Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно] Страница 9

— Бьюсь об заклад, что ничего не понял! — воскликнул ему вслед Николай Иванович.

— Как не понять! Наверное, понял, — отвечала Глафира Семеновна. — Я ему все обстоятельно сказала. Я теперь уж многие немецкие слова вспомнила и говорю лучше, чем вчера. Да и вообще научилась в дороге. Это ты только ничему не можешь выучиться.

Она принялась пить чай и истреблять бутерброды с сыром и телятиной. Послышался стук в дверь, и кельнер вернулся. В руке он держал квитанции и улыбался.

— Мы сейчас разглядели в конторе квитанции. По этим квитанциям вы можете получить ваш багаж и вещи только в Берлине, а не здесь, — сказал он по-немецки, кладя квитанции на стол.

Супруги в недоумении глядели на него и не понимали, что он говорит.

— Коля, ты не понял, что он говорит? — спросила мужа Глафира Семеновна. — Я решительно ничего не понимаю.

— А мне-то откуда же понимать, ежели я немецким словам в лавке от чухон учился.

— Дурак! — выбранилась жена и, обратясь к кельнеру, сказала: — Брингензи, брингензи багаже. Мы заплатим.

— Das kann man nicht, Madame. Das werden Sie in Berlin kriegen.

— Ну да, ин Берлин. Ведь мы в Берлине. Вир ин Берлин, вир зитцен ин Берлин. Хир Берлин?

— Hier ist Dirschau, Madame… Stadt Dirschau…

Глафира Семеновна начала соображать и вспыхнула.

— Как Диршау? Какой штат Диршау?! — воскликнула она. — Берлин!

— Nein, Madame.

Кельнер снял со стены карту гостиницы, поднес к Глафире Семеновне и указал на заголовок, где было напечатано по-немецки: «Hotel de Berlin in Dirschau». Читать по-немецки Глафира Семеновна умела, она прочла и вскрикнула:

— Николай Иваныч! Да знаешь ли ты, что мы приехали не в Берлин, а в какой-то город Диршау?

— Да что ты… Неужели?.. — пробормотал Николай Иванович, разинул рот от удивления и стал скоблить затылок.

Третья попытка

— Ну что ж это такое! Ведь уж это совсем из рук вон! Ведь это ни на что не похоже! — сердилась Глафира Семеновна, всплескивая руками и бегая по комнате. — Вот уж сколько времени едем в Берлин, колесим, колесим и все в него попасть не можем. Второй раз не в то место попадаем. Диршау… Какой это такой Диршау? Где он? — остановилась она в вопросительной позе перед Николаем Ивановичем.

Тот по-прежнему сидел, досадливо кряхтел и чесал затылок.

— Николай Иваныч, я тебя спрашиваю! Что ты идолом-то сидишь?! Где это такой Диршау? В какой он такой местности? Может быть, мы опять не по той железной дороге поехали?

— Да почем же я-то знаю, матушка! — отвечал муж.

— Однако ты все-таки в коммерческом училище учился.

— Всего только полтора года пробыл, да и то там всей моей науки только и было, что я на клиросе дискантом пел да в классе в стальные перья играл. А ты вот четыре года в пансионе у мадамы по стульям елозила, да и то ничего не знаешь.

— Наша наука была дамская: мы танцевать учились да кошельки бисерные вязать и поздравления в Рождество, в день ангела папеньки и маменьки писать; так откуда же мне о каком-то Диршау знать! Справься же, наконец, как нам отсюда в Берлин попасть! Наверное, мы в какое-нибудь немецкое захолустье заехали, потому что здесь в гостинице даже самовара нет.

— Как я справлюсь? Как?.. Начнешь справляться — и опять перепутаешься. Ведь я ехал за границу, так на тебя понадеялся. Ты стрекотала, как сорока, что и по-французски, и по-немецки в пансионе училась.

— И в самом деле училась, да что же поделаешь, ежели все слова перезабыла. Рассчитываемся же скорее здесь, в гостинице, и пойдем на железную дорогу, чтоб в Берлин ехать. С какой стати нам здесь-то сидеть?

— Я в Берлин не поеду, ни за что не поеду! Чтоб ей сдохнуть, этой Неметчине! Провались она совсем! Прямо в Париж. Так и будем спрашивать, где тут дорога в Париж.

— А багаж-то наш? А чемоданы-то наши? А саквояжи с подушками? Ведь они в Берлин поехали, так надо же за ними заехать. Ведь у нас все вещи там, мне даже сморкнуться не во что.

— Ах, черт возьми! Вот закуска-то! — схватился Николай Иванович за голову. — Ну, переплет! Господи боже мой, да скоро ли же кончатся все эти немецкие мучения! Я уверен, что во французской земле лучше и там люди по-человечески живут. А все-таки надо ехать в Берлин, — сказал он и прибавил: — Ну вот что… До Берлина мы только доедем, возьмем там на станции наш багаж и сейчас же в Париж. Согласна?

