Алексей Зубов - Чокнутый понарошку. Юмористические рассказы Страница 2

– Геняша, – говорю, – давай напишем куда следует, про космонавтов-то?

– Сейчас врежу тебе, – говорит, – писательница.

Я обиделась и замолчала. Он такой. Как-то приревновал меня и ударил несколько раз. Хотя я повода не давала. Не то, что Баклушкина. Та всюду, куда не пойдет, такую короткую юбку наденет – хоть стой, хоть падай. А у самой – то ни специальности, ни работы путней. Одни ноги. Вообще – то Геняша не драчливый. Наоборот, предприимчивый. Ипотеку вот оформил. Машину в кредит купили. Теперь живем, как люди.

Все мы чем-то схожи

Вот вы мне скажите старую присказку: «Что город, то норов», а я вам в ответ припомню такой случай.

Чарли «деревяшка» изо всех сил работал на маленькой фабрике по производству кожаных стульев для банков обтяжчиком, его жена Молли торчала, как «не знаю кто», целый день в маленьком кафе за стойкой, а жили они на северной окраине Нью-Йорка в многоквартирном доме. Соседей своих они не знали, то есть, лица-то их были им знакомы, но ни как звать, ни тем более кто они такие, ни Чарли, ни Молли понятия не имели. Обычные белые – что еще нужно знать о соседях? Но после Рождества жизнь вдруг повернулась к Чарли и Молли, как он выразился, «худой» стороной – соседи сбоку съехали, и вместо них в квартиру заселилась семейка иммигрантов – латиносов.

– Как думаешь, Чарли, получится с ними поладить? – спросила Молли, настороженно прислушиваясь к взрывным женским возгласам и нудному детскому крику, доносившимся из-за стены.

– Посмотрим, – сказал Чарли, – жалко будет терять работу, если придется съезжать.

Прошла неделя.

– Чарли, – сказала Молли, когда они ужинали, – надо как-то дать «им» понять, что их коляске не место на площадке перед лифтом. Зачем они ее там держат, Чарли? Почему не закатят к себе? У нее с колес грязь капает – все время следы на полу.

– Да, – сказал Чарли, – эта коляска меня тоже бесит – зачем она тут нужна? Ума не приложу. Я бы вообще выкинул ее – вот что.

Вечером, услыхав звуки южной речи, Чарли надел кепи и вышел к лифтам. У дверей боковой квартиры стояли его соседи – мужчина и женщина, и, смеясь, разговаривали.

Чарли проходя, кивнул им в ответ на их приветствие, и, впервые за всю жизнь, проявил интерес к погоде:

– Что, снегу много?

Мужчина стал с сильным акцентом что-то объяснять. Чарли покивал и поехал вниз. Вернувшись, он застал Молли встревоженной.

– Иди-ка, посмотри, теперь их коляска стоит совсем возле нашей двери! Что будет дальше, Чарли? Они поставят ее поперек – и как тогда ходить? Ты дал им понять, что их коляске здесь не место?

– Я намекнул им, дескать, снегу-то много. Нормальный белый сразу бы смекнул, что речь идет о грязных следах на полу.

– Дай Бог, чтобы у них проснулась совесть – так не хочется съезжать!

Прошла еще пара дней.

– Чарли, как хочешь, но ты должен поговорить с этими Санчесами, меня уже просто трясет всю от этой коляски. Сегодня, выходя, я чуть не стукнулась об нее коленом.

Чарли надел кепи и вышел к лифтам. Ждал он около часа, наконец, нарушители покоя появились.

– Сэр, – обратился Чарли к мужчине, – Молли – моя жена – беспокоится насчет вашей коляски.

– А что такое с коляской?

– Сэр, коляска, видать, дорогая, вдруг ее кто-нибудь заберет, или хуже того – украдет?

– О. это пустяки, это пустяки!

Чарли вернулся домой.

– Собирай вещи, Молли, не будет нам здесь житья, я сразу это знал, с первого дня, как их увидал.

Уложив вещи в машину, они заехали в кафе, где работала Молли, чтобы взять расчет. Пока Молли разговаривала с хозяином, Чарли решил сыграть партию в бильярд со своим приятелем сержантом полиции Додсоном.

– Решили податься на новые места, Чарли? – спросил Додсон прицеливаясь.

– Да, нам с Молли Нью-Йорк что-то не по душе. Неспокойно в нем как-то стало. Как жить в городе, где полным-полно людей, не понимающих человеческую речь?

Тревожная ночь, суетливый день

Сережа Гуляев лежал потный и нагишом на шестиместной (уж больно была широка!) кровати, окутанный колдовским сумраком душной майской ночи. На его двадцать третьем этаже в открытые настежь окна глупые звуки улиц доносились слабо, и в комнате тишина стояла филармоническая.

Он начал задремывать, как вдруг: «з – з – з», раздалось возле самого уха. «Что это? Комары? Откуда в городе на двадцать третьем этаже комары?» Сережа прислушался.

