Адриан Моул: Годы капуччино - Таунсенд Сьюзан Сью Страница 10

В десять вечера, перед самым закрытием избирательного участка, мне поручили забрать в тупике Беван района Беверидж некую миссис Клаф.

К моему ужасу, при миссис Клаф обнаружилось трое детей.

— Придется взять их с собой, — заявила она. — Приходящей няни у меня нет.

Миссис Клаф была в восторге от предстоящей победы лейбористов. Он уверяла, что Тони Блэр «поддержит матерей-одиночек». Миссис Клаф слышала, как он объявил об этом в программе Джимми Янга, так что она точно знала — это святая правда. Я заверил ее, что мистеру Блэру можно доверять, это совестливый и честный человек, который посвятил свою жизнь исправлению недостатков нашего неправедного общества.

— Вы знаете мистера Блэра? — потрясенно вопросила миссис Клаф.

Глянув в зеркальце заднего вида, я сменил выражение лица с уверенного на загадочное и спросил:

— Разве кто-нибудь знает Тони Блэра по-настоящему ? Думаю, даже Чери скажет, что она не знает Тони по-настоящему .

Миссис Клаф приструнила детей, которые теребили флакончик с сосновым освежителем воздуха, и слегка раздраженно вопросила:

— Но вы с ним встречались и разговаривали? Ему известно ваше имя?

Я был вынужден признаться, что нет, я никогда не встречался с Тони Блэром; нет, никогда не разговаривал с Тони Блэром; и нет, Тони Блэр не знает моего имени. Остаток пути мы проехали в молчании. Мисс Клаф следует поступить в лестерширскую полицию — она принесет много пользы в отделе уголовного розыска.

Вернувшись домой, я обнаружил у двери найджеловский фургон от магазина «Некст». Найджел сидел на кухне и пил чай с матерью и Иваном Брейтуэйтом. Мама дефилировала между кухонным и разделочным столами в новом ярко-красном брючном костюме, который (по моему мнению) кошмарно не сочетается с рыжими волосами. Однако Иван Брейтуэйт (пятьдесят пять лет, самое время пустить в расход) бубнил:

— Необычайно элегантный костюм, Полин, но его нужно носить с туфлями на шпильках.

Как смеет этот Брейтуэйт советовать моей матери, какую ей носить обувь! Этот человек — портняжная катастрофа. Он просто Помпея мужской одежды в своих джинсах «Роэн» и в комплекте из сандалет и белых носков «Биркенсток».

Я заметил Ивану, что меня удивляет, как он нашел время на чаепитие — разве ему не положено помогать Пандоре общаться с местной прессой? Он ответил, что уже написал сообщения для печати. Одно на случай победы Пандоры и одно на случай поражения. Еще Иван сообщил, что к Пандоре проявляет большой интерес общенациональная пресса, потому что она исключительно красива и у нее длинные волосы. У прочих кандидаток от Лейбористской партии короткие стрижки и слишком маленькие лифчики. Кроме того, несмотря на уроки макияжа, они накладывают косметику, словно двухлетки, дорвавшиеся до косметического отдела аптеки «Бутс».

Меня потрясло легкомысленное отношение Брейтуэйта к демократическому процессу. Я так и не услышал от него слов об убеждениях, принципах и политическом кредо дочери. Пришлось самому произнести речь на эту тему, а заодно напомнить Ивану, что однажды он покинул Лейбористкую партию по принципиальным соображениям (кто-то мухлевал с деньгами на общественные чаепития).

Найджел — наверняка чтобы только заполнить паузу в разговоре — сказал, что ему жаль слышать о крахе моего брака. Я прожег мать испепеляющим взглядом, у которой все-таки хватило совести покраснеть и отвернуться (еще один малосочетающийся оттенок красного). Найджелу я ответил, что, напротив, очень рад был покончить с этим браком. А мама сказала:

— Напротив, это Жожо была рада с ним покончить.

Я сказал, что не понимаю, почему она развелась со мной. На основании какого такого безрассудного поведения? Мама ответила:

— Да будет тебе! А как же ссора в Котсволде из-за чихания? Это три дня продолжалось, между прочим.

