Андрей Мошанов - Буратино и спички. Короткие рассказы Страница 2

Урок рисования во втором классе был посвящен городу будущего и наша учительница Белла Давыдовна Бернштейн раздала листочки бумаги, сказав, что нам даётся задание используя всю нашу фантазию, изобразить будущее, которое нам предстоит всем вместе построить.

Я увлеченно рисовал небоскрёбы, соединял их трубами, переходами, вешал на их стены загадочные антенны и выдуманные устройства, которые ещё предстояло изобрести человечеству. Между моими домами сновали летающие тарелки и летали сгустки космической энергии.

Я посмотрел на свой рисунок с гордостью. Да! Это мой город будущего! И в нем не будет вокзалов с их пивными ларьками и их вечных спутников-забулдыг, дома будут как межпланетные станции, в которых обязательно должны быть бесплатные аппараты газированной воды, и самое главное (!) в нем не будет музыкальной школы. Я был уверен, что в будущем люди будут рождаться сразу с запрограм-мированным умением играть на скрипке или пианино и не будут тратить столько времени гоняя пальцами взад-вперед эти бесконечные гаммы.

«Дети, – сказала учительница, – подписываем работы и сдаем через пять минут».

Я ещё раз взглянул на свой шедевр с желанием его улучшить. В самом верху ещё оставалось место, как раз между крышами трёх небоскрёбов и краем листа, и я почти подсознательно дорисовал на их крышах три транспaранта, на которые наткнулся сегодня, болтаясь по школе около кабинета завхоза и которые видимо были уже приготовлены для октябрьской демонстрации.

Родителей вызвали в школу. Мама не поднимала глаза, а отец всё-таки смог один раз взглянуть на мой рисунок и закашлялся.

А мне он, честно говоря, нравился! Да и буквы на плакатах «Коммунизм – наша цель», «Наша цель – коммунизм» и «Цель наша – коммунизм» получились довольно ровно.

В тот день родилось моё космическое одиночество непонятого художника, а я пошел осваивать стены и заборы. Вот так я стал первым советским Бэнкси, который начал свой путь с простых иллюстраций к наиболее популярным надписям того времени из трёх, четырёх и пяти букв.

Глава 3

Ножик

Истина в вине, говорили древние, но я уверен, что им просто повезло, потому что они не пробовали ту дешёвую красулю, которую продавали на разлив в ларьке около нашей остановки. Мой дед любил пропустить пару стаканчиков в течении дня. Вино било не только в башку и он подолгу сидел в нужнике с папиросой Беломор. Зайти туда после него было просто невозможно в течении нескольких часов и все домашние, зажмурившись от страшной вони, проносились ракетой мимо нужника расположенного слава богу в сенях и, на всякий случай, крепко хлопали входной дверью в дом когда входили или выходили на улицу.

Последние годы он перестал цапаться с бабушкой, много листал газету «Правда» и увлёкся животноводством. Он завел кроликов и часто брал меня пострелять из мелкашки в тир, который стоял прямо на входе в Кòровский парк. Я естественным образом считал, что этот парк как-то связан с сельским хозяйством и всегда верил, что где-то здесь, в его глубине должны гулять коровы. Я всё искал их глазами за железными прутьями его ограды, но моё разочарование было полным, когда Кор оказался всего лишь Клубом Октябрьской революции. О ней я знал не больше чем все живущие около вокзала: что это было примерно как взрыв сверхновой звезды. То есть, был вселенский вакуум, всемирный мрак, потом взрыв, исчезли мамонты, из разлива вышел Ленин, выстрелила Аврора, революция и всё.

В отсутствии какой-либо связи с животноводством, в парке оказалась танцплощадка и парашютная вышка, по субботам играл оркестр! Люди ходили парами, культурно отдыхали, мужчины курили тот же Беломор и пили тo же вино, но запах был другим, торжественнее, что ли…

В привокзалье деда знали все, и стоило ему вынырнуть из нашего переулка на первую улицу ведущую к Кору, как он тут же обрастал знакомыми, знакомыми знакомых, друзьями друзей, и вся наша разношёрстная компания, состоявшая из людей разной степени трезвости, заваливалась в тир. Мне давали сделать свои пять-десять выстрелов и инициатива переходила к ним. Большинство из них были фронтовики, а один, который всегда побеждал всех в этом противостоянии с железными утками и шарами (не смотря на сбитые прицелы), был вообще без руки. Меня награждали мороженным «Пломбир», оно не известно откуда возникало, и у меня надолго появлялось ощущение того безмятежного счастья, которое замедлило на время мой приход в настоящий мир с его реальными товарно-денежными отношениями.

