Варвара Карбовская - Человек и баран Страница 2

«В сущности, это просто баран детского возраста. Если бы их разводилось очень много, как кошек, их шкурки были бы значительно дешевле. И, по-моему, приятно совсем не то, что мама приобрела этого барана, которого титулуют каракулем, а что наша мама – умница и вообще молодец…»

У Елены Петровны на симпатичном ее лице появляется выражение некоторой гордости, свойственное почти каждой матери, рассказывающей о своем сыне, но продолжает она с ласковой насмешливостью:

– Человеку в шестнадцать лет так хочется удивлять мир своими здравыми суждениями и необычайной глубиной мышления! А если миру в данный момент не до него, он пока согласен удивлять папу, маму и бабушку. Только не товарищей-девятиклассников, потому что они сами такие же мыслители и первооткрыватели истин… Во всяком случае, мы пришли к выводу, что баран – он баран и есть, и шуба, сколько бы она ни стоила, не стоит того, чтобы ею гордиться и выставлять ее напоказ. Ее просто-напросто нужно носить – и все.

И вот тут-то и начинаются нелепости, – предупреждает Елена Петровна. – Слушайте. Февральским вьюжным утром я выхожу на улицу и встречаю нашу соседку, очень модную даму, жену гомеопата Куманькова. Может быть, я должна была бы найти другие слова для определения этой женщины? Но дело в том, что у нее нет другой должности на земле; это модная дама, жена преуспевающего гомеопата. Единственная ее обязанность – по возможности мягко предупреждать пациентов, что ее муж берет не менее пятидесяти рублей, а за визит – сто. Обычно Куманькова при встречах со мной смотрела на меня холодно и даже с презрением. На этот раз на ее надменном лице появилась улыбка, приторная, как глюкоза, и она сказала громко, так, что слышали прохожие: «Драсте, дорогая!»

И хотя улыбка не была искренней, мне все же стало приятно: значит, даже гомеопат Куманьков прочел и оценил мой недавно опубликованный труд, куда я вложила все свои знания, опыт и лучшие чувства… Затем я встретила певца Нэльского. Он тоже живет в нашем доме. Возможно, что я встретила его на другой или на третий день, но я соберу все встречи сразу, чтобы не затягивать рассказа. Певца ждала машина, в ней сидели пассажиры, по-видимому тоже актеры, и кричали ему: «Поживей, а то мы програчим концерт в клубе веревочников!»

Певец спускался с крыльца. Обычно он не замечал меня, хотя мы живем на одном этаже. А тут он тоже просиял наряднейшей улыбкой: белое с золотом, – взял мою руку так свободно, словно делал это каждый день, отогнул перчатку и поцеловал. И все делал молча и с таким видом, как будто он знает, что делает, и это так и должно быть, и у нас с ним на этот счет полное взаимопонимание. И полез в машину. А пока еще дверца была раскрыта, я слышала, как он произнес жирным баритоном: «Крупнейший ученый, и моя большая приятельница».

Машина тронулась. И он даже помахал мне рукой. А я осталась на тротуаре, удивленная до того, что впору было протереть глаза или ущипнуть себя за поцелованную руку…

«А почему он не целовал мне руку и не преувеличивал значения моей скромной особы неделю тому назад, хотя я была тем же самым рядовым хирургом, что и сейчас?» Я задала себе этот вопрос, но тут же оправдала актера: «Тогда он не читал еще моей книги, а теперь если и не прочел ее, то слышал благоприятные отзывы и проникся уважением».

И пока я так раздумывала, на меня налетел еще один наш сосед, заведующий мебельным магазином. Нет, он не целовал мне рук, но зато мял и тискал мой рукав, снял с воротника какую-то ниточку и даже погладил по плечу, что меня ошеломило не меньше, чем поцелуй актера. Наклонившись ко мне, он шепнул:

«На днях получаю сервантики и трельяжики в весьма ограниченном количестве, грех упускать такой товарец тому, кто при деньгах. Извещу. – И добавил, еще раз погладив мой рукав: – Наконец-то вы в настоящем виде… Совсем же человеку другая цена, когда на нем шапка бобровая или, например, каракуль. Сразу видно: человек стоящий, и к тому же добытчик…»

Нежно очерченный рот Елены Петровны скривился. – Думаете, мне стало смешно? Препротивно! Тут я вспомнила и актера Нэльского и Куманькову и все поняла. Что такое в их представлении Елена Петровна Владимирова? Хирург, честный человек, мать семейства? Ничего подобного. Просто некто, в старом пальтишке человек, с которым совершенно неинтересно здороваться на виду у приятелей или намекать ему на трельяжики. А когда Елена Петровна надела на себя каракуль, то она уже стоящий человек, потому что запросто накинутый на плечи баран представляет изрядную сумму.

Елена Петровна слегка порозовела, видно было, что она не на шутку обижена, и, переведя дух, продолжала:

– В общем, скажу вам, я расстроилась! Нэльский, Куманькова… неужели и другие будут выказывать уважение к моему барану? В таких расстроенных чувствах я подымалась по лестнице, а навстречу мне спускался инженер Цветаев. Цветаева я знаю еще с фронта, отношения у нас хорошие, но видимся мы не часто. И тут вдруг я замечаю, что он как-то особенно внимательно смотрит на меня, и я с тоской думаю: «Неужели и Цветаев расшаркается перед моим бараном?»

Мы поравнялись, Цветаев заглянул мне в лицо и говорит: «Что это ты, милая, какая».

Я не выдержала и дерзко спрашиваю: «Какая?» А он покачал головой и так сочувственно говорит: «Извини меня, пожалуйста, но ты выглядишь, прямо как драная кошка, никакого вида, один нос остался».

Елена Петровна смотрит хитро и смешливо.

– Ну, знаете, тут уж меня забрало за живое! Как это так – драная кошка? А шуба? И я говорю: «Обновку-то разве не замечаешь?»

Он одобрительно кивнул головой:

«Заметил. Добрый тулупчик. Но если ты лезла из кожи, чтоб на него заработать, то за это нужно бить. Баран – он баран и есть! В тебе я привык видеть прежде всего человека…»

Я чуть не расцеловала Цветаева! – говорит Елена Петровна. – Конечно, объяснила ему, что похудела потому, что много работала над книгой, волновалась и никакого барана в голове не держала. И не утерпела, рассказала ему про Куманькову и прочих. Он выслушал и сказал:

«Есть такие. И немало. Не только других по платью расценивают, но и сами готовы вывалять душу в грязи, лишь бы внешний вид иметь ослепительный… Теперь у нас много людей хорошо зарабатывает. И когда смотришь на городскую толпу, где приезжих из колхоза и с периферии добрая половина, видишь, что люди одеты хорошо. Иные со вкусом, другие безвкусно, но добротно, по сезону. Вот и ты тоже одета по сезону… Но ведь не это же самое главное, верно?…»

Мы с Еленой Петровной согласились на том, что Цветаев в общем прав: что хорошо одеваться приятно и мужчине, и женщине, и в любом возрасте. Но, если человек низко кланяется только бобровой шапке или ради шубы из выдры готов, как говорится, душу прозакладывать, обидно за такого человека.

На прощание Елена Петровна спросила:

– Может быть, читателей заинтересует эта история про человека и барана? Может быть, с некоторыми происходило что-либо подобное?

Право, не знаю. Может быть.