Николай Бораненков - Тринадцатая рота (Часть 2) Страница 11

"Матери, живущие и будущие! - стиснув кулаки и зубы, обратился про себя Гуляйбабка. - Если вы родите когда-либо такого ничтожнейшего сына, способного продать за горсть соли свою мать и родную землю, и будете знать, что он станет именно таким, задушите его своими же руками, ибо он может столько принести людям горя, что и вам, породившим его, станет страшно".

Гуляйбабка выхватил из колодки маузер. Еще одна бы секунда, и пуля возмездия именем всех матерей прикончила бы эту мразь с бульдожьим носом, но тут снова вспомнился наказ "президента", взывающий к великой выдержке, и Гуляйбабка устоял перед легким соблазном. Палец сполз со спускового крючка, зато рука размахнулась так и ударила рукояткой по лицу негодяя с такой силой, что тот, умывшись кровью, обмякло ткнулся на прилавок и минуты две-три лежал, потеряв сознание.

- Я тебя научу любить фюрера, - вкладывая маузер в деревянную колодку, грозился Гуляйбабка, едва лавочник очнулся. - Ты у меня узнаешь, как встречать господ. Почему нет ходовых товаров?

- Ка-ка... каких, смею спросить?

- Ты что - кретин? Сам не знаешь? Где венки, кресты на могилы героев рейха? Где гробы и готовые для надгробных надписей дощечки?

- Не успел, не успел еще развернуться, - зажав пальцами окровавленный нос, отвечал лавочник. - Смею доложить, другую неделю лишь торгую.

- Я тебе развернусь, безрогая скотина. Я тебя заставлю шевелиться. Три дня сроку, и чтоб были в продаже гробы, венки, кресты - все, что надо для похорон героев рейха. И чтоб броская вывеска над ними была: "Товары для господ рейха отпускаются без очереди и неограниченно"! Ты понял меня?

- Ваше благородие, - вытянулся предатель, кровь все еще текла из его тупого носа. - Смею заверить. Все сделаю. Все, что сказали. Ни одного словечка не забуду. Богу буду молиться за вашу добродетель.

- Молитесь, хоть лоб разбейте, но чтоб все в точности было. И надписи... надписи не забудьте на венках! - уже от двери крикнул Гуляйбабка.

Подпругин, как собачка, поспешил следом:

- Смею спросить, какие?

- Самые лучшие! Самые достойные, - вскинул с вытянутым пальцем руку Гуляйбабка. - Ну, что-нибудь такое вроде: "Царство вам небесное", или: "Спите спокойно. Вы это заслужили".

Заскочив вперед, предатель широко распахнул перед грозным гостем дверь и, изогнувшись в дугу, замер в почтении. Гуляйбабка еще раз потряс перед его красным носом увесистым кулаком, вышел из лавки.

Покупателей ни на крыльце, ни вблизи дома не было - как ветром сдуло. Прохор, сидя на облучке, уткнув бороду в овчинный воротник тулупа, дремал. Тройка белых, будто приветствуя Гуляйбабку, жевала брошенное на снег сено.

9. ВОЛОВИЧ ПОМОГАЕТ БАРОНУ ГРЮНТЕРУ-БРЮНТЕРУ СОБРАТЬ НАЛОГ ЗА КОШЕК И СОБАК

Пан Пальчик, он же барон Грюнтер-Брюнтер, несмотря на старческий восьмидесятилетний возраст, геморрой, радикулит, склероз и полное облысение, выглядел браво, молодцевато и горел желанием осваивать захваченные русские земли вплоть до Урала. Но так как претендентов на чужие земли у Гитлера оказалось много, то барону пришлось ограничить свой аппетит пятью деревнями и небольшим черным лесом, куда он боялся выходить еще с времен первой мировой войны, когда его чуть не укокошили дубиной смоленские крестьяне.

Сидя на ступеньках широкой мраморной лестницы, ведущей в белый особняк, он бойко отдавал распоряжения немецким солдатам, сгружающим с машин обитые жестью ящики, сундуки и старую, как сам хозяин, мебель.

- Айн, цвай - это сюда.

- Драй, фир - это туда, - указывал он ореховой палкой.

- Фюнф - левое крыло.

- Зекс - правое.

Волович вынырнул к барону Грюнтеру-Брюнтеру из-под шкафа, который помогал взвалить на спину двум грузчикам-солдатам.

- Господин барон! Имею честь к вам обратиться! - сказал он, вскинув два пальца к цилиндру.

Грюнтер-Брюнтер потряс палкой перед лицом Воловича:

- Как обращаешься, быдло? Где поклон до пояса?

- Рад бы, господин барон, но - увы! - не могу.

- Почему это не можешь, несчастный холоп? Волович вскинул два пальца к цилиндру:

- Смею доложить вам, я проглотил кол.

- Что мне кол! Кол тоже гнется.

- Он бетонный, ясновельможный барон. Барон взметнул на лоб белые брови:

- О-о! Да ты, оказывается, остряк. Я чертовски люблю таких, потому что в молодости сам был острее бритвы, только вот не помню какой? Не то Брюмера, не то Рюмера.

- Я не придирчив, господин барон. Можете и соврать. Грюнтер-Брюнтер окинул изучающим взглядом человека в кожаной куртке и, еще пуще заинтересовавшись им,

сказал:

- Ты так смело говоришь, будто бы пришел мне помочь.

