Ёжиково молоко - Ильин Алексей Павлович Страница 17

Возможно сейчас какие-нибудь ебучие эстеты и всезнающие гурманы скажут, что это нихуя не по гусарски, драть обожаемую девушку в помещении туалета, не отвечающем санитарно –эпидемиологическим нормам и голливудским представления о романтике, что это надо делать исключительно на лепестках роз, в лучах заката, под музыку Вивальди, ну или Рамштайна, кому что короче нравится. Так вот пусть эти ебанутые романтики и импотенты идут строго нахуй, ибо они видимо никогда в жизни не хотели девушку настолько, что место ебли уже не играет никакой значимой роли. Мне кажется, в тот момент, я ее и в помещении морга отымел бы без всяких моральных терзаний, хули ж говорить про туалет. Там заодно выяснилось, что Юле не чужд оральный секс. Это я не просто так вам сказал, к слову, чтоб похвалиться, как я ловко пристроил свой член в чью-то ротовую полость, а чтоб всем было предельно ясно и понятно, что желания сцуко исполняются по полной программе. Дальше исполнилось и все остальное. Кстати, она оказалась уже не целкой, что несколько снизило мой восторг от сексуальной победы, но не настолько, чтоб прекращать совокупление, и идти доедать пельмени.

По окончании процесса, подробности которого я раскрывать не буду, я решил оставить Юлю наедине с ее мыслями, а сам пойти подкрепиться. И не потому что я такой черствый и бездушный скот и подлец, а потому что Юля уже никуда не денется, а пельмени со стола, в окружении вечно голодных студентов, имеют свойство уходить как в море корабли, быстро и регулярно. И пока я доедал полуфабрикаты, на моих глазах вырисовывается следующая сцуко картина маслом, Юля, все так же пошатываясь, подходит к Витьку Харьковскому, и говорит – пойдем, Миша, потанцуем.

Неожиданно, хули говорить. Ну, думаю, Харек, надо же, какой пронырливый, походу такое же желание, как и я, загадал. И видимо оно тоже у него сбывается, тем более туалет как раз не занят. Забегая вперед, скажу, что не один я такой находчивый и сообразительный оказался в этом коллективе. Похожее желание загадала буквальная вся наша группа. И что сцуко характерно, практически у всех оно сбылось, так как Юля к утру перееблась поголовно со всеми, а с некоторыми даже по два раза. У нее, как потом выяснилось, нездоровая такая хуйня в голове творится, в медицине именуемая синдром патологического опьянения, или что-то типа того, ага. Это когда буквально с одной рюмки полностью срывает башню, и пиздец – абонент вне зоны действия сети. В общем нельзя ей пить нихуя. Но это уже проза. Смысл в том, что загаданные желания тогда у всех сбылись. Бинго нахуй.

Вот с тех пор я всегда и загадываю желания под бой курантов, традиция такая, и ниибет. И если кто-то скажет что это несерьезно, то я его один хуй не послушаю, потому что это мои личные фантазии, они вас никоим боком не касаются.

А Юлю я потом как-то случайно встретил, спустя десять лет, она сделал вид, что она меня не узнала, но я на нее не в обиде, в конце концов, это именно моя идея была подлить водки в ее стакан с кока-колой на той вечеринке.

Казнь

1593 год, маленький городок на юге Лотарингии.

Вечер субботы.

Казнь была назначена на утро. Город радостно украшали флагами, гирляндами цветов, люди загодя готовили праздничные костюмы, а балконы повсеместно обвешивали разноцветными коврами. На центральной городской площади рабочие слаженно сооружали помост, на котором возводили алтарь под ярко красным балдахином и обязательные ложи для церковной и светской знати.

В тесной монашеской келье, под полумраком свечи, старый, седой инквизитор устало пил красное сухое вино, которым так славился местный монастырь. Инквизитор был один, в абсолютной тишине он растирал опухшие веки кончиками пальцев и смотрел протоколы допроса. Завтра он должен будет уехать. Как только загорится костер, он выедет из этого города. Сделав свою работу, он тут больше не нужен. Всю свою жизнь он посвятил служению святой церкви и волею Божьей двадцать последних лет был инквизитором. Юг Франции, север Германии, Каталония, Бавария, Ломбардия, повсюду, где только мог, он боролся с Врагом рода человеческого, всеми силами своей души, город за городом, очищая паству от скверны, оставляя за собой пепелища костров с сожженными ведьмами и колдунами. С мучительной болью смотрел он, как многие, очень многие, пренебрегши собственным спасением и отвратившись от истинной католической веры, заключили союз с Дьяволом, впали в плотский грех с демонами инкубами и суккубами, предались колдовству и чародейству, погрязли в порочных утехах. Он давно не щадил ни себя ни других в борьбе с этим злом. Сейчас было не время для слабости.

