Андрей Константинов - Байки служивых людей Страница 13

Ну мне уже деваться некуда, надо идти. И пошли мы, я впереди, злой как черт, за мной, приотставая на полшага и придерживаясь за мой локоть, семенит и цокает каблуками однокурсница – мы как раз пятый курс заканчивали. Таким вот интересным цугом дошлепали мы до винного магазина и, как сейчас помню, обнаружили, что продается там хорошее грузинское вино «Саперави» – недорогое, всего по 2 рубля 20 копеек бутылка, и жутко симпатичное. Сложил я в большую сумку ровно 22 бутылки, а 23-ю употребил прямо в магазине, правда, и однокурснице дал немножко отхлебнуть. Это чуть-чуть повысило мой тонус, но тем не менее был я по-прежнему сердит, и обратно мы пошли тем же порядком, как и шли в магазин. Я решительно шагаю впереди, а сзади цокает каблучками девушка и все щебечет что-то, щебечет-щебечет. Вот так решительно, позвякивая бутылками, я дошел до светофора, где надо было улицу перейти, а светофор как раз замигал. Я шагнул было вперед, а потом думаю: «Нет, не успею». И шагнул назад. А потом вспомнил, что командир, приняв решение, должен все же решительно претворить его в жизнь. И снова шагнул вперед. И побежал через улицу. Жизнь немедленно доказала то, что колебания в принятии решения приводят к «чреватым последствиям». Дело в том, что моя однокурсница повторяла все мои маневры, но с запаздыванием на фазу. В результате, когда я уже добежал до противоположной стороны улицы, то услышал сзади чудовищной силы удар, обернулся и увидел, что однокурсница летит по воздуху, выписывая восьмерки ногами, обутыми в изящные замшевые сапожки. А потом она воткнулась в большой белый сугроб. У меня из рук выпала сумка с вином, и я подумал о том, что вот мы и попили. Вот мы и попили, вот мы и погуляли. Вот мы и закончили пятый курс университета. Славненько так поразвлекались. Не обошлось без человеческих жертв. А из белой «Волги», которая мою однокурсницу в полет отправила, вылезает трясущийся мужик, который начинает тонким голосом свидетелей скликать. Мол, я не виноват, она на красный свет бежала. А я отрешенно на всю эту суету смотрю, и внутри у меня пусто и омерзительно. В этот момент из сугроба, отряхиваясь, вылезает однокурсница, как ни в чем не бывало семенит ко мне и пристраивается сзади в прежнюю позицию, придерживая меня под локоток. И круглыми, немигающими глазами смотрит в ту же сторону, куда смотрю и я, то есть на трясущегося водителя. В этот момент ко мне возвращается утраченная решительность, и я громким командирским голосом заявляю:

– Какие свидетели, молчи урод, ты мою жену чуть не убил.

После чего делаю поворот кругом, хватаю сумку и широким шагом следую к той квартире, где у нас гульба происходила. А однокурсница семенит рядом и щебечет-щебечет. Она щебечет, а я весь холодным потом обливаюсь, думаю, лишь бы ее до квартиры довести. Потому что щебечет и идет она исключительно из-за того, что пребывает в состоянии глубокого шока. По-другому быть не может, я ведь видел, как она летела. И удар слышал, после такого удара ни одной целой косточки в организме остаться не должно. Так мы и идем. Я потом обливаюсь, а она щебечет. У меня мысль одна только: в квартире есть врач со «скорой помощи», мы сразу все травмы определить сможем. И дальше уж решим, что делать, «скорую» вызывать или прямо в милицию звонить, сознаваться. Заходя в квартиру, я швыряю сумку с бутылками на пол и прерываю щебечущую однокурсницу коротким и ясным командирским приказанием:

– Молчи дура, шагом марш в спальню, раздевайся.

А она кокетливо так улыбается и спрашивает:

– Что, прямо так сразу?

Я ее дальше слушать не стал, кликнул доктора, заволокли ее в спальню, раздели догола и всю по сантиметру прощупали. Обнаружили маленькую-маленькую гематому на левом боку, размером с пятикопеечную монету. Если бы я сам не видел, как она летела, ни за что бы в такое не поверил. И долго еще потом я считал, что наши русские женщины – практически резиновые и что если хочешь добиться хоть какого-то результата, то давить их надо катком и КамАЗом, и то еще, кстати, не ясно, что получится.

А все из-за чего? Из-за того, что в нужный момент действовал недостаточно решительно, из-за того, что заколебался...

О вреде близорукости в прямом и переносном смыслах

На заре своей переводческой карьеры, после 4-го курса восточного факультета Ленинградского университета, я попал на самый юг Аравийского полуострова, на так называемую «стажировку по войне». Военных переводчиков не хватало, и поэтому в спецкомандировки в те времена отправляли даже не доучившихся студентов гражданских вузов, каким был на тот момент и я.

