Педро Калеро - Философия с шуткой. О великих философах и их учениях Страница 14

Среди философов эпохи Просвещения был человек по имени Франсуа-Мари Аруэ. Он вошел в историю как Вольтер. Вольтер писал изысканные эссе, злобные и смелые сатиры против существующих порядков и превратил свою безжалостную иронию в смертоносное оружие. Когда после смерти Людовика Четырнадцатого регент Франции герцог Орлеанский распродал половину королевской конюшни, чтобы наполнить казну, Вольтер выпустил памфлет (по крайней мере, ему этот памфлет приписывают), в котором посоветовал герцогу вслед за лошадьми продать и половину ослов, привыкших пастись при дворе. Терпению регента пришел конец, и писателя заточили в Бастилию. Через какое-то время герцог Орлеанский сменил гнев на милость и не только освободил бунтовщика, но и щедро одарил деньгами.

— Благодарю вас, ваше высочество, за щедрость, — сказал Вольтер, принимая дар, — однако смею надеяться, что впредь буду избавлен от вашего гостеприимства.

Во время званого обеда у герцога Сюлли слуга сообщил, что какие-то люди у ворот желают видеть господина Вольтера. Едва философ вышел на улицу, как на него накинулись лакеи шевалье Рогана, не простившего Вольтеру одной тонкой, но чрезвычайно ядовитой насмешки. Ученого безжалостно исколотили палками. Сам Роган наблюдал за расправой из кареты, время от времени повторяя:

— Только не бейте по голове, в ней еще может родиться что-нибудь путное.

Отец Вольтера Франсуа Аруэ был не в восторге от выбранного его сыновьями жизненного пути. Вольтер начинал как поэт, потом стал писателем и публицистом, а его брат Арман сделался ярым янсенистом[6]. Старик Аруэ жаловался на своих отпрысков: «Оба свихнулись: один на прозе, другой на стихах».

Когда Вольтер еще был начинающим поэтом, регент обещал ему хорошую должность. Окрыленный Вольтер явился в его канцелярию. Регент, появившийся в приемной в окружении четырех государственных секретарей, заметил молодого человека:

— А, месье Аруэ, не беспокойтесь, я о вас не забыл. Подумываю учредить для вас пост в министерстве глупости.

— Боюсь, ваше высочество, — учтиво ответил Вольтер, — в этом министерстве у меня будет слишком много конкурентов, начиная с четырех господ, которые стоят сейчас подле вас.

В 1722 году Вольтер встретился в Голландии с поэтом Жаном-Батистом Руссо (которого ни в коем случае не стоит путать с философом Жан-Жаком Руссо). Тот прочел новому знакомому свою «Оду будущим поколениям», которой, по всей видимости, очень гордился. Но Вольтеру это напыщенное сочинение, увы, показалось весьма посредственным, о чем он не преминул сообщить автору, разумеется, со всей возможной деликатностью и тактом:

— Боюсь, друг мой, те, к кому обращена ваша ода, не смогут ею насладиться. Она так долго не проживет.

«Все мы ищем счастья, — писал Вольтер, — не имея представления о том, где его надо искать. Так пьяный бредет к своему дому, весьма смутно представляя, в какой стороне он находится».

«Антиклерикализм Вольтера вошел в легенды. Выдающийся немецкий ученый и публицист Георг Кристоф Лихтенберг заметил по этому поводу: «Как известно, Вольтер был крещен дважды, но впрок двойное таинство не пошло. Иное деревце, чем два раза поливать, лучше дважды подрезать».

Когда Вольтер был в Суассоне, его посетили представители тамошней академии. В приветственной речи они с должной скромностью назвали свое сообщество старшей дочерью Французской академии.

— Должно быть, эта дочка чересчур застенчива, — удивился Вольтер. — До сегодняшнего дня о ней никто не слышал.

Вольтер (1694-1773)

Вольтер отчего-то восхищался швейцарским врачом, физиологом и поэтом Альбрехтом фон Галлером и превозносил до небес каждое новое сочинение своего любимца. Доброжелатель предупредил философа:

— Этот самый Галлер поносит вас последними словами.

— Все может быть, — ответил Вольтер. — Не исключено, что мы оба ошибаемся.

