Скотт Адамс - Осколки Бога Страница 10

Он продолжил:

– Пришельцы начертили бы очень правдоподобные графики, наглядно демонстрирующие, как эволюционировали тарелки. Семейство чайных чашек выглядело бы как отдельный вид, тесно связанный с пивными кружками и стаканами. Наблюдатель, который посмотрел бы на эти графики, ясно увидел бы закономерности, которые не могли быть случайными. Причина эволюции кухонной посуды была бы спорной и вызывала бы горячие дискуссии, так же как мы спорим о причинах человеческой эволюции, но наблюдаемый факт эволюции кухонной посуды не подвергался бы сомнению инопланетными учеными. Некоторых ученых беспокоило бы отсутствие промежуточных особей – скажем, сковородок с ручками от пивных кружек – но они предположили бы, что такие особи остались пока еще необнаруженными.

– Это, наверное, самая плохая аналогия, когда-либо придуманная кем-либо, – сказал я. – Сравнить людей с тарелками!

Старик громко рассмеялся, первый раз за все это время. Он явно развеселился.

– Это не аналогия, – сказал он со смехом. – Это точка зрения. Эволюция выглядит неоспоримой не из-за качества фактов, а из-за их количества и разнообразия. Инопланетяне столкнулись бы с точно такой же дилеммой. Они обнаружили бы такое огромное количество доказательств своей теории посудной эволюции, что противники были бы полностью разгромлены. Инопланетные ученые выдвигали бы гипотезы о том, что вилки произошли от ложек, которые в свою очередь произошли от ножей. Кастрюли бы произошли от кувшинов. Тарелки эволюционировали бы из разделочных досок. Объем и разнообразие данных был бы ошеломляющий. В скором времени они прекратили бы называть это теорией и стали бы называть фактом. Только сумасшедший стал бы публично подвергать сомнению такое обилие доказательств.

– Существует большая разница между тарелками и животными, – сказал я. – Тарелки не могут эволюционировать. Логика подсказала бы инопланетянам, что неживая тарелка не смогла бы произвести на свет потомство, не говоря уж о мутировавшем потомстве.

– Это не совсем верно, – возразил он. – Можно было бы сказать, что тарелки находились в симбиозе с людьми, убеждая нас посредством своей полезности, создавать новые тарелки. Таким способом тарелки преуспели в размножении и эволюции. Каждый вид использует другие живые организмы для своей пользы, для обеспечения собственного выживания. Это обычный способ размножения живых существ.

Он продолжил:

– Ты веришь, безосновательно, что инопланетные ученые увидят разницу между живыми существами и неживыми тарелками, и классифицируют тарелки как простые инструменты. Но это человеческий взгляд на вещи. Люди верят, что органические вещи более важны, чем неорганические, потому что мы сами органические. Инопланетяне не имели бы такой склонности. Для них тарелки выглядели бы как неподвижные существа, нашедшие способ эволюционировать, размножаться и процветать, несмотря на то, что у них нет органических частей.

– Но у тарелок нет индивидуальности, нет мыслей, эмоций,  нет желаний, – возразил я.

– Точно так же, как их нет и у устриц. Не кажется ли тебе странным, что в наше время мы не находим мутаций, необходимых для эволюции? – спросил он.

– Например?

– Не должны ли мы наблюдать в современных живых существах зачатки следующего миллиона лет эволюции? Почему мы не встречаем двухголовых людей, которые станут господствовать над одноголовыми? Рыб с неопределенными органами, которые эволюционируют во что-то полезное через миллион лет? Кошек, отращивающих жабры? Большинство мутаций, которые мы находим в наши дни – тривиальны, не такие радикальные мутации, которые были когда-то в прошлом, те, что стали родоначальниками мозга, глаз, крыльев, внутренних органов.

Он помолчал и продолжил:

– И почему эволюция движется только в одном направлении, от простого к сложному? Почему нигде нет сложных видов, эволюционировавших в более простые и выносливые существа? Если мутации случайны, можно было бы ожидать эволюцию в обоих направлениях. Но она работает только в одном – от простого к сложному. И почему количество видов на Земле уменьшалось в последний миллион лет? Скорость образования новых видов была когда-то выше скорости вымирания старых, но теперь ситуация обратная. Почему? Может ли все это быть списано только на метеориты и влияние людей? А как первый представитель нового вида находил партнера для спаривания? Если ты уже принадлежишь к новому виду, это означает, что ты не можешь спариваться с представителями старого вида. Если мутации – основа эволюции, то они должны происходить регулярно и таким образом, чтобы мутанты смогли найти друг друга для продолжения рода. Надо думать, мы замечали бы больше мутаций, если они происходили бы так часто.

