видел подобное творение. «Надо же, — умилился Пёрышкин, — ещё недавно блистательные пальчики застёгивали свою одежду, ласково пропуская её в петлю. Потеряла, а теперь горюет. Подобную пуговку невозможно найти». — Он представил очаровательную незнакомку, потерявшую предмет своей первой необходимости. Он тотчас представил картину Крамского и загрустил по всем правилам. Несколько шагов в сторону от подъезда привели его в чувство. Пёрышкин начал думать, применяя дедуктивный метод. «Если пуговица лежит у подъезда, то возможно владелица, прекрасная владелица живёт на каком-то этаже. Возможно, пришла к подруге, а вдруг ушла? Хотя есть шанс увидеть эту очаровательную, если устроить засаду». Этажей было три, а не пять. Это увеличивало шанс на встречу.

Выходили и входили разные соседи, а той, которая должна была искать потерю, не появлялась. Пёрышкин внимательно рассматривал женщин, понимая, что встреча отодвигается на неопределённый срок. Было морозно, и пошёл снег большими кусками, похожими на беляши. Сидор не покидал поста наблюдения два часа. Из форточки не шёл дым. Окна квартир взялись освещаться внутренним светом.

Пёрышкин жил воображением, а воображение рисовало разные картины предстоящей встречи. До чего можно докатиться на голодный желудок. Что делать? Как увидеть красавицу, обронившую важный предмет пальто. «Напишу объявление», — решил Пёрышкин, сидя в ванне, и отогреваясь после долгого стояния у подъезда. Встреча произошла раньше, чем думал Виталий.

— Пёрышкин! — вошла в ванную Аглая внося, сияющее от счастья, лицо: — Чего ты молчал, идол? Я с ног сбилась, — показывала пуговицу жена, — весь дом перерыла, на работе все щели обследовала.

Сидор ничего не видел и не слышал. Воображение медленно лопалось, как дождевые пузыри на луже.

По комнатам ходил объевшийся Мурзик, иногда садился и принимался выгрызать присохшее к лапкам тесто. Заканчивался выходной. Что можно добавить. Незнаю. Нельзя давать волю воображению. Меньше фантазий, больше реального взгляда на жизнь. Если сказали, что на ваучер получите два автомобиля, то подумайте, где будут владельцы строить гаражи. Мест не хватит горожанам, а значит, селяне в более выгодном положении — у них свободных мест больше. Завтра я еду в деревню, чтобы строить гараж, а вы — как хотите. Можете продать свои автомашины, но я буду ждать, представляя, как поеду с дочками на озеро, как они будут радоваться, заходя в чистую воду.

Прощай, дефицит!

Занесло меня вчера на продуктовую базу. Новый год на носу. Счастливый случай. В старое прежнее время меня б на этот склад, на пушечный залп не подпустили, а нынче — заходи, бери все, на что глаза глядят. Даже в подсобку нашего сельповского магазина могли входить лишь избранные в пыжиковых и норковых шапках. А тут база, ёклмн. Двери — настежь, как в клубе, и холодрыга такая же. Обнищавший народ в кожаных зипунах тащит дружно коробки и мешки, грузит в машинки и машинищи.

Хожу, разинув рот. Чего только нет. На цены смотрю. Голова кругами идёт. Цены под мою смешную пенсию подходят. Всё культурно разложено, и продавцы улыбаются, как будто родного увидели. Это же надо — при такой безработице и прочем развале экономики и такое изобилие. Фирменный сон. При нэпе, писали, что так было. Разволновался до последней степени. Давление, как лягушка подпрыгнула в кармане Дроздова. Набрался наглости, подошёл ближе, шёпотом спрашиваю у одной артисточки, похожей на куклу Барби:

— Можно?

— У нас всё можно, — отвечает ласково.

— А если…

— Да.

— И мне? — удивился до самого края.

— И вам, если хотите.

— Вот — это?

— Пожалуйста. Сколько? Можно и полкилограмма.

— База-то оптовая? — не понимаю ничего.

Актриска из-за «верстака» улыбается, взвешивает, упаковывает и благодарит меня за покупку. Когда меня мог поблагодарить наш продавец за маргарин, за кулёк лапши? Во сне. Ну, хоть бы свою кукольную мордашку сквасила, нагрубила. Не по себе стало. Издевается, вижу. От меня деревней несёт и силосом за километр. Я на ферме коровьи цепи сторожу. Коров, как пролетариев нет, а цепи остались.

Понял я — это она мне так хамит по-новому, вежливостью убивает. Не стерпел. Кровь ударила голову, и вскричал, как Тарас Бульба, заряжая винтовку против сына-предателя:

— Чего ты мне свои зубки фарфоровые скалишь? Я — к тебе по-человечески, а ты меня облаять не хочешь? Брезгуешь? Снегурочку из себя занюханную выкаблучиваешь! Может, с кем перепутала? Из деревни я, из колхоза, который обанкротили перестройщики!

— Не волнуйтесь, успокаивает Снегурочка ласково. — У нас часто бывают нервные покупатели. Им несвычно видеть такое обхождение. Вчера даже «неотложку» вызвали одной милой даме в халате синем. У народа нервы не стальные. Ослабли. А вас, дедушка, незнаю. У нас такая форма обслуживания. Отпускаем всем, кто сколько захочет.

Ничего не понял, а обида взяла. Прямо хватает зубами за валенки, как дворняга. Где радость, что был на базе. Что скажу? Урвал, выпросил, как жену порадую дефицитной покупкой? Как внукам в глаза посмотрю? Кум что скажет, когда его за стол усажу. Он удивится? Нет. Позавидует? Нет. Сам поедет, сам купит. Мыслимо ли так безрадостно жить? Какое было отличное настроение, когда по этой базе ходил, многочисленные продукты бесплатно нюхал. Унизили народ до последнего предела. Праздник отняли. Хотя бы за вход деньги брали, а ведь два часа, как по Эрмитажу ходил, никто ничего не сказал плохого.

При социализме настоящим человеком себя чувствовал. Из Польши привёз фломастеры детям. Вся школа приходила смотреть, успеваемость у детей поднялась. Учитель рисования домой пришёл, умолял, чтобы продали ему эти диковинные цветные палочки. Сегодня этими фломастерами все малыши в детских садиках на обоях рисуют. Не стало дефицита, товарищи дорогие, как жить будем? Икра красная и чёрная — ешь хоть ложкой, хоть совком. Балык осетровый на прилавках, как простая селедка, который месяц скучает. Шапки пыжиковые валяются почти на каждом базаре по сотни штук. Моль отворачивается уже от натуральных шуб, требует, чтобы ей синтетику подавали. Она к ней привычна. Вот так и попробуй, поживи в своё удовольствие, когда дефицит вышел из подполья и даже в продуктовых магазинах можно купить любые ковры без очереди и без записки от Семёна Самсоновича.