Сливовый пирог - Вудхаус Пэлем Грэнвил Страница 19

Перси пустил парочку пузырей.

– То есть это что – подделка? Но мне сказали…

– Что бы вам ни сказали, говоривший ошибался. И могу добавить, что, продолжая вашу политику рекламировать и продавать подделки за подлинный антиквариат, вы можете вступить в неприятное соприкосновение с законом. Было бы разумно снять объявление с ваших ворот. Всего вам доброго, всего доброго.

Он оставил после себя то, что ты мог бы назвать напряженным молчанием, которое было нарушено несколько секунд спустя.

– Черт! – сказал Перси. – Тут надо подумать, – продолжал он. – Мы продали этот столик.

– Да.

– Дважды.

– Да.

– И получили за него деньги.

– Да.

– А это подделка.

– Да.

– А мы выдали ее за подлинную.

– Да.

– А это, оказывается, запрещено законом.

– Да.

– Лучше пойти в пивную и обсудить все хорошенько.

– Да.

– Так иди, а мне надо кое-что сделать на кухне. Кстати, у тебя есть спички? А то мои кончились.

Я дал ему коробок и неторопливо пошел вперед, погруженный в размышления. Вскоре он меня нагнал, тоже как будто погруженный в размышления. Мы посидели на изгороди, оба в глубокой задумчивости, а потом он вдруг воскликнул:

– Какой прекрасный закат! И как странно, что солнце заходит на востоке. Никогда прежде этого за ним не замечал… Разрази меня гром! По-моему, коттедж заполыхал.

И, Корки, он не ошибся. Так оно и было. Укридж оборвал свой рассказ, вытащил бумажник и положил на столик, готовясь подозвать официанта со счетом. Я рискнул задать вопрос:

– От коттеджа остались одни головешки?

– Именно.

– От ломберного столика тоже?

– Да. Думаю, он полыхал особенно ярко.

– Вам повезло.

– Да, очень удачно. Очень.

– Видимо, Перси неосторожно обращался с твоими спичками.

– Да, вроде бы. Но в любом случае он обеспечил счастливый конец. Перси счастлив, он неплохо на этом нажился. Я счастлив, я тоже неплохо на этом нажился. Тетя Джулия получила страховку, так что и она счастлива, при условии, конечно, что ее тяжелая простуда поддалась лечению. Не уверен, что страховые типчики так уж счастливы, но следует помнить: чем больше наличности выплачивают страховые агентства, тем лучше для них. Они обретают больше духовности.

– Ну, а два владельца столика?

– А! Они, вероятно, уже забыли про него. Для таких типусов деньги – ничто. Тот, которому продал я, раскатывает в «роллс-ройсе». Так что, если оценить этот эпизод в широком аспекте… Прошу прощения?

– Я сказал «добрый день, мистер Укридж», – сказал человек, внезапно возникший у нашего столика, и я увидел, что челюсть Укриджа устремилась вниз, как скоростной лифт. И я не удивился, потому что это был седеющий мужчина со странно изогнутыми губами. – Я давно вас разыскиваю в надежде снова вас увидеть. С вашего разрешения я хотел бы получить шестьдесят фунтов.

– У меня нет шестидесяти фунтов.

– Поистратили, э? Так посмотрим, что у вас есть, – сказал его собеседник, выворачивая содержимое бумажника на скатерть и ловко пересчитывая его. – Пятьдесят восемь фунтов, шесть шиллингов и три пенса. Почти искомая сумма.

– Но кто заплатит официанту?

– А! Вот этого мы не знаем и не узнаем никогда, – ответил его собеседник.

Но я-то знал и с тяжелым сердцем опустил руку в брючный карман за тоненькой пачкой однофунтовых бумажек, на которые рассчитывал дотянуть до конца следующей недели.

© Перевод. И.Г. Гурова, наследники, 2011.

Бинго и бомба

Покидая редакцию журнала «Мой малыш», неустанно формирующего мысль в детских Британии, Бинго Литтл был невесел. Вечер пленял красотой, редкой для английского лета, но сердце на нее не отзывалось. Небо улыбалось, Бинго – нет. Солнце смеялось, Бинго усмехался. В самом лучшем случае.

