Митрофан Глобусов - Мысли и размышления Страница 9

Завтрак у меня проходит тоже в полном удовольствии. Я кушаю овсянку, куриное яйцо, хлеб с сыром и запиваю кофе. Мне нравится за завтраком смотреть в окно. За ним природа тихо увядает, но будет и в ней ее новое зимнее торжество, способное внести свои коррективы и в человеческое бытие. Моя же посадка за рабочий стол напрямую связана с многообразием моих же творческих намерений. Я уверен, что и сегодня что-нибудь сочиню, и мой герой после всех его мытарств и приключений сольется в лирическом порыве с какой-нибудь милой и доброй женщиной. Самою женщину я еще не придумал, но придумаю ее обязательно вместе с привычками и одеждой. Она будет у меня по всем параметрам скромной, мягкой, отзывчивой, милой и в меру сексуальной. И в тесном контакте с ней мой грубоватый герой раскроется весь, вплоть до шапки на вешалке. В результате чего раскроюсь и я как писатель. Но даже после этого что-нибудь наверняка останется от меня, и я не буду знать, куда это девать, но буду уверен, что даже в этом случае человек не отменяется, его нельзя отменить, невозможно, как бритье по утрам, куриное яйцо, ночной сон с женой и смену времен года.

Я и мой маленький Сталин

Я больше не могу молчать. Не могу! Замолчать, задвинуть в глухие задворки подсознания, затаиться, ничего ниоткуда не извлекать не получается у меня. Сотни раз пытался задвинуть, сотни раз пытался убедить себя, что это меня не касается, а все никак и никак! Опять идет все к тому, что очень даже касается и, должен констатировать, не одного меня.

А то, что я зачастую бываю по уши погружен в свое творчество и мало что вижу вокруг, лишь только усугубляет. Я вот бывает что-нибудь напишу и, прочитав написанное, скажу: «Сталин! Пошел ты вон из моего подсознания!» А он не уходит. Он там сидит и мне оттуда говорит: «Ты, таварищ Глобусов, чего таварищу Сталину сказал? Я вот трубку сниму и вызову к тебе пэревозку».

Или же взять тот случай в моей кухне. Вечер уже был за окном, и он опять сидел за столом. Маленький такой, усатый, в кителе, с трубкой и очень страшный. Я сделал вид, что не вижу его. А он мне: «Ты, таварищ Глобусов, зря вид делаешь, что нэ видишь меня. Я хотя маленький, а замэтный».

А было и так, что ночью он лежал третьим в нашей постели с женой. («Дай и таварищу Сталину пэрэдахнуть!») Такое происшествие имело место, хотя банальным не показалось мне, поскольку третьим в нашу постель с женой мог лечь кто угодно, а только не генералиссимус товарищ Сталин. И для чего его в ту давнюю ночь из Мавзолея выносили! Лежал бы он там и лежал, так и не влез бы со своей трубкой в теплую нашу постель, а тем более я после длительной паузы совсем уж раззадорился супругой своей овладеть, чтобы доставить ей максимум эротического удовольствия, как она меня еще в прошлом месяце просила об этом.

А утром он встал и по настоянию жены, проснувшейся с дикой головной болью, пошел со мной за картошкой. Знакомые мужики, находившиеся группой у входа в магазин, спросили меня, кто это сухорукое чучело, которое со мной притащилось, и я им сказал, что это мой дядя из Киева. Они меня сразу на смех подняли. Они стали от смеха давиться, как-то приседать и выкрикивать: «Какой дядя, Глобусов! Какой дядя! Это твой маленький Сталин! Вот это кто такой!» И запели: «Сталин наш рулевой! Сталин со мной и с тобой!»

Кошмар, иными словами, настолько явный и недвусмысленный, что я мучительно не соображаю, как мне избавиться от него. Он душу мне всю измочалил, нравственность всю изуродовал, в творчество вторгся, всю эротику повредил, а выгнать его никуда не могу. Разве что опять вид сделать, что все это не мое и меня не касается, но и это, уверен, не получится у меня. Вид-то я сделаю, а он никуда не уйдет. Чудовище это такое, в таком кителе и с таким погонами, что и меня переживет, и еще не одно поколение. Ко всем будет являться! Ко всем!

Одно и остается, что самому себе сказать: «Ты, Глобусов, сам себе Сталин!» И не мелкий.

Выстрел на темной реке

В очередной раз всмотримся в наше сегодня. О чем-нибудь помолчим, как-нибудь с мыслями соберемся, о чем-либо подумаем повнимательней. А можно что-нибудь сказать. Грубо и честно ляпнуть свое правдивое слово. Про очередное подорожание природного газа, например. Или поваренной соли, ортопедических стелек в ботинки. Про общенародный сортир, который безмолвно заперт в ночи в непосредственной близости от станции подземного метрополитена. Это ведь тоже достояние уже не прошлого, а настоящего. То самое достояние, которое к корабельному выстрелу на темной петроградской реке отношения вроде как не имеет.

