Загадочная Пелагея - Василий Михайлович Сухаревич Страница 14

И так же, как трудно актерам понять всю сложность исторических событий, скрытых пылью веков, так и нам трудно разобраться в том, что происходит на сцене.

Однако уже сейчас хочется указать, что циферблат в гостиной Фамусова написан не теми цифрами. В прошлом веке цифры писались не так, а с завитками в левую сторону (см. «Трактат о цифронаписании российском» — митрополит Агафон, т. VIII, стр. 378, изд. Святейшего Синода, СПБ, 1821 г.). Поэтому статью придется закончить в следующем номере газеты.

КРИТИК-СКЕПТИК

ТЕАТР В ТУПИКЕ

Свифт не любил критиков. И правильно делал. Я, например, не буду, как другие, расшаркиваться перед юбиляром. Противно, когда П. Восторгов пишет, что театр передал дух. Где видит фантазер Восторгов этот «дух»? Мы не согласны с этой дикой оценкой.

Спектакль, конечно, заслуживает подробного разбора, но вспомним, что еще Белинский говорил об этой пьесе: «…в комедии нет целого, потому что нет идеи». Правда, впоследствии этот товарищ отмежевался и признал свои ошибки (см. «Петербургский сборник», 1846 г.). Мы не попадем впросак, подобно Белинскому.

Скажем прямо, комедия гениальна, но театр играет ее из рук вон плохо. Во-первых, нам скучно, во-вторых, актеры не понимают своих ролей.

На сцене холодно и сыро. Что-то бормочет Чацкий, что-то верещит Софья, а Лиза просто мешает следить за ходом действия. Невыносимо. Окажись у меня такая медлительная домработница, я бы ее давно выгнал. Но театр этого не понимает и назойливо подсовывает нам этот персонаж.

Фамусов в этом спектакле просто глупый старик из другой пьесы. Из-за недосмотра режиссуры он проявляет животные страсти, брюзжит, плохо читает стихи и вообще ведет себя отвратительно и гнусно.

Напрасно некоторые критики отмечают живописное Замоскворечье за окнами, цвета клюквы и аквамарина. Не восхищаться надо этой развесистой клюквой, а отдать художника под суд. Оформление спектакля безалаберное, музыка такая, что лучше бы ее совсем не было, а режиссура ничего не понимает в театре.

Хочется спросить у маститых юбиляров: куда идет театр? Скоро ли он оставит безнадежный тупик, в который попал на наших глазах?

Знаю, после этой статьи поднимется вой и визг. Пусть. Еще Свифт не любил критиков. И правильно делал.

ЧЕЛОВЕКА ОБИДЕЛИ

От женщины ушел муж. Супруги были еще совсем молоды, зелены, неосмотрительны, и вот однажды после первой же ссоры жена сгоряча написала заявление главе учреждения, где работал муж. В этом обличительном документе было 59 пунктов. И перечислялись все грехи молодого человека. Он толкнул ее якобы случайно, и она пролила чашку чая; юной милой соседке, волокита эдакий, сказал: «Эх, где мои двадцать лет назад!» (хоть ему было немногим больше двадцати); однажды он пришел домой в половине первого ночи и на вопрос, где был, сказал: «У одной знакомой!» и так далее. К счастью, глава учреждения обладал юмором, знанием людей и умением читать между строк. Он сказал: «То, что вы из глупой фанаберии можете наговорить на себя черт знает что, это я знаю. То, что у вашей жены нет юмора, мне ясно из ее письма. Я не могу понять одного: как можно жить с женщиной, способной сразу же, без малейшего серьезного основания, написать гнусный донос…»

Молодой человек задумался. В самом деле, каких только не бывает случайностей в жизни. Ведь можно засидеться допоздна и не с друзьями, как было в прошлый раз, а. за мирной беседой с женщиной; можно, выходя из дому, и милую соседку взять под руку, если на улице гололедица; можно в раздражении, неосторожно повернувшись, опрокинуть не только чашку чая, но и кастрюлю с борщом. И в этом случае будет жалко не только борщ, но и себя. Другой, лишенный человечности начальник немедленно поднимет этот борщ на принципиальную высоту, и пойди потом докажи, что опрокинул кастрюлю нечаянно, что со знакомой ты увлеченно разговаривал обо всем на свете, даже позабыв, что она женщина, а соседку взял под руку только потому, что дворник не посыпал песком тротуар перед домом. Супруг собрал вещи и ушел от жены.

И сейчас эта старая, дряхлая, ожесточенная женщина живет одна. Но, вероятно, даже в самые горькие часы одиночества она ни в чем себя не винит, она даже и сейчас не подозревает, что причина всех ее бед — она сама, ее неуважение к чести и достоинству самого близкого человека. А стали они далекими именно потому, что у мужа и жены разные представления о чести. Ведь у одних это как бы врожденное чувство, а другие считают вполне естественным написать беспричинный донос для острастки, оскорбить, обидеть человека из озорства, облить грязью в приступе животной злобы, забывая, что даже самые мелкие проступки, в которых есть оттенок подлости, предательства, глумления над честью, люди не прощают…

В нашу жизнь вместе с образованием, истинной свободой, гражданским самосознанием пришла и нетерпимость ко всякой кривде, оскорблению личности, бесчестной клевете.

Господское высокомерие и купеческое хамство кончились вместе с представителями этого сословия, и если проявляются они где-нибудь, то как дурная отрыжка прошлого. Но разве не позорят свободного человека рабские замашки — грубость, невежество, брань, тупое издевательство над человеком? Народ говорит: не дай бог из хама пана. Но сколько еще терпят люди самых разных профессий, люди, которые ежедневно нам усердно служат — продавцы, официанты, работники транспорта, коммунальных и лечебных учреждений, — от ничтожных людей, воображающих себя панами. Щенок-мальчишка говорит «ты» старику официанту, въедливая старушка заставляет раскромсать огромный штабель сыра, чтобы получить свои особенные сто граммов, десяток недугов чувствует в себе дородный мужчина и рычит, если врач без труда устанавливает только один — симуляцию. Такие люди и к жалобным книгам прибегают редко — запись уже документ, и напраслину нетрудно установить: они поносят ни в чем не повинных людей, унижают их человеческое достоинство, чувствуя себя господами положения, тогда как на самом деле они рабы своих дурных характеров, привычек, отвратительных душевных свойств. Нетерпимостью, презрением, огнем сатиры надо окружить таких людей в нашей стране, где все служит счастью и благу человека.

Такой подлинно гражданский гнев прозвучал недавно в письме одного рабочего. Он рассказывал о чумазых, одетых в грязные, промасленные телогрейки «стилягах» навыворот, которые оскорбили женщину только потому, что она опрятно одета. Они, наверное, считают,