Игорь Губерман - О выпивке, о Боге, о любви Страница 3

душой без голоса и слуха.

Смотрю, садясь попить-поесть,

на пятки дней мелькающих,

у пьянства тоже много есть

последствий вытекающих.

А если где-то ждёт попойка

и штоф морозится большой,

то я лечу, как птица-тройка,

хотя еврейская душой.

Меж нас гуляет бес похмелья,

вступая с душами в игру:

он после пьяного веселья

зовёт их выпить поутру.

Ценю я в игре винопития —

помимо иных услаждений —

возможность подёргать мыслителя

за яйца его убеждений.

Живу я славно и безбедно,

поскольку мыслю государственно:

народу в целом пьянство вредно,

а каждой личности – лекарственно.

В цепи причин и соответствий,

несущих беды, хворь и срам,

я не нашёл дурных последствий

от пития по вечерам.

Забавный знаю феномен:

от генерала до портного

у нас химический обмен

устроен так, что ждёт спиртного.

Люблю я проследить, как возлияние,

просачиваясь в мироощущение,

оказывает веское влияние

на духа и ума раскрепощение.

Когда бы век я начал заново,

то к людям был бы я внимательней,

а гул и чад гулянья пьяного

любил сильнее и сознательней.

Душа, мягчея от вина,

вступает с миром в компромисс,

и благ любой, сидящий на,

идущий по и пьющий из.

Хоть пили мы, как пить не стоит,

за это вряд ли ждёт нас кара,

и только будущий историк

учует запах перегара.

Ко мне по ходу выпивания —

о чём бы рядом ни кричали —

приходит чувство понимания,

что дух наш соткан из печали.

Каким ни вырос любомудром

и даже просто будь мудрец,

а всё равно прекрасен утром

к похмельной рюмке огурец.

После пьянства лихие творятся дела

в ошалело бессонных ночах:

мрак женился на тьме, згу она родила,

мы сидим вчетвером при свечах.

В виду кладбищенского склепа,

где замер времени поток,

вдруг понимаешь, как нелепо

не выпить лишнего глоток.

В основном из житейского опыта

мной усвоено важное то,

что, пока ещё столько не допито,

глупо брать в гардеробе пальто.

От вида ландшафта, пейзажа —

и речки, чтоб вилась тесьма, —

хочу сразу выпить и даже

не просто хочу, а весьма.

У Бога я ни льготы, ни поблажки

ни разу не просил, терпя убытки;

за это у меня всегда во фляжке

божественные булькают напитки.

Ко мне явилось откровение

о смысле жизни и нирване,

но было выпить настроение,

и я забыл его по пьяни.

Спешу с утра опохмелиться я,

чтоб горем не была беда,

если начнётся репетиция

премьеры Страшного суда.

Пока не позвала к себе кровать,

которая навеки нас уложит,

на кладбище должны мы выпивать

за тех, кто выпивать уже не может.

Плывя со всеми к райским кущам,

я только с теми теплю связь,

кто видит вечное в текущем

и плавно пьёт, не торопясь.

Растает в шуме похорон

последних слов пустая лесть,

и тихо мне шепнёт Харон:

– А фляжка где? Стаканы есть.

Ближе к ночи пью горький нектар

под неспешные мысли о том,

как изрядно сегодня я стар,

но моложе, чем буду потом.

Творцам, по сути, хвастать нечем:

их дар – ярмо, вериги, крест,

и то орёл клюёт им печень,

то алкоголь им печень ест.

Да, был и бабник я, и пьяница,

и враг любого воздержания,

зато желающим останется

дурной пример для подражания.

Туманный мир иллюзий наших —

весьма пленительный пейзаж,

когда напитки в тонких чашах

перетекают в нас из чаш.

Рассудок мой, на книгах повреждённый,

как только ставишь выпивку ему,

несётся, как свихнувшийся Будённый,

в пространства, непостижные уму.

