Николай Смирнов-Сокольский - Сорок пять лет на эстраде Страница 17

Титр: Страшное чудовище Вий.

(Портрет пианиста и композитора Дмитрия Покрасса.)

Титр: Время шло… Намечались уже советские Чичиковы, Хлестаковы, Держиморды, Ляпкины-Тяпкины и т. д. Но в это время…

(Бегущий по улице помреж Грилль в отчаянии держится за голову. Сокольский в задумчивости у памятника. Около него очередь. Подбегает помреж. Расталкивает Сокольского. Оба убегают. Стоит мотоцикл. Шофер слез. Подбегают Сокольский с помрежем. Садятся, оглядываясь по сторонам.)

Титр: «Вечерняя Москва»: «В автопарке МКХ зарегистрированы случаи краж не только частей, резины и пр., но и целых колес от автобусов».

(Сокольский с помрежем едут, и подъезжают к Мюзик-холлу, вбегают в подъезд. Грилль у занавеса. Вбегают Сокольский с помрежем. Сокольский спешно раздевается, приготовляется, отдергивает занавес.)

Свет. Сокольский на сцене.

– Вот так, товарищи, пройдешь иной раз по Арбату, посмотришь на памятник Гоголю и подумаешь: а ведь действительно был великий писатель… Вы, конечно, понимаете, что я про Николая Васильевича Гоголя говорю, вы не перепутайте. Есть еще Анатолий Васильевич – это совсем другой Гоголь. Наш. Современный. Ну а современная литература вообще, по-моему, переживает в настоящее время кризис. Подумать только, сколько ежедневных печатных произведений на свет появляется, а что в них заворачивать, сразу и не придумаешь.

В некоторых, особливо кооперативных, магазинах художественная литература эта лежит на прилавке буквально безо всякого движения. Не проникает, так сказать, в массы.

Или напишет, например, молодой писатель повесть, посвященную, скажем, кампании за качество продукции. Ан, пока там эта повесть печатается, набирается – кампания эта, глядишь, закончилась и все разговоры не только о качестве, но и о самой продукции становятся явно несовременными.

Века пройдут, а жив будет Гоголь, Николай Васильевич. И заметьте себе: «Цемента» не написал, «Рельсу гудят» не его сочинение, а иную строчку возьмешь – как сегодня про нас написано. И разве не про стремительность наших большевистских темпов говорят эти знаменитые строчки: «Эх, тройка! птица-тройка, кто тебя выдумал?… кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг… и вот она понеслась, понеслась!..»

И в одном только ошибся классик. Не неведомая сила и не тройка (какая там, к черту, тройка!) подхватила тебя на крыло к себе, и несутся навстречу не купцы на облучках, не лес с темными строями елей да сосен, а летят трактора, Днепрострой, Магнитострой.

Возникает страна, новая, чудесная, не похожая на старую, гоголевскую Русь. Летит навстречу и дорога, но какая дорога! Асфальтовая, черт ее побери, дорога!

Мудрено ли, что, как у Гоголя, вскрикнет в ужасе остановившийся пешеход-обыватель, перекрестит себе лоб по старинке и промолвит в горести: «Несутся, сволочи, а папирос нету. Социалистические города разводят, а копченой колбасы достать невозможно. На кой дьявол мне железная дорога Турксиб, у черта на куличках, когда у меня, извиняюсь, желтых ботинок нету. Вы выдайте мне пару туфель-джимми, дабы я мог шагать в ногу. А так куды мне торопиться. Вон я единственную вещь задумал коллекционировать – разменную монету серебряную, так мне и того не позволили. К пяти годам приговаривают. Я говорю: «Товарищ судья, разрешите мне предложить вам встречный промфинплан. Давайте мы эту пятилетку проведем в два года». Так рази ж послушали! Все только о трудящихся думают. Со мной так даже Льва Николаевича Толстого перещеголяли. Тот «я никого не ем» проповедовал. А для меня уж «я ничего не ем» выдумали. Задавили, сволочи, интеллигентного человека…»

Смеетесь? А над кем смеетесь? Кто, спрашивается, все эти поганые анекдоты выдумал?… Думаете, не знаем? Знаем! Думаете, боимся? Не боимся!

Велик путь – мало ли дряни попадется еще на дороге. Прохожий этот даже не человек в футляре – это футляр без человека. Это старый российский Таракан Иванович вылез из щели и пошевеливает усами. Это еще гоголевские перепеченки, неуважайкорыта, сквозняки-дмухановские болтаются под ногами. Против них есть чудесное средство – смех. Смех над головотяпством, невежеством, бескультурьем, которого еще много, но которое все равно, как гоголевский прохожий, останется далеко позади… Припомните только, какие чисто тараканьи пробки пришлось прошибать товарищу Орджоникидзе при снятии бандероли с папиросной коробки. Это экономило несколько миллионов, но бюрократические тараканы прямо запищали от боли.

