Александр Моралевич - Пуховый птенец пингвина

Александр Моралевич

Пуховый птенец пингвина

Считается данью традиции, чтобы в кратеньком предисловии к книге автор сморозил что-либо юмористическое, как-нибудь оглушительно сострил на свой счет, раскошелился на какую-нибудь свежую мысль.

Но нету у автора ничего. Все, что было у него на данный момент, вложено в данную книжку. И, в стиле У. Фолкнера, распорядившегося сделать на своем надгробии всего только надпись: «Он писал книги и умер», — хочется автору сообщить: «Он пишет фельетоны и все еще жив».

А был ли мальчик?

Если держаться канонов, то фельетону положен только один зачин, если он есть вообще.

Мы зачинов сделаем два.

Первым будет зачин еретический — за всемерное развитие бюрократизма на родине.

Вообще родина искореняла бюрократизм — где могла и как только могла. Лишь в одной щекотливой сфере родина насаждала бюрократизм всемерно. И настолько он там был могуч, что имелось всеобщее мнение: ну, его-то не перескочат, не одолеют.

Но оказалось, что тот специфический, наигуманный бюрократизм все-таки оставляет лазейки и, стало быть, растить нам его и растить, коли имеются случаи, как приводимый ниже.

Второй зачин: ведутся разговорчики в философской среде, что человечество много счастливее одного человека, потому что у человечества было куда более длинное детство. Это, признаем, высокие умствования, это пускай себе говорят в философской среде, на это нас зло не берет. А зло нас душит, когда сроки счастливого детства возмутительно разные у двух ровесников, проживающих в одной местности. Когда у одного детство длится положенный срок и счастливо, у второго же — по воле тамошних борцов с бюрократизмом — детство становится короче воробьиного носа.

Итак, сперва проживающий в Хабске Б. жену свою нежно кохал. Неземной она ему представлялась, а равно и он жене — полубогом. Но однажды полубог с прихлюпом выпил из блюдечка чай, что его развенчало в глазах жены пока еще просто в люди и неотесы. А неземная, за комплекс нерасторопностей с супом, понизилась в глазах мужа даже до заземленной.

Тут бы, конечно, иметься этому связующему звену, этому суперцементу семьи — ребенку, и подружили бы мать с отцом родительские собрания, совместное написание сочинений для пятого класса: «Павлик Морозов, ты в нас!»

А не было ребенка в семье. И до четырех раз каждый год покидал Б. семейный очаг, и все реже к очагу возвращался.

Документальность жанра урезает нас от живописаний одинокой у очага гражданки Б. Но поступки ее поддаются документированию.

За окном несовершеннолетние обоих полов, а среди них племянница Б. — Наташа, с большой самоотдачей играли в прятки. «Эники — беники ели вареники»... По порядку стояния Наташе полагалось быть «беники», но такая удача не состоялась, потому что «беники» были отозваны тетей в дом.

— Сядь! — повелела гражданка Б. — Извлеки ручку и умакни перо. Пиши. «Председателю Хабского горисполкома Колесову от гражданина Б. Прошу Вашего разрешения усыновить мальчика из Дома ребенка». Теперь учини подпись: «К сему гражданин Б».

И после учинения подписи егоза Наташа влилась в прятальную игру, а тетя ее поспешила в Хабский горисполком.

Там, в отделе попечительства и опеки, от гордости за высокий гражданский порыв супругов Б., заявление прочитали аж стоя.

— Волнительно, крепко написано, — сказали в отделе. — А чего же сам заявитель, товарищ супруга, не пожаловал к нам вместе с вами? В таких делах предписано супругам являться вместе.

Но тут же устыдились своего бюрократизма работники отдела опеки, тут же обрисовался в воображении их облик Б., заявителя, конечно же, занятого в данный момент ударным трудом, и причина неявки — именно в этом.

И в отделе опеки дали ход заявлению. Конечно, видели патронессы опеки и попечительства, что детским почерком написано заявление, никак не мужчиной-ударником. Однако не стали проверять, шарахнулись бюрократизма, волокиты и подозрительности.

А вопрос усыновления — наисерьезный. И поэтому всесоюзными правилами, чтобы никакое легкомыслие тут не вклинилось, никакое усыновительское трали-вали, предусматривались перед усыновлением еще здравые бюрократические рогатки. В свете этих дополнительных рогаток горисполком должен был направить обследователя на квартиру супругов Б., человека умного, чадолюбивого, а равно и зоркого: живут ли супруги ладно, не ленятся ли зарабатывать, устойчивы ли морально... Ведь самое главное отечественное достояние будет доверено им — ребенок!