Когда его жена, романистка Рози М. Бэнкс, пристроила мужа в «Малыша», она посоветовала не спорить об оплате, а брать, что дают. Бинго так и делал, радуясь тому, что у него есть хоть какая-то мелочь. Однако возникли осложнения. Увидев во сне свою тетю Миртл, супругу покойного Дж. Дж. Бинстока, которая плясала в бикини перед Бекингемским дворцом, он поставил месячное жалованье на Веселую Вдову, и та пришла пятой. Тем самым у него осталось четыре шиллинга три пенса. Он пошел к Перкису, издателю. Тот недоверчиво на него взглянул.

– Что-что? – спросил он таким тоном, словно чей-то острый зуб впился ему в ногу.

– Подбодрили бы, – развил тему Бинго, – выразили доверие. Не прогадаете… – И он осторожно снял пушинку с хозяйского рукава.

Ничего не вышло. Мистер Перкис, одну за другой, перечислил причины отказа, и его ближайший помощник, можно сказать – правая рука, уныло побрел домой.

Особенно терзало его то, что жена не могла принести утешения. При обычных обстоятельствах он бы выплакался у нее на груди, но она уехала с матерью в Брайтон, где обе кончили школу.

Что же делать целый вечер? На четыре шиллинга не разгуляешься. Лучше всего заглянуть в клуб «Трутни», пообедать и пораньше лечь. Проходя по Трафальгарской площади к Довер-стрит, где этот клуб расположен, Бинго услышал крик, а там – увидел исключительно красивую девушку того удалого вида, какой присущ им в наше смутное время, особенно если они рыжие.

– Привет, – сказал он с легким смущением, вполне уместным, когда женатого человека окликает красивая девушка. Звали ее Мэйбл Мергатройд, а виделись они в игорном клубе, который просвещенная мысль еще не ввела в рамки закона. Там их настигла облава, и они провели приятные полчаса в чьей-то бочке по соседству. Леди Мэйбл явно помнила эти события.

– А, черт меня дери, да это же Бинго! – вскричала она. – Как жизнь? В бочках не сидели?

– Нет, – отвечал Бинго.

– Равно как и я. Что-то они мне прискучили. Тоска и скука. Я перешла на политику.

– Хотите пройти в парламент?

– Что вы! Борюсь с бомбой.

– С какой?

– С такой, которая нас всех прихлопнет, если дать ей волю.

– А, слышал! Неприятная штука.

– То-то и оно. Вот мы и протестуем. Называется Олдермастонский поход.

– Поход? Значит, идти надо?

– Зато для души полезно. Да и вообще мы много сидим.

– Сидите?

– Да.

– Где?

– Где придется. Здесь, например.

– Посреди площади? А как же полиция?

– Хватает нас пачками.

– Что ж тут хорошего?

– То есть как? Утром – статьи во всех газетах, они идут на пользу делу. А, вот и гестапо! – вскричала Мэйбл, схватила Бинго за руку и потащила вниз, перекрыв движение шестнадцати такси, трем омнибусам, одиннадцати частным машинам. Шоферы страшно бранились.

Бинго смутился. Не говоря об ущербе для брюк, он не любил публичности. Не понравилась ему и боль – он прикусил язык, но главное, к ним приближался страж порядка, очень высокий и достаточно хмурый.

Понять его можно. Неделю за неделей он поднимал с мостовой девиц, и нелюбовь к ним перекрывалась только нелюбовью к их спутникам. Словом, через считанные секунды Мэйбл и Бинго оказались в укромной камере, где им предстояло ждать до зари, что же решит правосудие.

Конечно, в камерах Бинго бывал еще студентом, после гонок. Однако теперь он – женатый, почтенный член общества. Мало того, если не хочешь просидеть неделю, плати пять фунтов; а где их взять? Что скажет Рози, он и представить не смел. Вполне сравнится с этой бомбой.

На его счастье, судья оказался из тех, кто смягчает справедливость милостью. Возможно, этому способствовала красота подсудимой. Словом, он отпустил их, ограничившись укором.

Убедившись в правоте псалмопевца, обещавшего наутро радость, Бинго, однако, не совсем понимал чувства подельницы. Она была какой-то озабоченной, если не огорченной. Когда Бинго спросил, почему она не скачет, как холмы, она сообщила, что ее беспокоит реакция Джорджа Франсиса Огастеса Деламера, пятого графа Ипплтонского, приходившегося ей отцом.

– Да он не узнает, – заверил Бинго.