– У меня точно такая же проблема с религией, – сказал я. – Такое впечатление, что в старину происходило огромное количество самых разнообразных чудес, теперь же они никогда не случаются. С эволюцией все выглядит так, словно большинство мутаций улетучилось, как только мы стали достаточно разумными, чтобы изучать их. Это выглядит немного подозрительно, будто бы они должны были закончиться в определенный момент, и мы как раз приближаемся к этому моменту.

– Вернемся на минуту к монетке, – предложил он. – Если ты подбросишь монетку сто раз, и все сто раз выпадет орел, каковы шансы, что в следующий раз тоже выпадет орел?

– С этим я знаком. Шансы по-прежнему пятьдесят на пятьдесят, хотя кажется, что монетка «задолжала» решек. Я этого не понимаю, но так меня учили в школе.

– Все верно, – сказал он. – Или, если перефразировать, прошлое монетки не влияет на ее будущее. Не существует связи между предыдущими исходами бросаний и вероятностью новых. Вся остальная Вселенная – как монетка. События прошлого выглядят так, словно являются причинами настоящего, но каждый раз, когда мы появляемся в нашей реальности, мы подвергаемся новому набору вероятностей. Все что угодно может случиться.

Он пододвинулся поближе и начал снова.

– Каждое существо имеет крошечную вероятность стать другим видом с каждым тиком Вселенной. Утка может быть целиком заменена белкой. Шансы этого настолько малы, что такое никогда не случалось и не случится, но это не запрещено природой Вселенной. Это просто маловероятно. Более вероятно, что молекула ДНК получит некоторую крошечную вибрацию, потому что две Божественные пылинки попытались появиться в одном и том же месте и должны были сделать поправку. Эта поправка запустила цепную реакцию вероятностей, которые повлияли на судьбу существа. Когда ты подбрасываешь монетку, она почти всегда приземляется либо орлом, либо решкой, даже если в принципе может стоять на ребре. Если бы мы не экспериментировали с монетками, мы могли бы подумать, что монетки регулярно приземляются и на ребра. Ребро монетки составляет, пожалуй, десять процентов от поверхности каждой стороны, поэтому можно ожидать, что монетка будет регулярно выпадать «ребром».

Он продолжил:

– Но вероятность избегает промежуточных состояний. Она предпочитает или орла, или решку. Эволюция также избегает промежуточных состояний. Что-то в природе Божественной пыли сделало вырастание двух глаз более вероятным, а вырастание двух голов – нет. Более того, есть что-то такое в глазах, что говорит в пользу неизбежной пересборки Бога.

Зараза скептицизма

– У меня есть несколько друзей, – сказал я, – они состоят в Обществе Скептиков. Я думаю, они разнесли бы ваши теории в пух и прах.

– Скептики, – сказал он, – страдают от заразы скептицизма – они оказываются правы слишком часто.

– И что в этом плохого? – спросил я.

– Если ты оказываешься прав сто раз подряд, никакое количество фактов не убедит тебя, что ты ошибаешься в сто первый. Ты будешь одурманен своей собственной непогрешимостью. Не забывай, что все научные эксперименты проводятся людьми и результаты подвергаются человеческой интерпретации. Человеческий мозг – это генератор иллюзий, а не источник абсолютной истины. Каждый человек создает для себя иллюзии, совпадающие с его позицией. Это принцип работы нормального, здорового мозга. Скептики не исключение.

– Скептики знают, что человеческое восприятие несовершенно, – возразил я. – Именно поэтому они используют научный подход и настаивают на воспроизводимости результатов, чтобы убедиться, что полученным данным можно верить. Научный подход практически полностью устраняет субъективность.

– Научный подход также заставляет людей думать и действовать коллективно, – продолжал он. – Они образовывают общества скептиков и печатают скептические статьи. Они варятся в собственном соку и очерняют тех, кто не разделяет их методов. Поскольку мнение скептиков, как правило, не совпадает с мнением большинства, они становятся эмоционально и интеллектуально изолированными. Такое окружение – рецепт для культового образа мыслей и поведения. Скептики не освобождены от принципов нормального функционирования человеческого мозга. Это человеческая тенденция – становиться тем, что ты атакуешь. Скептики атакуют иррациональных мыслителей и в процессе сами становятся иррациональными.