Губерман Игорь - Игорь Миронович Губерман Страница 13

теплится у каждого в груди,

лучше мы пропьем ее до нитки,

но врагу в обиду не дадим.

Я к дамам, одряхлев, не охладел,

я просто их оставил на потом:

кого на этом свете не успел,

надеюсь я познать уже на том.

Когда однажды ночью я умру,

то близкие, надев печаль на лица,

пускай на всякий случай поутру

мне все же поднесут опохмелиться.

Глава 3

ВОЖДИ ДОРОЖЕ НАМ ВДВОЙНЕ,

КОГДА ОНИ УЖЕ В СТЕНЕ

Ни вверх глядя, ни вперед,

сижу с друзьями-разгильдяями,

и наплевать нам, чья берет

в борьбе мерзавцев с негодяями.

Пахан был дух и голос множества,

в нем воплотилось большинство:

он был великое ничтожество,

за что и вышел в божество.

Люблю за честность нашу власть,

нигде столь честной не найду,

опасно только душу класть

у этой власти на виду.

Гавно и золото кладут

в детишек наших тьма и свет,

а государство тут как тут,

и золотишка нет как нет.

Как у тюрем, стоят часовые

у Кремля и посольских дворов;

пуще всех охраняет Россия

иностранцев, вождей и воров.

Ждала спасителя Россия,

жила, тасуя фотографии,

и, наконец, пришел Мессия,

и не один, а в виде мафии.

Сбылись грезы Ильича,

он лежит, откинув тапочки,

но горит его свеча:

всем и всюду все до лампочки.

Я верю в совесть, сердце, честь

любых властей земных.

Я верю, что русалки есть,

и верю в домовых.

Сын учителя, гений плюгавый —

уголовный режим изобрел,

а покрыл его кровью и славой —

сын сапожника, горный орел.

Какая из меня опора власти?

Обрезан, образован и брезглив.

Отчасти я поэтому и счастлив,

но именно поэтому — пуглив.

Наши мысли и дела — белее снега,

даже сажа наша девственно-бела;

только зря наша российская телега

лошадей своих слегка обогнала.

Духовная основа русской мощи

и веры, нрав которой так неистов, —

святыней почитаемые мощи

крупнейшего в России атеиста.

Чувствуя нутром, не глядя в лица,

пряча отношение свое,

власть боится тех, кто не боится,

и не любит любящих ее.

Господи, в интимном разговоре

дерзкие прости мои слова:

сладость утопических теорий —

пробуй Ты на авторах сперва.

Ох, и смутно сегодня в отчизне:

сыро, грязь, темнота, кривотолки:

и вспухают удавами слизни,

и по-лисьи к ним ластятся волки.

В первый тот субботник, что давно

датой стал во всех календарях,

бережно Ильич носил бревно,

спиленное в первых лагерях.

Не в том беда, что наглой челяди

доступен жирный ананас,

а в том, что это манит в нелюди

детей, растущих возле нас

Для всех у нас отыщется работа,

всегда в России требуются руки,

так насухо мы высушим болота,

что мучиться в пустынях будут внуки.

Есть явное, яркое сходство

у бравых моих командиров:

густой аромат благородства

сочится из ихних мундиров.

Египет зарыдал бы, аплодируя,

увидев, что выделывает скиф:

мы создали, вождя мумифицируя,

одновременно мумию и миф.

Глава 4

СКОЛЬ ПЫЛКИ РАЗГОВОРЫ О ГОЛГОФЕ

ЗА РЮМКОЙ КОНЬЯКА И ЧАШКОЙ КОФЕ

Он был заядлый либерал,

полемизировал с режимом

и щедро женщин оделял

своим заветным содержимым.

Устав от книг, люблю забиться

в дым либерального салона,

где вольнодумные девицы сидят,

раскрывши рты и лона.

Не славой, не скандалом, не грехом,

тем более не устной канителью —

поэты поверяются стихом,

как бабы проверяются постелью.

Весь немалый свой досуг

до поры, пока не сели,

мы подпиливали сук,

на котором мы висели.

Кишит певцов столпотворение,

цедя из кассы благодать;

когда продажно вдохновение,

то сложно рукопись продать.

Такая жгла его тоска

и так томился он,

что даже ветры испускал

печальные, как стон.

Мои походы в гости столь нечасты,

что мне скорей приятен этот вид,

когда эстет с уклоном в педерасты

рассказывает, как его снобит.

Дай, Боже, мне столько годов

(а больше не надо и дня),

во сколько приличных домов

вторично не звали меня.