Речь о том случае, когда я обвинил Жожо, что она чихает напоказ, делая чрезмерное ударение на «чхи!» в слове «Ап-чхи!» Более того, «чхи» длится дольше, чем требует того заурядный физиологический акт. В конечно счете, я предъявил Жожо обвинение в том, что своим выразительным «чхи!» она желает привлечь к себе внимание толпы. А Жожо в ответ указала, что она беременная на последнем месяце чернокожая ростом метр восемьдесят, на голове у нее тысяча косичек с бисером, и в данный момент она идет по улице английского провинциального городка, население которого состоит исключительно из белых европеоидов. Так что нет ничего удивительного в том, что аборигены пялится на нее, разинув рты.

— Мне много чего не достает, Адриан, но во внимании я недостатка не испытываю! — заявила Жожо.

И снова чихнула, неприлично растянув «чхи». Мужчины, между прочим, и не за такое убивали. Я так и сказал ей. Мама и папа, которых я по глупости пригласил пожить в нашем домике, подло приняли сторону Жожо. И меня практически бойкотировали.

Тем временем эксгибиционизм Жожо все усиливался. Теперь она не только растягивала «чхи!», но и делала совершенно неприличное ударение на «ап!» Я неизбывно страдал. Когда мы вернулись домой в Сохо, доктору Нг, моему личному врачу, пришлось выписать мне антидепрессант под названием прозак.

Вскоре после котсволдской катастрофы, родился Уильям, по моей настоятельной просьбе — в лягушатнике Королевского лестерского роддома. Он присоединился к династии Моулов, сделавших здесь свой первый вдох (в родильном доме, а не в родильном бассейне). Я лично пожелал, чтобы Уильям попал в этом мир через теплую воду при мерцании свечей и под музыку Баха, как предлагалось в листовке Общества Радикального Акушерства. Однако Жожо почему-то долго противилась, уверяя, что во время родов предпочла бы находиться в бессознательном состоянии. Когда же я выразил удивление, сказав:

— Мне жаль слышать эти прискорбные слова, Жожо. Я был склонен думать, что ты, будучи африканкой, исповедуешь естественный подход к деторождению.

Но к моему крайнему изумлению , Жожо сначала расплакалась, потом рассердилась и, немотивированно повысив голос, закричала:

— Почему бы тебе, когда у меня отойдут воды, не подыскать мне поле , где бы я могла работать во время родов? И на этом поле обязательно должно быть баобаб , потому что я, будучи африканкой , буду естественно рожать под его ветвями. И как только я рожу, то сразу привяжу ребенка к спине и вернусь к полевым трудам!

Так получилось, что родильный бассейн оказался сплошным разочарованием. Акушерка поручила мне поймать послед Жожо детским сачком. Последний раз я пользовался таким сачком в восьмилетнем возрасте, и ловил я тогда головастиков, которых потом подкладывал в банки с вареньем. Вследствие трагического стечения обстоятельств сачок мне не пригодился, ибо я упустил момент рождения сына, потому что моя легкомысленная мать именно в этот сакральный момент решила позвонить в роддом и поинтересоваться, как дела. Никогда ей этого не прощу.

Иван Брейтуэйт пригласил нас с мамой, Найджела и его друга Норберта на оглашение результатов выборов в городскую управу. После оного мероприятия должно было последовать праздничное веселье в гостинице «Красный лев». Моего отца и миссис Таню Брейтуэйт он даже не упомянул. Их уже вычеркнули из истории, как Сталина или Аниту Харрис[15].

После отвратительного ужина, приготовленного мамой на скорую руку и без всякого желания (кусочки омара и восточный сыр от «Анкл Бенз»), я отправился наверх и попытался уговорить отца встать с кровати. Сказал ему, что опрос избирателей на выходе с участков благоприятен для Пандоры.

— Мне наплевать , Адриан, — ответил он. — Мне на все наплевать. Моя жизнь прошла впустую, я ничего не сделал и нигде не был. Мое имя неизвестно никому, кроме семьи и комитета отопительных систем. У меня не было даже пятнадцати минут славы, обещанных этим долбаным Энди Уорхолом.

— Это сказал Маршалл Маклюэн[16].