Александр Раскин - Очерки и почерки Страница 2

Огромное тело завода сотрясается равномерной, непрерывной, титанической судорогой. Как давно я не был здесь. Я истосковался по этим станкам, таким зуборезным и шлифовальным, по суппорту, по бабушке-уборщице, по задним и передним бабкам токарных станков. Струящееся великолепие приводных ремней мощно включает меня в свой поток. Глотнув свежей эмульсии, я бодро иду по цеху. Вокруг меня куют, тачают, плавят, стругают, отшлифовывают свои детали так, как это не снилось даже Флоберу.

Голубоглазая стахановка так и просится в мою новую пьесу «О чем поет гудок». Хочется самому шабрить, формовать, прокатывать, горячо и холодно обрабатывать металл. Хочется вставать по гудку, обедать по звонку, работать по станку и отсыпаться на боку. Сколько людей вокруг меня! О каждом можно написать очерк. Я чувствую, что полюбил этот завод. Он так велик. И так доступен. Каких-нибудь 20 минут езды в метро. Зачем ездить куда-то за тридевять земель в тридесятое царство, когда под боком у тебя пыхтит в три смены мощный производственный гигант, никем еще не отраженный в художественной литературе?

Не правда ли, читатель?

Об очень многом расскажу я в следующем очерке этой моей серии. Не забыть бы только выяснить, что именно производит красавец завод…

Я решу эту сложную задачу завтра же. Спи спокойно, дорогой читатель.

— Евгений Зайцев?

— Он самый.

Перед нами — обыкновенный паренек. Он среднего роста, тщедушен, черты лица маловыразительны, волосы какого-то неопределенного цвета. Он говорит приглушенным, чуть слышным голосом.

Ничего в нем нет от чемпиона, победителя, мастера. Разве только в тусклых глазах блеснет иногда неожиданный свет — и все волшебно изменится. Развернутся плечи, прибавится рост, волевым станет лицо, в голосе зазвучит металл — и тогда перед нами совсем другой человек.

Но это — на соревнованиях. А сейчас, у себя дома, Женя как-то стесняется, видно, что он не скоро привыкнет к вниманию прессы, к фотокорреспондентам, к любителям автографов, ко всему этому сладкому дурману спортивной славы.

В маленькой Жениной комнате много книг. Тут и стихи, и проза, и учебники. Женя рисует, музицирует, посещает кино и театры, читает газеты. Он регулярно слушает радиопередачи, иногда заходит к соседям. У него есть товарищи. Женя — примерный сын, образцовый внук, безукоризненный племянник.

Сила Жени в том, что таких пареньков, как он, у нас тысячи. Да, тысячи таких же скромных и невзрачных. И если он в свои тринадцать лет является признанным чемпионом седьмого класса «В» по шашкам, то нетрудно догадаться, кем он будет к двадцати годам. Конечно, чемпионом мира. Итак, валяй, Евгений! Жми, Женя!

Из цикла «Сдачи нет!»

1. Г. Рыклин

Просим читателя поберечь имеющиеся в его распоряжении вопросы типа: где? как? что? почему? зачем? для чего? для кого? Все эти вопросы еще пригодятся читателю. Герой нашего маленького фельетона товарищ Бубликов — самый обыкновенный гражданин в кепке. У него две ноги, две руки, два глаза и как раз между ними имеется средних размеров нос. Именно этот нос и не понравился, видимо, кондукторше троллейбуса № 10, гражданке Мясорубкиной. Чем иначе объяснить тот факт, что упомянутая выше гражданка Мясорубкика набросилась на упомянутого еще выше гражданина Бубликова, как тигр на цыпленка? Едва Бубликов вошел в порядке очереди в троллейбус и скромно протянул кондукторше честно заработанный гривенник, как произошло нечто совершенно неописуемое, неудобочитаемое, невообразимое и недопустимое. Кондукторша ринулась на Бубликова, как паровоз на собаку, и с криком: «Вагон не резиновый!» — ударила его кулаком в грудь и ногой в живот. Это было бы еще ничего. Но затем она выкинула Бубликова на полном ходу из троллейбуса с криком: «Местов больше нет!» Это бы еще ничего. Но затем она выпрыгнула из троллейбуса сама и всей своей тяжестью обрушилась на незадачливого Бубликова.

Кровожадно восклицая: «Сдачи нет! Сдачи нет! Сдачи нет!», Мясорубкина принялась колотить Бубликова головой о мостовую.

