Юрий Левитанский - Сюжет с вариантами Страница 6

Строгая морковь

(Ярослав Смеляков)

Не в смысле каких деклараций,не пафоса ради, ей-ей,мне нравятся серые зайцы –те золушки наших полей.

Мне праздника лучшего нету,чем видеть опять и опять –по этому белому светутот заяц идет погулять.

Ни шелка на нем, ни шевьота.Ни юбок на нем, ни рубах.Как красный колпак санкюлота –морковка в суровых зубах.

Не плод экзотический юга,чья дряблая кожа пестра, –а скромная дочь огорода,больших удобрений сестра…

Но грозный, как тень трибунала,сидит на своем чердакеохотник в коротеньком платье,с кулацким обрезом в руке.

Он зайца в ловушку заманит,морковку его отберет.Он с этою целью ложитсяи с этою целью встает.

Но вы понимаете сами –я зайца в обиду не дам.Высокую чашу питаньяя с ним разделю пополам.

Я дам ему, может, рублевкуиз малой получки моей –пусть купит другую морковку,какая еще покрупней.

Я буду доволен, по сути –была бы у зайца всегдав железной домашней посудекрасивая эта еда!

Прощание с Ленькой Зайцевым

(Булат Окуджава)

Словно бы на зависть грустным арбатским мальчикам,арбатские девочки, безнадежно влюбясь,Леньку Зайцева называли ласково зайчиком –ваше высочество, говорили, и просто князь.

А когда погулять выходил он с черного хода,сто прелестных охотниц                    выбегали из своих засад,розовые лошади били крылами,                            начиналась охота,из которой никто не старался вернуться назад.

А они в него корочкой, видите ли,                                 поджаристой,пирогом с грибами – в семейный, извините, круг.А он на плечо шарманочку –                           и пожалуйста,потому что шофер в автобусе –                            его лучший друг.

А он на свои на рыжие, как порфиру,                                   фуражку.А он их сам, понимаете, убивал.И последний троллейбус                 развозил по Сивцеву Вражкуситцевых девочек, убитых им наповал.

Плакала на Смоленской флейта,                        лесная дудочка.Бил на Садово-Кудринской барабан любви.Ночь опускалась,             короткая, как мини-юбочка,над белыми дворниками,                   изящными, как соловьи.

И стоял, как замок отчаянья,                      арбатский дворик,жалуясь, печалуясь, безнадежно моля…Плачьте, милые девочки,                    пейте паригорик!Пейте капли датского короля!

Ключик

(Владимир Соколов)

Был дождик в полусне,канун исхода.Был зайчик на стене,была охота.

Был дачный перегон,грибы, сугробы.Варили самогон.Зачем? А чтобы.

Варили вермишель.Когда? Вначале.Когда еще – Мишель,ау! – кричали.

Меж всех этих забот,охот, получек,он был как словно тотскрипичный ключик.

Он смутно различалсквозь суть причиныконцы иных начал,иной кручины.

Диван вносили в дом,тахту с буфетом.Но суть была не в том,а в том и в этом.

И пусть он не был тем,а все ж заметим,что был он между теми тем, и этим.

Он частью был всего,что было тоже.А впрочем, ничего.Возможно все же.

Не в соли соль

Сонет

(Новелла Матвеева)

Окрошка вышла замуж за кисель.Кастрюлю в жены взял чревоугодник.А заяц только сел на карусель,как тут же застрелил его охотник.

Охотник, был он малый не отсель,к тому же – бонвиван и второгодник.Марсель Марсо писал о нем в МарсельМарселю Прусту: «Плут и греховодник!»

Известно всем, что черное белои нужен бас, чтоб сочинить побаску.Но заяц ест охотничью колбаскуохотней, чем толченое стекло.

Не надо прятать соль на антресоли:не в соли – соль, когда в ней нету соли!

Похвальное слово курочке Рябе

из цикла «Сорокалетняя мужчина»

(Евгений Евтушенко)

Я слышал, и не раз, такое мнение –С годами, мол, приходит поумнение.Я с этим согласиться не могу.Я знаю их, день ото дня умнеющих,уже сказать по-детски не умеющихпростое человечное «агу»!

Есть в поумненье скрытый дух келейности,елейности и даже бармалейностис легчайшим даже привкусом грешка.В нем не хватает детской простодушностии этой милой мухоцокотушности,что, скажем, есть у Пети-петушка.

Пускай они читают книги, умники –я буду с теми, кто играет в кубики.Да, мне они понятней и милей,бесхитростные детские манежики,чем эти поумневшие мошенники,кичащиеся умностью своей.

Пускай с Гомером станем мы погодками –не разлучусь ни с детскими колготками,ни с памятью о первом киселе.Мне потому и счастливо, и празднично,что так по-детски елочно и пряничнозайчиха-глупость ходит по земле.

Люблю, придя в жилье свое высотное,открыть свое окошко невысокое,чтобы увидеть снова и опять,как меж пивными и кафе-молочными,где шляются джинсовые молодчики,она выходит тоже погулять.

Зайчиха-глупость – мудрое животное.В ней что-то есть безмерно животворное,способное лишь душу укрепить.И как бы ум, охотничек прославленный,ни целился рукой своей расслабленной –ему мою зайчиху не убить.

Когда, не вняв ни Мастеру, ни Воланду,лечу через Калугу или Вологдуна материк какой-нибудь другой –не расстаюсь ни с курочкою Рябою,ни с дедом и, тем более, ни с бабою,с любимой моей бабою Ягой.

Уставший от фигурного катания,от долгого недетского питания,я говорю вам детским языком:не бойтесь этой псевдокарабасности,пока я жив – зайчиха в безопасности,клянусь ацидофильным молоком!

Вместо послесловия

Вот, собственно, и все, и можно бы на этом поставить точку. Как говорится, автор сделал свое дело – автор может уходить. Но, перелистав еще раз эту книгу, автор услышал вдруг тихий, хотя и достаточно внятный голос: «Помилуйте, как же так!..»

– Как же так, – говорил этот голос (а это был конечно же внутренний голос, внутренний голос самого автора, шедший из потаенных его глубин), – как же так, в труде столь серьезном, основательном и научном – и вдруг да без послесловия! Да это ж было бы не только нарушением всех традиций, но еще и попросту проявлением неучтивости по отношению к собеседнику, благосклонному и терпеливому – все равно как уйти, с ним не простившись...

К чести нашего автора надо сказать, что он и не пытался оспаривать этой как будто бы и простой, но разумной и благородной мысли, а, напротив, тут же принялся за дело, твердо договорившись со своим внутренним голосом, что будет при этом предельно краток.

Итак, перелистав еще раз эту книгу, автор подумал, что будет не лишним напомнить благосклонному читателю две фразы из предисловия.

«Полагаю, что в этом ничего нет обидного, – писал в предисловии автор. – Впрочем, я знал, на что иду».

Так вот, автору сейчас окончательно сделалось ясно, что обидного ничего тут и не получилось. Автор и в самом деле, и вполне искренно, старался не только не обидеть никого из своих коллег и собратьев, но старался, чтобы добро вообще побеждало и торжествовало на этих страницах, и можно ли, в самом деле, найти более неоспоримое подтверждение добрых намерений автора, нежели тот красноречивый факт, что даже главного героя книги, этого маленького длинноухого неудачника, впрочем, исполненного подлинного благородства, автор старался всякий раз выручить из беды, а не отдать его в лапы коварного противника.