Андрей Норкин - Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии Страница 9

Первый дивизион вообще гоняли гораздо больше нас. Они были рабочими лошадками, а мы – блатными, потому что ВУП (взвод управления), как и ВМО (взвод материального обеспечения) отвечали за организацию всего армейского быта – от мирного до боевого. А пока мы все это обеспечивали, дивизионы занимались (или скорее должны были заниматься) боевой подготовкой.

Поэтому дежурными и дневальными по дивизиону заступали только ребята из самого дивизиона. Особенно часто эта роль выпадала упомянутым выше Месхидзе и Сахарашвили. Они все время ходили вместе, а дежурили по очереди – это была такая своеобразная привилегия. Они выступали как бы маленькими дивизионными начальниками. Месхи и Сахар – так их называли – вообще обладали неплохим чувством юмора. Однажды вечером в казарме устроили какой-то безумный бардак – все кричали, визжали, прыгали по койкам, кидались подушками… В общем, вели себя как настоящие обезьяны.

В конце концов этот ад привлек внимание дежурного по полку, майора Гайворонского. Он начал колотить в закрытую стеклянную дверь, которая вела из казармы сразу в помещение штаба.

– Месхидзе! – заорал Гайворонский, едва не расколотивший стекло, потому что дежурный по дивизиону его не слышал. – Месхидзе!

– Слушаю, товарищ майор!

– Что у вас за бардак? Немедленно ко мне!

Месхи убежал в штаб, и на несколько минут воцарилась тишина. Когда Месхи вернулся, он с порога заявил:

– Майор Гайворонский спросил, что у нас происходит? Я сказал: «Свинья забежала в расположение, товарищ майор, ловим ее!»

– И что? – раздался чей-то вопрос.

Месхи выдержал эффектную паузу и сказал:

– Велел продолжать!

Ну, мы и продолжили…

«Карантин, в котором я «воспитывал» молодых солдат, разогнали за полторы недели до присяги, чему я весьма удивился. Последние два дня в нем были очень насыщенными. Сначала был однодневный полевой выход. Сперва – марш-бросок со всякими «атаками», «газами», «нападениями», а потом уже на месте учились стрелять, окапываться, понюхали слезоточивого газа. На следующий день ездили стрелять на полигон. Тут мне удалось «отвести душу», так как мне как командиру отделения и сержанту полагалось 24 патрона вместо трех солдатских. Оказалось, что стрелять в каске страшно неудобно, потому что мешают очки. Но я все равно сбил четыре мишени из шести. Оба раза я промазал по «пулемету», а ростовые мишени за 100 и 200 метров – сбил. 18.06.1987 г.»

Как ни прискорбно, это был предпоследний раз, когда я стрелял. В каждом мальчишке, без сомнения, сидит эта сумасшедшинка – желание что-нибудь поджечь или взорвать и посмотреть, что из этого получится? Например, наш начхим, начальник химической службы, майор Дубченко позднее мне признался, что сам он в армию пошел именно по этой причине: в надежде «навзрывать» вволю всякой всячины. Конечно, было обидно, когда на стрельбище тебе выдавали всего несколько патронов. И еще возникало чувство недоумения. Как же мы, не дай Бог, воевать будем, если не тренируемся стрелять? Ответ в голову приходил только один: в современных условиях использовать автомат на войне вряд ли придется. С точки зрения здравого смысла ответ этот нельзя было не принять, но на уровне эмоций, повторю, где-то в глубине души оставались досада и недоумение.

Что касается карантина, то новость о закрытии нашей полупрофессиональной учебки действительно пришла очень неожиданно. После полевого выхода, когда наши новобранцы в буквальном смысле понюхали пороху и не только, казалось, что сейчас тренировки развернутся с новой силой. Однако все свернули с какой-то космической скоростью. Как стало понятно позднее, причина заключалась в начавшейся кадровой революции в Вооруженных силах, которая ко второй декаде июня докатилась и до нашего округа.

Началось все, как и должно было начаться, в Москве, причем прямо на Красной площади. 28 мая на Большой Замоскворецкий мост приземлился малюсенький самолетик. Назывался он «Сессна-172Б Скайхоук», а за его штурвалом находился девятнадцатилетний мальчишка из Гамбурга Матиас Руст. Даже восемнадцатилетний. Девятнадцать ему исполнилось первого июня. Он пролетел на своем самолете от Гамбурга до Хельсинки, а потом – до Москвы. Зачем он это сделал, так до конца и не выяснено, но факт остается фактом: прокатившись по мосту, он доехал до храма Василия Блаженного и, выйдя из самолета, начал раздавать гулявшим по Красной площади москвичам автографы. Пока его не скрутили.