- Как в лужу смотрели, барон. Всю жизнь об этом мечтал. Даже во сне этим грезил. Бывало, качает мама в люльке, а я лежу и думаю: "Как бы мне помочь старому барону?"

Грюнтер-Брюнтер похлопал пришельца концом палки по плечу:

- Ты молодец. Хвалю, айн, цвай, драй. С тех пор как я снова здесь, ни один мерзавец не появился, не захотел мне помочь. Все попрятались, как куры от коршуна, а ты вот пришел. Не из Смоленска ли ты, из того, как его?.. Вспомнил. Из благотворительного единения по оказанию помощи фюреру? Я туда, айн, цвай, драй... не помню сколько заявок посылал.

- В вашем возрасте такая проницательность поразительна, - ответил Волович. - Я действительно из БЕИПСА, то есть "Благотворительного единения искренней помощи сражающемуся Адольфу".

- Очень рад тебя видеть. Ты пришел очень кстати. У меня, айн, цвай, драй, так много всяких дел. Барон Грюнтер-Брюнтер не останется в долгу. Будешь честно мне служить - получишь крест.

- Какой, господин барон?

- Что значит какой? Железный крест с листьями и без листьев.

- Железный? Это еще ничего. Это подходяще, а то мне показалось деревянный.

- Не беспокойся, обмана не будет. Барон Грюнтер-Брюнтер никого еще, кроме людей, не обманывал.

- Рад познакомиться с такой личностью.

- Не радуйся, потому что ты мне пока не шурин и я тебя еще не принял на работу, айн, цвай, драй...

- Воля ваша, барон. БЕИПСА своих услуг никому не навязывает. Откажете - к другому фону барону пойду. Их понаехало!.. - Волович, поклонясь, уже наверняка зная, что старый пень не отпустит его, повернул к воротам.

- Постой, не уходи! - крикнул барон. - Беру тебя, только вначале дай мне ответ на айн, цвай вопросы.

- Хоть на сто.

- Только на два. Во-первых, любишь ли ты, - барон указал палкой на восток, - ту, Советскую власть, ибо если ты любишь ее, я не только не возьму на работу, но и могу куда-нибудь вздернуть.

Волович постучал пальцем по левой стороне груди:

- У меня эта Советская власть вот тут сидит.

- Ах, быдло! Значит, она у тебя в сердце сидит?

- В каком сердце? Образумьтесь, господин барон. Да здесь же у меня печенка.

Грюнтер-Брюнтер пощупал свой живот:

- А почему у меня печенка справа, а сердце - слева?

- Я, господин барон, с детства урод.

- Ах, вот оно. Тогда пардон. Второй вам вопрос. Что ты можешь делать, коль тебя ко мне прислали?

- Все, ясновельможный барон. Могу даже собаку вам сжарить. Как зайца съедите!

- Ты сущая находка, - похвалил барон, - такие люди мне, айн, цвай, драй, очень нужны. Я зачислю тебя и сию же минуту ознакомлю с твоей первой работой, айн, цвай, драй и тому подобное.

Кряхтя и охая, хватаясь то за сердце, то за поясницу, опираясь на палку, барон с трудом встал, прихромал к куче сваленных на снег портретов Гитлера.

- Это последнее и самое свежее фото мной обожаемого фюрера, - указал палкой на портреты барон. - Нынче же повесить эти фотографии на всех домах, амбарах, воротах моего имения. Пусть все население знает своего освободителя.

- Слушаюсь, господин барон! Он будет непременно повешен.

Барон нацелил палку в грудь Воловича:

- Ты что сказал?

- Я сказал, что он будет непременно повешен.

- Кто он? Говори?!

- Портрет. Портрет фюрера.

- Ах, да. Ты прав. Портрет иначе не назовешь.

- Вот именно, - сказал Волович. - Не назовешь. Повесить Гитлера я почту за честь, но вы, господин барон, вызывали представителя БЕИПСА, как известно, не за этим. В вашей заявке содержалась просьба собрать налог с населения.

- О, айн, цвай, драй! Налог главное. Без налога я задохнусь, как рыба.

- Давно бы пора.

- Что пора? Кому пора?

- Собрать налог пора.

- То-то же. Смотри у меня! Иначе вздерну. Не пикнешь, айн, цвай, драй. Я еще жениться буду. - И добавил: - Когда налог соберу.

- На ком жениться?

- Что значит "на ком"? Не женюсь же я на телеграфном столбе или корове. Только, айн, цвай, драй, на красавице. Кстати, когда будешь собирать налог, присматривайся: нет ли там подходящей девицы. Озолочу.

- У вас есть золото?

- Было, но за тридцать лет эмиграции страшно издержался.

Волович, принимавший барона с отвращением, как земляную жабу, теперь присмотрелся к нему. Да, пришелец с закордонья в самом деле издержался почти до нитки. На плечах у него висело истлевшее, изъеденное молью и временем, пропахшее нафталином и прахом пальто. Да и сам хозяин отдавал чем-то тем же. Ему оставалось только сложить руки и закрыть пятаком глаза, а он, поди ты, приехал собирать налоги, жениться, пороть розгами, вешать... О бог! Где же твоя справедливость? Безвинных детей ты кладешь в гроб, а эту старую проклятущую мразь держишь на земле.