Перевозбужденный общением с большими мужиками, я убегал обратно, на свою территорию счастья в поисках новых приключений и оставлял их завершить свой день традиционными кругами по площади и прилегающим к ней точкам общепита.

Дед никогда много не рассказывал о войне, и я только знал, что он был сильно ранен и выжил, и ещё получил две медали. В нагрудном кармане гимнастерки он всегда носил широкую стальную железяку (на всякий случай!), которая и спасла его однажды. «Страшно было. Oчень», – признался он мне как-то. Только поэтому пуля не попала в сердце, а скользнула вниз и вынесла два последних ребра, пол-желудка и часть селезёнки. Я видел эту зияющую во весь его бок впадину раз в неделю, когда мы все ходили в железнодорожную баню, где он с особой заботой тер её мыльной мочалкой и очень аккуратно прикладывал к ней в парной свой веник.

По праздникам у нас любила собираться родня, праздновали шумно, съедали огромное количество пельменей с водкой и сразу после этого принимались рассказывать свои любимые истории, каждый свою, не обращая никакого внимания на то, что все уже давно знали их наизусть. Я благодарен деду за то, что он бесчисленными повторениями своей любимой истории прочно впечатал в мой мозг это своё кредо «на всякий случай».

Приближался его юбилей, по-моему 60 лет, в магазинах было не на что посмотреть, но мой отец достал где-то складной ножик. Где он его взял было неизвестно. Моему любопытству не было предела и я, выследив где его хранят, стал кружить вокруг того места, как акула вокруг жертвы, постепенно сужая круги. Уже через пару дней я держал его на ладони, наслаждаясь его законченным видом как у шедевра мирового искусства. На ручке была накатка сеточкой, а лезвие открывалось с волнующим кликом и блестело как посеребрённая луна. Ещё через пару дней я тихо носил его в кармане по нескольку часов в день, просто чтобы ощущать и наслаждаться его солидным весом и ценностью.

Мои нервы не выдержали за два дня до праздника, когда мне позарез стало нужно проковырять отверстие для пальца в каком то обрезке доски, которой отводилась роль винтовки. Из нее я собирался помочь Гойко Митичу из фильма Чингачгук Большой Змей разобраться с ирокезами шатающимися по нашему переулку. Я мог бы попробовать и просверлить отверстие, но не знал, где лежит коловорот, да и работа с ним требовала своего умения. И я решил, что такая вещь, как этот ножик, уж точно сделает свое дело.

Я очертил карандашом маленький круг на этой доске и, загнав ножик остриём в место предполагаемого курка, начал раскачивать его из стороны в сторону и поддевать частички древесины. Страшных хруст заставил содрогнуться меня от ужаса и душа моя упала в пятки. Сталь острия не выдержала и обломилась, оставив самый кончик в доске…

Это был скорее всего п****ц – слово, которoe я много раз слышал в тире в тот момент, когда очередная мишень покорялась однорукому снайперу.

Это очень ёмкое и многозначное слово, которое незаслуженно не входило в школьную программу изучения русского языка, было настолько глубинным и гипер-философским, что полностью понять его в моём возрасте было невозможно даже если часами глядеть на жертвенную обреченность железной уточки-мишени.

Но сегодня, в этот черный день календаря, я продвинулся далеко вперед к пониманию его полного смысла и добавил к нему ощущение полного конца света заполнившее меня всего целиком. Такого (!) конца света, что даже выражение моих ошалевших от ужаса глаз не могли в полной мере отразить ту трагическую гамму чувств охватившую меня.

Это был самый чёрный период в моей жизни. Не проходило и дня, чтобы я не был в чем-то виноват. Родителей вызывали в школу, жаловались соседи, я ломал или портил всё, что попадалось мне в руки. Я был просто как царь Мидас с точностью до наоборот. Он превращал в золото всё к чему прикасался, а я похоже всё превращал в ….

Кстати, о говне! Моих родителей совсем недавно отчехвостили в школе. Очередной скандал только-только утих. Я был один единственный, кто не прошел диспансеризацию и не сдал спичечный коробок со своим калом школьной медсестре.