Остап Вишня - Ни пуха вам, ни пера Страница 11

Оно, может, само слово "вепрь" страшное - клыкастое, угрожающее, хрюкающее.

Вепрь!

На Полтавщине, неподалеку от славного города Гадяча, есть село Веприк. Хотя это и не взрослый "Вепрь", а только маленький, только еще "Веприк", но думается, что колхозникам там, должно быть, все время страшно: что, если малый Веприк вырастет и станет большим Вепрем? Что тогда?

Самый страшный дикий кабан - это бобыль, одинокий кабан, убежденный кнур-индивидуалист, который пристает к табуну, когда свиньи свадьбы справляют. Он тогда своими страшными клыками разгоняет кнуров-парней, а сам усядется затем и хрюкает, чавкает, как когда-то пан помещик на свадьбе у своих крепостных, и ему, как тому пану, принадлежит право "первой ночи".

Дикий кнур-бобыль, которого называют за его огромные страшные клыки секачом, выкармливается так, что становится настоящим страшилищем, сильным и лютым. Собак он своими клыками одним ударом сечет на бефстроганов, а охотник, как только увидит секача, сразу же берет на мушку... дуб или грушу и сидит там тихо, как горлица... И только после уже рассказывает:

- Секача вчера стрелял! Иду, знаете, в камышах, вдруг слышу, что-то сопит! Смотрю, а оно как гора! Я сначала подумал, что это паровоз обтекаемой формы сошел с рельсов и катит по болоту... Приглядываюсьсекач! Я, конечно, не растерялся - в левом стволе у меня жакан, я его в лоб как трахну! Пуля - "дзынь!". Отскочила и около меня - шлеп! Даже сплющилась. Он только головой встряхнул и на меня. Я не растерялся... А когда же я вообще терялся? Да... Так вот я сразу же, значит, схватил финку и к нему! Замахнулся, а он мне и говорит: "Слезай, дядя, с дуба. Зачем ты туда залез?" Да... Я, конечно...

- Постой, постой! Что ты мелешь? Кто говорит? С какого дуба?

- Не перебивай! Я к нему с финкой, ударил его под левую лопатку, как раз против сердца. "Ага,- кричу, - попался! Попался, вепп-ппрррь! Не из таких я, - кричу, - чтоб секача испугаться". Да на него верхом! Сел верхом и держусь за ветку! А он опять ко мне: "Да слезай, - говорит, дядя, кабан к Филипповой балке побег!" А я ему: "Слезать, говоришь? Нет, не слезу, - кричу, - пока не прикончу тебя!"

Тут уже подходит хозяйка дома.

"Может, - говорит, - вы, Стратон Стратилатович, приляжете да поспите?"

"Не слезу!" - кричит Стратон Стратилатович.

Потом уж берут Стратона Стратилатовича под мышки и укладывают на диван,

А он еще и на диване добивает секача.

"Не слезу, - говорит, - пока не прикончу!"

Так до сих пор никто и не знает, удалось ли Стратону Стратилатовичу слезть с этого свирепого вепря-секача, или он до сих пор еще держится за ветку...

Секач - страшный зверь, так что и после четвертой стопки не очень-то слезешь...

Но почему мы все время говорим о вепре-бобыле, о секаче?

Да потому, что мы, охотники, люди храбрые, а уж если идем на дикого кабана, то на такого, чтобы после можно было кое-чем и похвастаться и кое-что показать...

Представьте себе на стене вашего кабинета голову секача со страшными зубищами-клыками.

Слава не только вам, но и всему вашему роду-племени.

Ясное дело, охотясь на секача, можно попутно десяток других кабанов или свиней убить, которые помельче... Но главная ваша цель - секач!

Поросят не трогайте.

Убить поросенка - это все равно, что убить на озере утенка, у которого еще и зубы не прорезались.

Стыд и срам для настоящего охотника.

* * *

Секач, несмотря на свой вес и короткие ноги, очень быстро бегает.

Один охотник, к тому же довольно опытный, рассказывал мне, как секачи бегают.

Кузьмой Демьяновичем зовут моего приятеля, вот он-то и рассказывал:

- Охотились мы с компанией в Бабьей балке. А Бабья балка с одной стороны подходит к глубокому-глубокому оврагу. Вдоль балки - лес. За оврагом начинается болото, поросшее камышом, дальше речка. Охотились мы на зайцев, лисичек, одним словом, на все, что попадется под руку. Был с нами и местный дедок-охотник. Прошли мы балку, приблизились к оврагу, сели на пригорок, закурили, отдыхаем. Краса какая, куда ни посмотришь! Камыши, между ними кое-где озера, а за камышами серебристо-голубая лента реки... По ту сторону речки лесок... Около лесочка - хуторок из трех хат... На взгорье возле хутора овечки пасутся. Слышно, как на хуторе и девчата "Черноморца" выводят:

Bивiв мене, босую,

Та й питае:

Чи е мороз, дiвчино,

Чи нема-а-а-е-е-е?

Смотрел бы вот так и не насмотрелся... Слушал бы и не наслушался...

Так вот, сидели, слушали, природой любовались. Как вдруг местный дедок говорит:

- А в этом болоте табун диких свиней есть! И секач тут огромный-преогромный бродит.