— Да как же не согласна-то! Мы только едем по Неметчине и нигде в ней настоящим манером не останавливаемся, а уж и то она мне успела надоесть хуже горькой редьки. Скорей в Париж, скорей! По-французски я все-таки лучше знаю.

— Может быть, тоже только «пермете муа сортир» говоришь? Так эти-то слова и я знаю.

— Что ты, что ты… У нас в пансионе даже гувернантка была француженка. Она не из настоящих француженок, но все-таки всегда с нами по-французски говорила.

Николай Иванович позвонил кельнеру.

— Сколько гольд за все происшествие? Ви филь? — спросил он, указывая на комнату и на сервировку чая. — Мы едем в Берлин. Скорей счет.

Кельнер побежал за счетом и принес его. Николай Иванович подал золотой. Ему сдали сдачи.

— Сколько взяли? — спрашивала Глафира Семеновна мужа.

— Да кто ж их знает! Разве у них разберешь? Сколько хотели, столько и взяли. Вон счет-то, бери его с собой. В вагоне на досуге разберешь, ежели сможешь. Скорей, Глафира Семеновна! Скорей! Надевай пальто и идем.

Супруги оделись и вышли из комнаты. Кельнер стоял и ждал подачки на чай.

— Дай ему два-три гривенника. Видишь, он на чай ждет, — сказала Глафира Семеновна.

— За что? За то, что вместо Берлина облыжно в какой-то паршивый Диршау заманил? Вот ему вместо чая! — И Николай Иванович показал кельнеру кулак.

— Mein Herr! Was machen Sie! — попятился кельнер.

— Ничего, майн хер! Не заманивай. Мы явственно спрашивали: Берлин ли это или не Берлин?

— Да ведь не у него, а у швейцара.

— Одна шайка. Проезжающих тут у них нет, вот они давай надувать православный народ.

Глафира Семеновна, однако, сжалилась над кельнером, обернулась и сунула ему в руку два «гривенника».

Спустились к входной двери. Им кланялся швейцар, ожидая подачки.

— Я тебя, мерзавец! — кивнул ему Николай Иванович. — Ты благодари Бога, что я тебе бока не обломал.

— Да брось. Ну, чего тут? Ведь нужно будет у него спросить, где тут железная дорога, по которой в Берлин надо ехать, — остановила мужа Глафира Семеновна, сунула швейцару два «гривенника» и спросила: — Во ист айзенбан ин Берлин?

— Это здесь, мадам. Это недалеко. Дорога в Берлин та же самая, по которой вы к нам приехали, — отвечал швейцар по-немецки, указывая на виднеющееся в конце улицы серенькое здание.

— На ту же самую станцию указывает! — воскликнул Николай Иванович. — Врет, врет, Глаша, не слушай. А то опять захороводимся.

— Да ведь мы на станции-то опять спросим. Спросим и проверим. Язык до Киева доведет.

— Нас-то он что-то не больно-то доводит. Ну, двигайся. Они шли по улице по направлению к вокзалу.

— Ах, кабы по дороге какого-нибудь бродячего торговца татарина встретить и у него носовой платок купить, а то мне даже утереться нечем.

— Утрешься и бумажкой.

По дороге, однако, был магазин, где на окне лежали носовые платки. Супруги зашли в него и купили полдюжины платков. Пользуясь случаем, Глафира Семеновна и у приказчика в магазине спросила, где железная дорога, по которой можно ехать в Берлин. Приказчик, очень учтивый молодой человек, вывел супругов из магазина на улицу и указал на то же здание, на которое указывал и швейцар.

— Видишь, стало быть, швейцар не соврал, — отнеслась к мужу Глафира Семеновна.

На станции опять расспросы словами и пантомимами. Кое-как добились, что поезд идет через полтора часа.

— Ой, врут! Ой, надувают! Уж такое это немецкое сословие надувательное! — говорил Николай Иванович. — Ты, Глаша, спроси еще.

И опять расспросы. Ответ был тот же самый.

— Да поняла ли ты настоящим манером? — все сомневался Николай Иванович.

— Да как же не понять-то. Три человека часы вынимали и прямо на цифры указывали, когда поезд в Берлин идет. Ведь я цифры-то знаю.

— Да в Берлин ли? Не заехать бы опять в какой-нибудь новый Диршау…

— В вагоне будем спрашивать.

Промаячив на станции полтора часа и все еще расспрашивая у каждого встречного о поезде в Берлин, супруги наконец очутились в вагоне. Их усадил какой-то сердобольный железнодорожный сторож, видя их замешательство и беспокойное беганье по вокзалу.

— Да ин Берлин ли? — снова спросил Николай Иванович, суя ему в руку два «гривенника». — Ин Берлин?

— Berlin, Berlin. Direct nach Berlin, — ответил сторож. Поезд тронулся.

— Доедем до Берлина, никуда больше не попадая, — свечку в рубль поставлю, — произнес Николай Иванович.

— Ах, дай-то Бог! — пробормотала Глафира Семеновна и украдкой перекрестилась.