По прибытии в страну назначения я был назначен на должность переводчика в парашютно-десантную бригаду спецназа, но на самом деле, конечно же, еще не мог никоим образом считаться полноправным членом славного братства военных переводчиков. И дело не только в уровне владения языком, надо еще усвоить обычаи и традиции этого братства, проникнуться его духом. В таком сложном процессе без наставников не обойтись. Был такой наставник и у меня. Звали его, скажем так, Анатолий Быстрицкий. Он был кадровым военным переводчиком и приехал в ту же страну, что и я, в звании капитана.

Быстрицкий был, безусловно, по-своему выдающимся человеком. Он обладал внешностью Андрея Миронова и рыжей шевелюрой, за что ему соответственно и дали сразу две клички Артист и Рыжая Бестия. Быстрицкий действительно был по-своему артистом и достаточно продувной бестией. В эту командировку он прибыл, как сам мне признался, исключительно ради получения майорского звания, потому что, в общем-то, имел неплохое место службы в Москве-матушке. Это теплое место раздобыл Быстрицкому батюшка – генерал в Генштабе Министерства обороны СССР. Имея папу генерала, Рыжий чувствовал себя, безусловно, на привилегированном положении. Ему прощались те вольности, за которые беспощадно «имели» всех прочих военных переводяг.

Однажды, помню, прилетела к нам комиссия из Главного политического управления для проверки уровня боевого духа и морали личного состава. Замполит наш, узнав о прибытии комиссии за неделю, носился по гарнизону как ошпаренный – заставил нас отдраить свои комнаты, посрывал со стен плакаты с не очень одетыми девушками... в общем, мы готовились. Один только Быстрицкий отнесся к страшной новости весьма индифферентно...

И вот настал Судный день. Переводчики в рубашках с галстуками ждали комиссию по своим комнатам, непринужденно листая конспекты по марксистско-ленинской подготовке и слушая магнитофонные записи советской эстрады (в нашей комнате, например, гоняли две песни: «В траве сидел кузнечик» и «До чего же хорошо кругом» в исполнении пионерского хора). Несмотря на беспрецедентный уровень подготовки к встрече, комиссия все же выявила у нас массу недостатков. Последняя комната в переводческой галерее, которую должна была посетить комиссия во главе аж с целым полковником, принадлежала Рыжему. Он, кстати, единственный из переводяг-холостяков жил один. Когда комиссия приблизилась к его двери, замполит наш явственно побледнел, потому что из комнаты доносилась какая-то песня на вражеском английском языке. После требовательного стука в дверь Быстрицкий появился на пороге. Все так и ахнули! Он встретил проверяющих в одних шортах. Главный полковник из Москвы радостно засипел, почуяв добычу. Когда он шагнул в комнату, сипение переросло в победный клекот, потому что все стены жилища Рыжего были увешаны картинками с не то чтобы не очень одетыми дамами, а, скажем честно, с дамами попросту без одежды. Полковник побагровел и рявкнул, тыча бестию пальцем в грудь:

– Фамилия?

– Капитан Быстрицкий, – спокойно представился Рыжий.

Полковник открыл было рот, чтобы начать разнос, но тут у него в голове, видимо, что-то щелкнуло, потому что с непостижимой быстротой гримаса искреннего гнева вдруг преобразовалась в приветливую и доброжелательную улыбку.

– Э-э, не Сергей ли Игнатьича сынок будете?

– Так точно, – спокойно ответил Рыжий.

– Как же, как же, – защебетал соловьем полковник, – знаю вашего батюшку, знаю. Как служба проходит?

– Нормально, – пожал плечами капитан.

– Ну что ж, я передам, передам.

Попав в глупое положение, начальник комиссии не знал, как из него выйти. Вдруг он наклонился к одному из плакатов с голой дамой и, непонятно как углядев на нем внизу короткую мелкую строчку на английском языке, в восхищении выдохнул:

– А вы, стало быть, еще и по-английски читаете?

– Стараюсь практиковаться, – с достоинством ответил Рыжий.

– Ну что ж, – заулыбался полковник, – передам Сергею Игнатьевичу, что из его сына толковый и достойный офицер получился.

Говорят, наш замполит при этом диалоге имел вид полного придурка.

Одним словом, Рыжий наш был самым что ни на есть блатным. И тем не менее он пользовался авторитетом среди военных переводяг и был желанным гостем в любой компании. Дело в том, что Толя обладал от природы уникальным даром: он был замечательным парикмахером, притом что никогда этому специально не учился. И именно он стриг на протяжении всей командировки переводчиков-холостяков. А еще Толя любил и умел рассказывать байки из жизни военных переводяг и каждый раз клялся, что это абсолютная и полная правда. Слушать его рассказы было очень интересно. Собственно говоря, именно Быстрицкий и привил мне любовь к устному творчеству военных переводчиков. Некоторые из его рассказов, по моему мнению, могут смело претендовать на звание шедевров жанра..