Сомнений не было – один паршивец комар как-то залетел в спальню и теперь деловито гудел справа возле стены. «Надо бы его убить – но как?» Сережа встал, включил свет и стал оглядывать фешенебельные (денег ушло – мама, не горюй) стены и потолок. Комара не было. «Я тебя прихлопну, как только ты сядешь», – решил Сережа и потушил свет. Ночь была душной и по-охотничьи терпеливо хищной. Он напряженно ждал минуту, другую… «З – з – з». Нахальный комариный писк теперь шел от затылка. Сережа резко набросил на голову простыню. Стало тихо.

Лежать под простыней было невыносимо жарко, и Сережа сбросил ее на пол. «З – з – з». Теперь было уже три голоса. Сережа опять включил свет и зло посмотрел на потолок. Он обомлел – потолок, белый изначально, был покрыт черной вуалью комаров – их были тысячи.

«В каком это фильме комаров пылесосом собирали? Плохо, что я не обзавелся пылесосом». И тут Сережу осенило – у рабочих, которые делали евроремонт, да за одно и жили в соседней квартире, был пылесос – иногда его какого-то лешего включали, и он, как леший, истошно выл на весь этаж.

Сережа накинул халат и пошел к соседям.

– Добрый вечер, Хабиб, – обратился он к открывшему дверь (он знал, что одного из них точно зовут Хабиб), – вот что: бери-ка свой пылесос, да высоси у меня начисто комаров с потолка.

– Тысяча. Ночной тариф.

Они зашли в спальню, Хабиб взревел пылесосом. В потолок застучали. Ночь была тиха.

– Все, чисто.

Сережа отдал деньги, графским движением скинул халат вниз к ногам и лег на кровать. Спать не хотелось. «Интересно, остался ли тут хоть один подлец? Забился, небось, в щелочку и трусит. Что может насекомое комар против величия человеческого гения, мощи нашей техники?»

«З – з – з», – издевательски раздалось прямо возле носа. Ночь глумилась над человеком.

Сережа накинул халат…

– Много, хозяин, насекомых у тебя, пылесос старый, сгорит, боюсь. Две тысячи…

Они громко, не стесняясь, передвигали мебель, жестоко роняли стулья, по-кондукторски хлопали дверцами шкафов. Сверху соседи стали слушать приятную музыку, снизу уже давно плакал ребенок и что-то рычал мужской голос. Дом оживал.

Расплатившись с Хабибом за труд, Сережа заварил кофе и открыл томик Монтеня – надо было отвлечься. Кофе «Арабика» был подозрительно не бодрящий и отдавал желудями, а Монтень с третьего эссе усыплял наповал. Сережа потушил свет и лег. «З – з – з». Сережа захохотал. «Нет, надо выпить, иначе с ума сойду». Он достал бутылку коньяка, подумал и пошел к соседям.

– Хабиб, тут такое дело: мне выспаться надо, обязательно. Не покараулишь ли ты у меня в спальне до утра? Комаров бы погонял, я заплачу.

– Пылесос старый…

– Да ты полотенцем маши. Или вон у тебя шпатель здоровенный – им маши.

– Десять тысяч.

– Что за расценки у тебя! За комаров – десять тысяч. Я деньги не печатаю.

– Как хотите. Меньше никак – очень кропотливая работа. Качество гарантирую.

Утром Сережа встал немного разбитый. Глаза со сна не раскрывались. Он растолкал дремлющего на корточках у стены Хабиба.

– Что это рожа у тебя распухла, как шаньга? Ты комаров-то гонял? Спал, небось.

– Как не гонял! Гонял, туда-сюда гонял. Ушли все.

Хабиб пытался честно вытаращить узенькие глаза. «Вроде, он таджик был».

Расплатившись, Сережа пошел в ванную бриться. В зеркале он увидел незнакомое лицо – неинтеллигентное, нехорошее лицо неопределенной национальности. Монголы справедливо назвали бы такое лицо уродливым. Брить его было страшно. В дверь звонили – это пришла давняя пассия Сережи (они жили давно, наверное, около месяца) Верочка Пономарева.

Верочкин папочка был большая шишка в департаменте по внешним связям, и по поводу Верочкиных кавалеров высказывался так: «Замуж, дочка, не ходи, а пойдешь, руководи», и радостно скалил в фирменной улыбке нечеловечески белоснежные зубы.

От усиленных занятий в департаменте у него что-то случилось с головой, и понять его становилось невозможно. Мамочка же была районный санэпидемврач. Если вам придет в голову поставить на улице ларек, допустим, торговать престижными трусиками или еще чем приличным, вы поймете, что Верочкина семья была не из простых. Мамочка знала про Сережу, и ничего не говорила, только случайно забывала в Верочкиной комнате популярные брошюры о болезнях передающихся половым путем. Сегодня Верочка и Сережа хотели, наконец, предстать перед родителями, как жених и невеста – в перспективе.