Слегка бутыль над рюмкой наклоня,

я думал, наблюдая струйку влаги:

те, с кем не дообщался, ждут меня,

но пьют ли они водку там, бедняги?

К бутылке тянется не каждый,

кто распознал её влияние:

Бог только тех отметил жаждой,

кому целебно возлияние.

А к вечеру во мне клубится снова

томящее влечение невольное:

помимо притяжения земного,

такое же бывает алкогольное.

Забавно, что в соседней бакалее

легко найти творение ума,

от порции которого светлее

любая окружающая тьма.

Когда теряешь в ходе пьянства

ориентацию и речь,

к себе привлечь любовь пространства

гораздо легче, если лечь.

Душа моя однажды переселится

в застенчивого тихого стыдливца,

и сущая случится с ним безделица:

он будет выпивать и материться.

Чепуху и ахинею

сочиняя на ходу,

я от радости пьянею —

я на выпивку иду.

Я главным образом от жажды

страдал десятки дивных лет,

я заливал её многажды,

но утоленья нет как нет.

Пускай любой поёт как кочет,

учить желая и внушать,

но проклят будь, кто всуе хочет

нам нынче выпить помешать.

Увы, прервётся в миг урочный

моё земное бытиё —

и, не закончив пир полночный,

я отойду в непитиё.

Радость понимать и познавать

знают даже нищий и калека,

плюс ещё возможность выпивать —

тройственное счастье человека.

За то, что было дней в избытке,

благодарю судьбу, природу

и алкогольные напитки,

таившие живую воду.

Лишь тот умён, учил мудрец,

кто не от Бога ждёт посылку,

а сам находит огурец,

когда уже добыл бутылку.

Одну мыслишку изреку,

мне поделиться больше нечем:

не ставьте рюмку дураку,

он вам испортит целый вечер.

Всегда в конце удавшейся пирушки

мы чувствуем, рассудку вопреки,

что мы не у судьбы в руках игрушки,

а сами удалые игроки.

Резался я в карты до утра,

в шахматы играл с отвагой русской;

лучшая настольная игра —

это всё же выпивка с закуской.

Когда обжигается ветром лицо,

и хрусток от холода снег,

и хочется птице обратно в яйцо —

не может не пить человек.

Чем печень разрушать, кипя и злобствуя

на мерзости вселенских прегрешений,

разумней выпить рюмку, философствуя

о благости житейских искушений.

Гомон, дым и чад застолий

я не мог не полюбить,

там я слышал тьму историй

и не все успел забыть.

Напьюсь когда – не море по колено,

а чувство куража совсем иное:

как будто я – горящее полено,

и льётся от костра тепло земное.

Когда немного выпил и курю,

отдавшись погубительной привычке,

то всё, что в это время говорю, —

чириканье позавтракавшей птички.

Оставив надоевшую иронию,

замечу благодарственно и честно,

что рюмка возвращает нам гармонию

с реальностью, паскудной повсеместно.

Уроны, утраты, убытки

меня огорчают слегка,

но шепчут под вечер напитки

о фарте, что жив я пока.

Ещё за то люблю я пьянство,

что вижу в ходе выпивания

игру духовного пространства

с убогой клеткой проживания.

Души трагический надлом

и тягость жизни подневольной

легко врачуются теплом

холодной влаги алкогольной.

Сегодня мне работать лень,

затею праздничный обед:

отмечу рюмкой первый день

оставшихся от жизни лет.

За дружеской выпивкой сидя,

я думал, как думал давно:

грешно быть на Бога в обиде,

покуда нам это дано.

Что-то вертится прямо с утра

в голове, где разгул непогоды…

Вот! Я думал о том же вчера:

наливать надо, помня про годы.

Душа моя – как ангелица:

в ней боль и жалость;

хотела утром похмелиться,

но удержалась.

Блаженны духом лоботрясы,

и олухи царя небесного,

и те, кто, выпив, точат лясы,

не дожидаясь дня воскресного.

Когда меня тоска одолевает