Саша Черный - Сатиры Страница 5

Обрушить на нервы мои

Дешевые чувства свои.

Обрушил! Ах, в два пополудни

Мозги мои были как студни…

Но, дверь запирая за ним

И жаждой работы томим,

Услышал я новый звонок:

Пришел первокурсник-щенок.

Несчастный влюбился в кого-то…

С багровым лицом идиота

Кричал он о «ней», о богине,

А я ее толстой гусыней

В душе называл беспощадно…

Не слушал! С улыбкою стадной

Кивал головою сердечно

И мямлил: «Конечно, конечно».

В четыре ушел он… В четыре!

Как тигр я шагал по квартире,

В пять ожил и, вытерев пот,

За прерванный сел перевод.

Звонок… С добродушием ведьмы

Встречаю поэта в передней.

Сегодня собрат именинник

И просит дать взаймы полтинник.

«С восторгом!» Но он… остается!

В столовую томно плетется,

Извлек из-за пазухи кипу

И с хрипом, и сипом, и скрипом

Читает, читает, читает…

А бес меня в сердце толкает:

Ударь его лампою в ухо!

Всади кочергу ему в брюхо!

Квартира? Танцкласс ли? Харчевня?

Прилезла рябая девица:

Нечаянно «Месяц в деревне»

Прочла и пришла «поделиться»…

Зачем она замуж не вышла?

Зачем (под лопатки ей дышло!)

Ко мне направляясь, сначала

Она под трамвай не попала?

Звонок… Шаромыжник бродячий,

Случайный знакомый по даче,

Разделся, подсел к фортепьяно

И лупит. Не правда ли, странно?

Какие-то люди звонили.

Какие-то люди входили.

Боясь, что кого-нибудь плюхну,

Я бегал тихонько на кухню

И плакал за вьюшкою грязной

Над жизнью своей безобразной.

1910

Обстановочка

Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом,

Жена на локоны взяла последний рубль,

Супруг, убитый лавочкой и флюсом,

Подсчитывает месячную убыль.

Кряxтят на счетаx жалкие копейки:

Покупка зонтика и дров пробила брешь,

А розовый капот из бумазейки

Бросает в пот склонившуюся плешь.

Над самой головой насвистывает чижик

(Xоть птичка божия не кушала с утра),

На блюдце киснет одинокий рыжик,

Но водка выпита до капельки вчера.

Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,

В наплыве счастья полуоткрывши рот,

И кошка, мрачному предавшись пессимизму,

Трагичным голосом взволнованно орет.

Безбровая сестра в облезлой кацавейке

Насилует простуженный рояль,

А за стеной жиличка-белошвейка

Поет романс: «Пойми мою печаль»

Как не понять? В столовой тараканы,

Оставя черствый хлеб, задумались слегка,

В буфете дребезжат сочувственно стаканы,

И сырость капает слезами с потолка.

1909

Совершенно веселая песня

Левой, правой, кучерявый,

Что ты ерзаешь, как черт?

Угощение на славу,

Музыканты — первый сорт.

    Вот смотри:

    Раз, два, три.

Прыгай, дрыгай до зари.

Ай, трещат мои мозоли

И на юбке позумент!

Руки держит, как франзоли,

А еще интеллигент.

    Ах, чудак,

    Ах, дурак!

Левой, правой, — вот так-так!

Трим-ти, тим-ти — без опаски,

Трим-тим-тим — кружись вперед!

Что в очки запрятал глазки?

Разве я, топ-топ, урод?

    Топ-топ-топ,

    Топ-топ-топ…

Оботри платочком лоб.

Я сегодня без обеда,

И не надо — ррри-ти-ти.

У тебя-то, буквоеда,

Тоже денег не ахти?

    Ну и что ж —

    Наживешь.

И со мной, топ-топ, пропьешь.

Думай, думай — не поможет!

Сорок бед — один ответ:

Из больницы на рогоже

Стащат черту на обед.

    А пока,

    Ха-ха-ха,

Не толкайся под бока!

Все мы люди-человеки…

Будем польку танцевать.

Даже нищие-калеки

Не желают умирать.

    Цок-цок-цок

    Каблучок,

Что ты морщишься, дружок?

Ты ли, я ли — всем не сладко,

Знаю, котик, без тебя.

Веселись же хоть украдкой,

Танцы — радость, книжки — бя.