Замечу, что и в 1917-м осень была такой промозглой, как сегодня. И природный газ тоже был, хотя и не во всех квартирах. И там, где не было этого летучего продукта, там ни дров, ни керосина тоже не было. Поэтому там холод нечеловеческий в квартирах был. Такой, что канарейки мерзли. А еще — голод и Первая мировая война. Она-то, кстати, сказать, и переросла в Гражданскую. Но все-таки первое, что предшествовало — это безработица. Заводы стоят, фабрики не работают. И все дорожает. И гиперинфляция. И политических партий до черта. А в банках, на почте, на вокзалах вообще такая дрянь творится, что до сих пор чувствуется. Вот и решили с корабля из пушки выстрелить.

Лет через двадцать в нашей стране появились люди, которых стали почему-то считать японскими шпионами, покушающимися на жизнь генсека Джугашвили-Сталина. Эти же злоумышленники взорвали первый отечественный аэростат и заложили взрывчатку внутрь плотины сперва первой очереди Днепрогэса, а затем и во все остальные электротехнические очереди. И подземные ходы, которые теперь то тут, то там обнаруживаются, — их рук дело. И закадычная дружба с еврейскими активистами. И Мартин Борман (партийный геноссе) тоже был ихний: с ним в ресторане, в аэропорту портвейн пили. А после — Моше Даян, и все остальные. Вплоть до самого любимого на сегодняшний день представителя гималайской международной общественности.

А тех, какие сегодня по газу и еще по чему-то, я лично определять не берусь. В конце концов, эпоха другая и страна тоже другая. От прежней, мягко говоря, мало что осталось. Так, памятник кое-где, доска мемориальная на стенке, заводик какой-нибудь, фабричка галошная, где раньше человек тысяч десять работало. Вот утречком по гудочку встанут и всей толпой на работу. Смену отработают, а после дома сидят. Иной раз в кинематограф сходят, а после опять дома сидят. Или куда-нибудь за колбаской ломануться, за книжечкой, за шапочкой, за трусиками, еще за чем-то. А могут еще какому-нибудь дяде где-нибудь в ножки поклониться. Зачем? А так просто. Есть дядя — есть и ножки. И что нам в такой системе жизни и времяпребывания не понравилось, так до сих пор не выяснено, не определено. Ведь все-таки, граждане, у нас главный праздник был. По случаю одиночного выстрела с корабля на темной петроградской речке. Что-то ведь грело нас. А что нас греет теперь?

Не берусь утверждать, что газ или, к примеру, бензин, которые постоянно дорожают. При том, что некий Шмонов — вообще псих, ненормальный. Это он 7-ого ноября далекого теперь 1990 года стрелял из пневматического ружья во время военного парада на Красной Площади в Михаила Сергеевича Горбачева, отца перестроечного периода нашей жизни и нобелевского лауреата.

Думаю, что все это, конечно, кого-нибудь и сегодня может согреть, а кого-нибудь не может. У нас не все с одинаковой остротой ощущают тепло эпохальных исторических событий. Они чем-то другим греются. Не супервысокими ценами на нефть и агитационными бомбами для местного населения. Не увеличением военных расходов, не новой холодной войной между нами и ими. Видимо, чем-то еще. Хочется думать, что чем-то радостным, человеческим, приятным, умным, субъективным, а не тем, что однажды уже привело к «закипанию возмущенного разума». Возможно, что разум этот у кого-то уже закипает, как самовар на сосновых шишках. Но не по случаю очередного ущемления чьих-либо прав, беспардонного разгильдяйства, повального хамства или крутого витка подорожаний, а тогда, когда по телевизору показывают все самое захватывающее и все самое поучительное. Из сексуальной жизни хорьков.

Как создать гражданское общество

Убежден, что, помимо безудержного потребления водки и колбасы, дело это всегда в нашей стране входило в разряд самых модных, а порой и самых эксклюзивных. Но вот что наиболее привлекательно. Все (и без всякого исключения) многочисленные попытки создания гражданского общества на всей территории нашей страны всегда заканчивались одним и тем же: очередной попыткой создания гражданского общества на всей территории нашей страны. Некоторые из этих попыток чуть было не закончились успешно, но отчего-то лопнули. Таким образом, не окажется лишним еще одна попытка. То есть не то что бы один я, скромный человек и писатель, а еще и вы в очередной раз попробуете создать гражданское общество в нашей стране.