И прикатила обследовать учительница школы № 7 Цитриняк, и весь облик ее излучал: «Я преисполнена, потому что я с миссией!»

Села обследовательница, огляделась, обратила внимание на голубоватый торшер и узорную скатерть. Гению оперативного милицейского розыска столько не скажет ворох улик, сколько сказали Цитриняк торшер и скатерть. Ну, кто может завести такие предметы? Только люди с достатком, со связями, только люди прочных моральных устоев, только люди высокой еврокультуры. И вот еще какое заключение об интеллектуализме супругов Б. родила обследовательница: «Много выписывают литературной печати».

Позвольте, а обязательная беседа с В., за чьей подписью была просьба об усыновлении?

Не провела обследовательница этой беседы. Долой формализм, бюрократизм и безверие! И, тем более, удары в мягкое слышались с улицы, и хозяйка пояснила удары: он тут, благоверный, на задворках выколачивает ковер.

(А не было его на задворках. Вообще неизвестно, где последние месяца два пил Б. кисло-сладкую.)

Таким манером еще один положительный документ приобщили к делу. И коли так, горисполком вынес решение: «Разрешить супругам Б. усыновить несовершеннолетнего мальчика С. Присвоить усыновленному фамилию В., отчество — Юрьевич».

И все же нет. Не верится. Как хотите, не отдадут мальчика в Доме ребенка в обмен на кучку ротозейских и лживых бумаг. Восторжествует единственный любезный нам бюрократизм, оградит ребенка последняя категорическая инструкция: ребенок передается усыновляющим только в том случае, если наличествуют при этом муж и жена.

— Где же ваш муж? — спросила по форме главный врач Супоницкая.

— Там, — очертила в пространстве некий сектор усыновительница. — Он стеснительный, он за бугром.

И знаете, так конкретно выглядел этот бугор, что просто читался за ним усыновитель-отец, этот сгусток сознательности, с ноги на ногу мнущийся от волнения.

Ребенка к голубому торшеру отдали.

Далее так. Далее как-то забрел Б. в бывший свой дом — дорасплеваться с женой окончательно и оформить разрыв отношений. И здесь его огорошили, что он — вполне папа.

Бывший муж взвинтился от ярости, всосал воздух ноздрями поглубже и закричал:

— Это как?

Мальчик с отчеством Юрьевич, домывающий в это время полы, старался вникнуть в крики мужчины и женщины и, представьте, вникал.

И Б. в установленном порядке развелся. Но чтобы особенно не фордыбачил, положил ему суд удержание на сына из жалованья — четверть зарплаты.

И теперь как-то скрылся мальчик в развороте событий. Теперь в Хабске идет суд за судом. И в одном заседании, ввиду кругом подложного отцовства, признается усыновление незаконным. В другом же судействе — признается законным.

— А я по тебе кассацией!

— А на всякую кассацию есть апелляция!

И совершенно забыто в пылу борьбы: а был ли мальчик? Как живется ему? Почему в судах под странным углом рассматривается вопрос об истце и ответчике?

Ведь только один здесь истец — мальчик, а все остальные во множестве, истребители части детства его — махровые донельзя ответчики.

Эй, ухнем!

Из случайно случившихся случаев попытаемся сочленить как бы цепь, отметив сперва, что в людях все меньше проклевывается повадка жить общественно плохо, а все больше их тянет жить общественно хорошо. И случаем первым здесь помянем, что четыре года назад в московских Новых Бубенчиках был построен превосходный микрорайон.

Но, понятно, так сразу не окультуришь территорию диковидного московского холерного кладбища времен столыпинской реакции и крепостного права. И ушли строители, соединив дома гигантского жилмассива с городом чем-то таким, что сродни индейской военной тропе, но не в начале войны, а в самом разрушительном ее конце.

Долго, может, даже два года ничто дизельное и грязечерпательное не заглядывало в эту местность, отчего даже были два смертных случая утопления. Тогда сами жильцы вышли толпами из подъездов: впереди военнослужащие, как наиболее сознательный и сдруженный отряд, а за ними, обоеполо, все остальные категории наших квартиросъемщиков: государственные нотариусы, слесари, дипломаты, настройщики роялей и арф...

И всем миром в Новых Бубенчиках был дан бой непролазным грязям.