    Лим-тим-тись,

    Берегись.

Думы к черту, скука — брысь!

1910

Служба Cборов

Начальник Акцептации сердит:

Нашел просчет в копейку у Орлова.

Орлов уныло бровью шевелит

И про себя бранится: «Ишь, бандит!»

Но из себя не выпустит ни слова.

Вокруг сухой, костлявый, дробный треск —

Как пальцы мертвецов, бряцают счеты.

Начальнической плеши строгий блеск

С бычачьим лбом сливается в гротеск, —

Но у Орлова любоваться нет охоты.

Конторщик Кузькин бесконечно рад:

Орлов на лестнице стыдил его невесту,

Что Кузькин как товарищ — хам и гад,

А как мужчина — жаба и кастрат…

Ах, может быть, Орлов лишится места!

В соседнем отделении содом:

Три таксировщика, увлекшись чехардою,

Бодают пол. Четвертый же, с трудом

Соблазн преодолев, с досадой и стыдом

Им укоризненно кивает бородою.

Но в коридоре тьма и тишина.

Под вешалкой таинственная пара —

Он руки растопырил, а она

Щемящим голосом взывает: «Я жена…

И муж не вынесет подобного удара!»

По лестницам красавицы снуют,

Пышнее и вульгарнее гортензий.

Их сослуживцы «фаворитками» зовут —

Они не трудятся, не сеют — только жнут,

Любимицы Начальника Претензий…

В буфете чавкают, жуют, сосут, мычат.

Берут пирожные в надежде на прибавку.

Капуста и табак смесились в едкий чад.

Конторщицы ругают шоколад

И бюст буфетчицы, дрожащий на прилавке…

Второй этаж. Дубовый кабинет.

Гигантский стол. Начальник Службы Сборов,

Поймав двух мух, покуда дела нет,

Пытается определить на свет,

Какого пола жертвы острых взоров.

Внизу в прихожей бывший гимназист

Стоит перед швейцаром без фуражки.

Швейцар откормлен, груб и неречист:

«Ведь грамотный, поди, не трубочист!

“Нет мест” — вон на стене висит бумажка».

1909

Окраина Петербурга

Время года неизвестно.

Мгла клубится пеленой.

С неба падает отвесно

Мелкий бисер водяной.

Фонари горят как бельма,

Липкий смрад навис кругом,

За рубашку ветер-шельма

Лезет острым холодком.

Пьяный чуйка обнял нежно

Мокрый столб — и голосит.

Бесконечно, безнадежно

Кислый дождик моросит…

Поливает стены, крыши,

Землю, дрожки, лошадей.

Из ночной пивной всё лише

Граммофон хрипит, злодей.

«Па-ца-луем дай забвенье!»

Прямо за сердце берет.

На панели тоже пенье:

Проститутку дворник бьет.

Брань и звуки заушений…

И на них из всех дверей

Побежали светотени

Жадных к зрелищу зверей.

Смех, советы, прибаутки,

Хлипкий плач, свистки и вой —

Мчится к бедной проститутке

Постовой городовой.

Увели… Темно и тихо.

Лишь в ночной пивной вдали

Граммофон выводит лихо:

«Муки сердца утоли!»

1910

На открытии выставки

Дамы в шляпках «кэк-уоках»,

Холодок публичных глаз,

Лица в складках и отеках,

Трэны, перья, ленты, газ.

В незначительных намеках —

Штемпеля готовых фраз.

Кисло-сладкие мужчины,

Знаменитости без лиц,

Строят знающие мины,

С видом слушающих птиц

Шевелюры клонят ниц

И исследуют причины.

На стене упорный труд —

Вдохновенье и бездарность…

Пусть же мудрый и верблюд

Совершают строгий суд:

Отрицанье, благодарность

Или звонкий словоблуд…

Умирающий больной.

Фиолетовые свиньи.

Стая галок над копной.

Блюдо раков. Пьяный Ной.

Бюст молочницы Аксиньи,

И кобыла под сосной.

Вдохновенное Nocturno,

Рядом рыжий пиджачок,

Растопыренный над урной…

Дама смотрит в кулачок

И рассеянным: «Недурно!»

Налепляет ярлычок.

Да? Недурно? Что — Nocturno?

Иль яичница-пиджак?

Генерал вздыхает бурно

И уводит даму. Так…