- Мы все, - говорит Кузьма Демьянович, - аж подпрыгнули.

- Где?

- Да вот здесь, в болоте!

- Неужто? - мы к нему. - А видел ли его кто-нибудь в этом болоте?

- Почему бы и не видать? Видали! А сколько он у нас овощей на огородах да свеклы уничтожил! Да я и сам секача видел. Пудов пятнадцать будет, если не больше. Стра-ашный зверь!

- Вы же понимаете, - продолжал Кузьма Демьянович, - что мы сразу же решили пройтись по болоту, авось удастся набрести на свиней. Было нас шестеро. Решили так: я, как самый старший,- мне уже тогда на пятьдесят шестой повернуло, - должен пройти от оврага в глубь камышей и ждать, а остальные должны зайти с противоположной стороны и направляться ко мне метров на тридцать один от другого.

Загонщиков у нас не было, мы сами, видите ли, и загонщики и стрелки. Дедок не пожелал с нами идти.

- Боюсь, - говорит...

Пошли мы в камыш, а дедок спустился в балку.

- Может, - говорит, - где-нибудь зайчишку всполошу.

- Вошел я в камыш, - продолжал Кузьма Демьянович, - прошел немного, остановился, осматриваюсь. В самом деле, как будто какие-то тропинки сюда и туда в камышах ведут, "Не наврал, как видно, дедок",- думаю. Прошел еще немного дальше в камыш, выбрал для себя что-то вроде небольшой полянки, остановился, прислушиваюсь... Ничего не слышно... Только камыш шелестит, да иногда где-нибудь в стороне зашуршит болотная крыса. И опять тихо. Долго я стоял, уже пора и товарищам подойти, а их нет как нет... Я, сказать по правде, вздремнул. Стою, значит, дремлю. Вдруг оно как зашумит в камыше, как захрюкает, я так и подпрыгнул. Подпрыгнул и верчусь на месте, как юла, не знаю, в какую сторону удирать. А оно опять как хрюкнет! Я как махнул из камыша, так мигом подле оврага очутился... Услыхал только, как от меня что-то шмыгнуло и бросилось к речке. Куда там! Я даже не успел подумать, что оно такое? Выскочил из камыша и помчался к оврагу. А из оврага, как борзая, помчался к лесу и - на грушу! Сел, взвел курки, жду. Долго сидел, нет ничего. Наконец слышу - зовут:

- Кузьма Демьянович! Кузьма Демьянович! А-гей! Где вы? А-гей-гей!

- Я тут! - кричу. - На секача засел! На груу-уше!

- Слеза-а-а-айте!

- Не слезу! - кричу.

И в самом деле, я-то не прочь слезть, да не могу. Груша высокая, старая груша, можно сказать, и до половины ни сучьев, ни ветвей гладкий ствол! Как я на нее влез, хоть убейте, сам не пойму...

Подошли товарищи. Спустили меня с груши.

- Видели что-нибудь? - спрашиваю.

- Ничегошеньки не видели, - говорят.

- Да как же так, - говорю. - Как же не видели, если оно хрюкало, да и не раз... И шмыгнуло мимо меня! Я от него, а оно от меня. А что хрюкнуло, пускай меня бог убьет, - говорю, - если своими ушами не слышал...

- Так это вы, значит, - спрашивает Иван Петрович, - на овраг подались?

- Я, - говорю, - конечно же, я! Потому что оно как хрюкнет, я и подумал, что секач из камыша.

- Да это я сморкался, - говорит Иван Петрович. - Только я сморкнулся, как вдруг мимо меня

что-то как сиганет! Я подумал, что секач, и сам от него опрометью к речке...

Подошел к нам дедок.

Мы и спрашиваем его:

- Где же ваши свиньи?

- А разве нет?

- И следу нет!

- Выходит, нырнули!

- Куда нырнули?

- Выходит, что под воду. Куда ж еще?

- Но разве дикие свиньи ныряют?

- Не знаю где как, а у нас ныряют, - говорит дедок.

- А что вы думаете, - размышляет при этом Кузьма Демьянович. - Могло быть. Есть же морские свинки, могло быть, что и речные появились.

Так вот что случилось с нами во время охоты на кабанов. Я и до сих пор никак не пойму, как из оврага выскочил и как на грушу взобрался. Пятьдесят же шестой год пошел! Выходит, что и такая охотничья прыть бывает! Вот как секачи борзо бегают.

- Проворный зверь, - добавил Кузьма Демьянович.

* * *

Охотятся на дикого кабана с гончими или специально обученными для этого псами, но чаще всего охотятся с загонщиками.

Когда на вас выскочит вепрь и вы не успеете удрать, вам уж тогда, ясное дело, приходится стрелять.

Стрелять надо обязательно пулей, целиться в голову или в сердце, бить надо наповал, потому что раненый кабан - зверь невероятно лютый: он бросается на охотника с разгона, вонзает свои страшные клыки прямо в живот и с криком: "Ага, попался!" - рассекает охотника по брюшной белой линии от пупа вверх до самой груди.

Если же кабан сам смертельно ранен, он ложится тут же, рядом с охотником. И оба они потихоньку отдают богу душу,