Самолет Матиаса Руста на Красной площади

Если причины поступка Матиаса Руста по-прежнему не установлены, то последствия его «призыва к миру» хорошо известны. И речь идет вовсе не о приговоре самому Русту, которого признали виновным в хулиганстве, нарушении авиационного законодательства и незаконном пересечении границы, за что он просидел в общей сложности в советской тюрьме чуть больше года. Потом его амнистировали и отправили домой. Этот полет, подобно тектоническому удару, перетряхнул всю Советскую армию. Со своих должностей полетели не только командующий ПВО и министр обороны. Ими тогда были Александр Колдунов и Сергей Соколов. Началась грандиозная кадровая чистка и сокращение Вооруженных сил. Каждый нижестоящий начальник дожидался поступавшей сверху команды: остается он в своей должности или готовится собирать вещи? В одном случае это означало перевод на новое место службы, в другом – увольнение.

Матиас Руст в суде

Всю боевую подготовку на некоторое время приостановили, рядовые и сержанты по всей стране оказались предоставлены сами себе. Мы исключением не стали, тем более что закипавшая в своем горшке перестройка плюс резко испортившаяся в Закавказье погода привели к моему первому, по-настоящему большому, армейскому приключению…

«У нас наконец-то прекратились дожди. Риони настолько переполнилась, что в городе перекрыли некоторые мосты, так как была опасность, что их смоет. В горах было еще хуже: сели смыли огромное количество ЛЭП и телеграфных линий. Никакой связи с деревнями не было, так что нас бросили на помощь местному населению, желающему поучаствовать в голосовании. Вся моя работа в командировке заключалась в том, что я периодически выходил на связь (подавая знак, что я живой), а в воскресенье сообщил о результатах выборов. И все. Остальное время я отдыхал от службы, иначе говоря – балдел. Сидел, ел яблоки и землянику. (За которой никто не ухаживает, но ее там – полно. Лежишь – руку протянул – и готово.) Завтраки, обеды и ужины – это были прямо пытки. Потому что у них принято во время еды пить вино. Поэтому мне приходилось отчаянно защищаться… Пришлось попробовать, чтобы не обижались… 27.06.1987 г.»

Как бы далеко от Москвы ни находился город Кутаиси, в котором я пребывал уже чуть больше месяца, политизированное дыхание столицы добралось до нас довольно быстро. Перестройке официально исполнилось почти полгода. 27 января на Пленуме ЦК КПСС Михаил Горбачев выступил с докладом, в точности повторявшим название темы моих политзанятий в учебке: «О перестройке и кадровой политике партии». Начавшиеся в восемьдесят пятом политические изменения в стране формализовали и структурировали. На июнь назначались альтернативные выборы в местные Советы, впервые в истории страны!

Ясно, что этому мероприятию была присвоена наивысшая степень государственной важности. А у нас, в Грузии, как назло, весна оказалась такой бурной и стремительной, что огромная часть населения оказалась почти отрезана от цивилизации и никак не могла выполнить свой гражданский долг.

Таявший в горах снег наполнял реки, которые в считаные часы превращались в бушующие потоки. Мимо нашего полка по Риони проплывали дохлые коровы, вырванные с корнем деревья и фрагменты разрушенных зданий. Сила потока была такова, что какой-то молодец-шофер из ремонтной роты, решивший помыть свой «Урал» в речке, через несколько минут обнаружил, что грузовик его залит водой уже по самую кабину, и выбраться своими силами уже не может. На помощь, естественно, подогнали БТР. И… К вящей радости десятков собравшихся на берегу речки однополчан, река Риони сначала унесла «Урал», а потом и привязанный к нему БТР! Спустя несколько дней обе машины удалось вытащить, они застряли в нескольких километрах вниз по течению.

Личному составу объявили, что через пару дней специально сформированные группы будут десантированы в горные районы для организации и проведения исторического голосования. Как формировались эти команды, я не знаю, но оказалось, что я попал в один общий десант не только с ребятами из моего взвода, но и с Толиком Ерошенко.

Группы были немногочисленные: четыре человека плюс пятый, офицер. Нашей зоной ответственности стала Сванетия. За несколько суток до дня выборов караван грузовиков выехал за полковые ворота и направился по дороге в сторону Цхалтубо, знаменитого местного курорта, к горам, которыми я мог любоваться ежедневно из окна своего кабинета.