– Как, бандероль сняли? В Америке – бандероль, в Германии – бандероль. Как же мы-то будем без бандероли?

Закипела война, разгорелась настоящая драма.

Акцизники защищали эту бандероль, как будто она им папа или мама…

Вопрос довели до Совнаркома, чуть друг друга не разорвали на части.

– И что же, – говорит товарищ Орджоникидзе, – сняли бандероль, и ни малейшего вреда для Советской власти.

А ведь этих бандеролей – пропасть (прочтите у Михаила Кольцова), наши колхозники стонут от одного только анкетного ада.

Из города беспрерывно запрашивают «как вы едите, как вы спите, да как вы опорожняетесь, а сколько это выходит на навозочасы, а сколько на короводекады».

Над этим уж стыдно смеяться, но в Пензе, например, колхозники не знали, что делать – продолжать ли им посев ржи и проса

иль отвечать на анкету Госплана, в которой было точно тринадцать страниц и сто пятьдесят два вопроса.

Есть, между прочим, такой анекдот – будто заведующий «Канатчиковой дачей» с самой серьезной миной

предложил для промфинплана своего учреждения лозунг: в этом году тысяча сумасшедших, а к концу пятилетки – семь с половиной.

Ну, если этот анекдот касается наших чиновников, то у меня он не вызывает особого удивления.

Лишили же в провинции одного гражданина голоса, поставив ему резолюцию: «Голос вам, гражданин, все равно не потребуется, потому что вы глухонемой от рождения».

Товарищ Орджоникидзе рассказывал, что в то время, как с японцами и англичанами мы давно договорились относительно рыбной ловли, моря и дна,

между двумя советскими городами, Ейском и Мариуполем, по вопросу, где кто должен ловить рыбу, происходит форменная вооруженная война.

Рыбаки ходят в море чуть ли не с пушками, лезут друг на друга в атаку, разбились на военные части.

Ну а рыба, конечно, плавает, она же беспартийная, она ж не обязана принимать участие…

И кроме того, она необразованная, она не кончила ни семилетки, ни вуза,

откуда ей знать, что рыбная ловля – это вообще когда на одном конце червяк, а на другом – председатель украинского Рыбаксоюза.

Вон и обследование столовых показало: мало того, что вместо обеда кое-где подается просто вонючее дрянцо,

обращение с посетителями такое, что в Макеевке, например, официанты даже в договоре о соревновании пункт поставили: обязуемся-де не бить посуду и не плевать посетителям в лицо.

Хамство, грязь, в кооперативах с распределением неразбериха, за которую следовало бы высечь.

Попадаются индивидумы, которые одних заборных книжек ухитряются получать на рыло по шесть с половиной тысяч.

Воровство, а в отчетах – «усушка», «утечка», «мыши поели», «на нас-де нет никакой вины…».

Ох, эти мыши! Хорошо, что наша республика не находится где-нибудь в Африке. Там, например, не мыши – слоны!

Представляете, что б это было! Одна надежда на львов и тигров, которые, кажется, продуктами не интересуются, потому что они людоеды!

Так что, может, хоть в Африке отчеты приняли бы такой характер, что вот, мол, продукты все целы, но заведующих спишите в убыток, потому что их тигры израсходовали на обеды.

Это не так глупо, как кажется. Теперь, когда снабжение рабочих – главный фактор, завоеванный индустрией нашей,

Троицкий консервный завод отправляет в Петропавловск для рабочих двадцать тысяч банок консервов под названием «Баранина с кашей».

Блюдо само по себе не ахти какое, но надо же считаться с суровым режимом.

Только вскрыли рабочие банки – смотрят, а там не баранина с кашей, а, как гласит протокол, – прямые бараньи кишки с их содержимым.

А баранины-то и нету, бараны-то, очевидно, остались в тресте.

А теперь вытащили их за ушко да на солнышко всех вместе…

К сожалению, не одни только наши головотяпы виновники этих прорывов.

Иногда и на честном рабочем теле появляются прыщи и нарывы.

Знакома вам такая картина: завод принимает вызов, торжественное заседание, выступают ораторы, клянутся выполнить пятилетку не в четыре года, а чуть ли не в год,

гремят оркестры, подписывают договор, присягают, чуть не молебен служат. И что же, проходит неделя, кривая прогулов растет,

появляется модное слово «текучесть», а «ударники» (к сожалению, и среди ударников тоже такие бывают!)

сами не только ни черта не делают, но еще и других на соревнование вызывают.

В результате план сорван, прорыв. Директор сваливает на объективные причины: «Знаете ли, победить их не в силе я…»