Ведьма в этом городе ничем не отличалась от остальных, которых в множестве своем, встречал Инквизитор. В свои девятнадцать лет она жила одна, имела рыжие волосы, и ее часто видели в ночное время у окна. Доказательств ее вины, с учетом множества показаний достойных людей, было с избытком. У ее соседки умерла корова, у соседей напротив перестали нестись гуси, а урожай зерна погиб из за сильной засухи. Даже одного взгляда на ведьму было достаточно, чтоб заметить, как она разительно отличается от остальных жителей этого славного города. Однако, несмотря на все, ведьма при допросе признавать свою вину отказалась. Более того, она даже пыталась молиться и призывать в свидетели своей невиновности Господа Бога. Воистину Дьявольская изворотливость не имеет границ, подумал инквизитор. Держа перед собой Библию, он неоднократно призывал ведьму к покаянию, смирению, и примирению с церковью, но это, к его пущей печали, совсем не помогало. Затем пришел палач.

Перед пыткой, дабы Дьявол не связал ведьме ее блудливый язык, ее напоили святой водой. На ее теле сбрили все волосы, чтобы она не могла спрятать сатанинские грамоты, делавшие ее нечувствительной к страданиям, и прочитали молитву. Палач тщательно осмотрел белую кожу ведьмы в поисках ведовской печати, которую тут же нашли на левой лопатке. Темно-красное, бордовое пятно в форме неправильного полукруга, было железным доказательством виновности.

Палач, с благословения инквизитора, начал свой богоугодный труд, вначале с умеренных пыток. Ведьма выдержала и пытку огнем и бичевание. Она не прекращала молиться, даже когда ее пальцы отвратительно хрустели в тисках, а испанский сапог сжимал ее ногу. Она охрипла от крика, но продолжала все упрямо отрицать, не иначе как сам Дьявол навел на нее упорство. На дыбе она все таки созналась.

«Я заключила союз с Дьяволом, с 12 лет я распутничала с множеством бесов и чертей, которые являлись ко мне в образе кошек и собак, а то в виде червяков и мух. Я погубила страшной смертью более 25 человек, старых и молодых; я наводила гибель на животных и урожаи, я родила от своих чертей 9 душ детей, всех их убила, съела их мясо, и выпила их кровь. Я много раз в широкой округе поднимала бури и девять раз сводила огонь на дома. Я летала на шабаш и совокуплялась с самим Дьяволом ". То что ведьма на момент осмотра была девственна, лишний раз подтверждало Дьявольское могущество. Единственное в чем ведьма так и не призналась, это кто ее научил колдовству, и кто был ее сообщниками.

Завтра ее сожгут. Инквизитор отложил в сторону протоколы и стал истово молиться за ее заблудшую душу.

Молодая девушка сидела в мрачной, сырой камере. Ее истерзанное тело было надежно связано, а безумный взгляд не выражал никакого смысла. Одни только губы постоянно шептали молитву.

Воскресенье утро.

С самого раннего утра звонили церковные колокола, плотно обернутые в мокрую ткань, так чтобы их звон был более печальным, хор школьников пел псалмы и гимны, а на празднично убранной площади, совершалось торжественное богослужение и траурная месса, за ней следовала грозная проповедь инквизитора, которая кончалась оглашением приговора.

Как только у ног ведьмы заполыхал огонь, инквизитор выехал за ворота города. Горожане с нескрываемой радостью смотрели на языки пламени, охватывающие последнего непорочного жителя этого города. Едва костер догорел, все спешно стали расходиться по своим делам, у них оставалось не так уж много времени до вечера, а опаздывать никому не хотелось. На вечер у них была назначена Дьявольская месса и шабаш, в котором планировалось принести в жертву Сатане новорожденного сына хромого мельника.