Таковы факты. Еще минуту терпения, читатель. Скоро уже можно будет задавать вопросы.

Факты эти автор фельетона выдумал сам. В природе нет ни Бубликова, ни Мясорубкиной, ни даже троллейбуса № 10. По крайней мере мы на нем ни разу не ездили. Но войдите в троллейбус № 9 или № 11 и попробуйте протянуть кондуктору гривенник. Сдачи вы не получите. Правильно ли это? Нет, неправильно!

Вот теперь читатель имеет полное право задавать нам любые вопросы. Впрочем, нам некогда. Мы уже пишем следующий фельетон.

2. Сем. Нариньяни

— Ну, а как у вас со сдачей? — спросили мы секретаря комсомольского комитета второго трамвайного парка товарища Златоустенко. На этот вопрос товарищ Златоустенко ответил довольно странным образом. «Мня-мня…» — сказал товарищ Златоустенко, после чего захрапел с таким присвистом, как будто год не мыл себе шею. Любит поспать секретарь комсомольского комитета второго трамвайного парка. Он спит, и снится ему, что комитет работает отлично под его руководством, что вежливость кондукторов уже вошла в поговорку, что сдачу дают даже в тех случаях, когда она не полагается. Крепко спит товарищ Златоустенко, голубые и розовые сны видит он круглые сутки.

Между тем комитет работает плохо, кондуктора грубят и сдачу норовят дать не деньгами, а криком и руганью.

Пора, пора проснуться, Златоустенко! Не в первый раз говорим мы ему это. «Алло, Златоустенко!» — сказали мы довольно громко. Но Златоустенко даже бровью не повел. «Эй, Златоустенко!» — закричали мы ему в самое ухо. Никакого результата. «Есть два билета на футбол…» — шепнули мы Златоустенко. Но и этот проверенный способ не помог. Тогда мы взглянули на стол и всё поняли. На столе лежала газета с нашим фельетоном о Златоустенко. Мы пробежали начало фельетона и свалились рядом. Дружный храп огласил комитет.

Короткие рассказы

Написать короткий рассказ очень просто. Чем приятен короткий рассказ? Он может быть без характеров, без мысли, вообще без всякого содержания. Важно только, чтобы он был коротким. Бежит мимо собака — пишите о собаке. Вспомнилось детство — пишите о детстве. Дерево зашелестело — и оно пригодится. Башмак прохудился — и его туда же! Дождь пошел, солнце выглянуло — все пойдет в дело.

Автора коротких рассказов от всякого пустяка прошибает дежурная слеза умиления. И он пишет, пишет, пишет…

Как мы уже сказали, написать короткий рассказ очень просто. И многие не могут от этого удержаться. Грешным делом и мы тоже оскоромились. Получилось не хуже, чем у других. Судите сами.

Я часто бывал в этом доме. Потом стал заходить туда реже. Теперь я совсем не хожу туда. Но дом стоит, как прежде. Горят огни в окнах, хлопают двери, работает водопровод. Дому все равно. Мне становится как-то грустно, когда я думаю об этом… Ведь я часто бывал в этом доме…

Наш сосед — простой рабочий парень. Утром он уходит на завод. Приходит поздно. И сразу садится за учебник английского языка. Потом поест — и за турецкий. Французский и немецкий он уже освоил.

— Куда тебе сразу столько? — спрашивают соседки.

— Пригодится… — с мягкой улыбкой говорит он.

Простой рабочий парень. Наш сосед.

Нина укусила Петю и расцарапала ему руку. Петя плачет. Все кругом стыдят Нину. Она слушает молча. Потом вдруг взрывается:

— А если мы играли в диких зверей?

Ну что ей скажешь?

Пожилой человек плачет на улице. Крупные слезы бегут по его немолодым щекам. Прохожие оглядываются. Что случилось? Болезнь? Горе? Воспоминания?

Некоторые подходят к нему и спрашивают:

— В чем дело? Нельзя ли помочь?

Подхожу и я. Задаю тот же вопрос. И он молча всем отвечает одним выразительным жестом: указательный палец направлен в сторону новой скамейки на бульваре.

Это — слезы восхищения.

Хроника времен Анатолия Гладилина, Инны Гофф и других молодых прозаиков

Вышло так, что Виктор не попал в институт. Без этого не было бы повести.