Как-то раз шотландец Джеймс Босуэлл беседовал с французом Вольтером, в совершенстве владевшим английским языком. Разговор с самого начала пошел по-французски. Когда Босуэлл спросил Вольтера, отчего он не пользуется английским, философ ответил:

— В английском языке есть межзубные звуки, а у меня зубов почти не осталось.

В той же беседе Вольтер, никогда не скрывавший восхищения британской государственной системой, решил приправить свою англофилию изрядной долей юмора.

— У вас замечательное государство, — сказал он Босуэллу, — но если оно когда-нибудь испортится, сбросьте его в море. Благо, у вас там повсюду море.

Энциклопедист Клод Гельвеций в своем знаменитом сочинении «Об уме» описал идеальное общество, в котором нет предрассудков, соблюдаются гражданские права и все устроено на благо человека.

Вольтер, которому пришлось прожить не один год вдали от родины (ибо, как он сам говорил, «опасно быть правым, если государство заблуждается»), прочел книгу Гельвеция и сказал ему:

— Вот труд истинного мыслителя. А теперь бегите из Франции как можно скорее.

Вольтер с подозрением относился к демократии, власть невежественной и жестокой толпы его пугала. Однако монархия нравилась философу еще меньше. В одном из своих произведений он ловко спародировал древнюю басню: «Однажды растения решили выбрать царя. Олива отказалась, ведь ей надо было растить маслины, смоковница не могла бросить плоды, лоза беспокоилась о виноградинах. Только у чертополоха не было плодов. Он-то и стал царем, поскольку имел шипы и мог колоться».

В XVIII веке о швейцарских банкирах говорили то же самое, что и сейчас. Вольтеру приписывают шутливую рекомендацию: «Если увидите, что швейцарский банкир прыгает в окно, не раздумывая прыгайте за ним. Дело пахнет большими деньгами».

Вольтер был непримиримым врагом несправедливости и бесстрашно бросался на защиту пострадавших от неправедного суда. Когда философу удалось достичь большого успеха в борьбе с французской юстицией, он написал своей подруге Софии Волан: «Если бы Иисус существовал, Вольтер бы его спас».

Вольтер и прусский король Фридрих II много лет вели своеобразный заочный диалог, обменивались идеями и даже вступали в полемику. Услышав замечание Вольтера о том, что немецкий язык хорош для войны, но по красоте и мелодичности уступает французскому, король пришел в ярость и заявил:

— По-французски сказано столько лжи, что на нем, надо полагать, говорил змей, искушавший Еву в раю!

Афоризмы и максимы выдающегося французского писателя и мыслителя XVIII века Никола де Шамфора полны глубокого разочарования в современниках и в человеческой природе вообще. Ницше говорил о нем и о прочих французских моралистах: «Они дали миру больше ценных идей, чем вся немецкая философия вместе взятая».

Несмотря на всепоглощающий пессимизм, Шамфор сделался политиком, чтобы сокрушить несправедливый строй. Своей эпохе мыслитель дал поистине убийственную характеристику: «Общество основано на прочном союзе двух классов: тех, у кого еды больше, чем они могут съесть, и тех, кто мог бы съесть куда больше, чем у него есть».

Жажда справедливости ненадолго привела Шамфора в лагерь якобинцев, однако вскоре философ с отвращением и ужасом бежал от бывших союзников. Их убеждения и нравы он описал с виртуозным лаконизмом: «Стань моим братом или умри».

Никола де Шамфор приводит чье-то высказывание по поводу Библии, изданной аббатом Террасонским:

— Эта книга скандальна потому, что совершенно невинна.

В собрании Шамфора есть едкий и горький афоризм, проникнутый всеобъемлющим пессимизмом в отношении человеческой природы. Вот что сказал неизвестный мизантроп, имя которого Шамфор предпочел скрыть: «Бог не устраивает второй Всемирный потоп лишь потому, что первый оказался совершенно бесполезным».

Маркиза дю Деффан, подруга Вольтера, любительница философии и хозяйка блестящего салона, в котором бывали лучшие умы XVIII столетия, в один прекрасный день разговорилась с архиепископом Парижа монсеньором Полиньяком о страстях святого Дионисия. Архиепископ рассказал, что, когда святого обезглавили, он поднялся на ноги и, держа в руках собственную голову, направился к месту, на котором позже построили собор.