Петер Карваш - Чёрт не дремлет (сборник) Страница 21

«Не ходите на майскую демонстрацию! Мы видим вас! Предостерегаем вас! Рассчитаемся с вами!»

Бум-бум, бум-бум-бум, — звучит около самой виллы, потому что оркестр уже марширует по той же улице; слышны корнет-а-пистоны, кларнеты и маленькие барабаны, пение и смех. Открывается калитка, нет, вся эта страшная толпа не вламывается в сад, только соседские ребята бойко подбегают к вилле и звонят.

Нужно идти им отворять — родители на демонстрации, и паршивцы будут звонить, пока не оглохнешь. Майское половодье врывается в его дом, в его царство. У мальчика украшенный красными лентами самокат, девочка держит в руке воздушный шарик. Через минуту они включат радио за тонкой стенкой и прямо в квартире раздастся: «Бум-бум, бум-бум-бум».

Город жужжит, как улей, полный медоносных пчёл, а за ого домами высятся заводские трубы, и на четвёртой справа, — это отчётливо видно, — развевается и трепещет на ветру красный флаг.

Пёстрые, прозрачные спортивные знамёна реют па высоких белых древках над колоннами, толпа аплодирует и кричит «слава!» спортсменам в трусах и майках. Юноши и девушки проходят перед трибуной: теннисисты, футболисты, атлеты, пловцы — все они сильные и загорелые, как маленькие бронзовые боги. Теперь маршируют здоровье и красота, молодость и жизнерадостность. В размеренном шаге напрягаются мускулы ног, гордо распрямляются плечи, оживлённые, одухотворённые лица сияют, как целый цветник подсолнечников. А голоса скандируют здравицы миру, предвещая ему вечный расцвет.

На тротуаре стоит господни, и если пристальнее присмотришься к нему, заметишь: он ещё не так стар, он вполне мог бы сыграть вон с теми юношами в волейбол, участвовать вместе с ними в кроссе, выполнять упражнения на снарядах. Но он не думает о таком благородном соперничестве, стоит и смотрит и…

И аплодирует.

При мысли, что кто-нибудь наблюдает за ним и догадывается о его настроении, он сразу начинает аплодировать. Когда вокруг него кричат: «Да здравствует мир!»— кричит и он. Он даже снял перчатки, и с его лица давно спало оцепенение. Иногда он снимает шляпу, приветствуя спортивные вымпелы, машет им. Один раз он даже поднял на руки мальчугана, который хотел увидеть вратаря «Красной звезды».

Однако наступает момент, когда господин чувствует, что на сегодня с него более чем достаточно. Он ещё продолжает кричать «ура!» и почти беззвучно, безвредно хлопать, но уже совершает тактическое отступление из

Первой линий стоящих на тротуаре, добирается до ворот своего дома и незаметно проскальзывает в подъезд. Когда он пересекает двор и входит в свою комнату, первомайские звуки немного стихают. Слышно, как народ там, на улице, что-то скандирует, слова сливаются, и только одно звучит совершенно чётко, поднимаясь над общим гулом, как маяк:

«…мир!.. мир!»

Господин швыряет пальто и шляпу на постель и смотрит на часы. Потом, упруго присев, вытаскивает из-под дивана чемоданчик, открывает его и ловкими пальцами настраивает радиопередатчик. Кажется, что он готовит к стрельбе пулемёт и сейчас будет сосредоточенно целиться из него в молодость, марширующую там, снаружи.

Связь долго не налаживается. Он нервничает. Звуки демонстрации проникают сквозь толстые стены. Первомайское шествие проходит и через эту неприметную комнатку, и его невозможно остановить.

Наконец послышался сигнал, и проворные пальцы начинают передавать в эфир сперва обычные донесения, можно сказать, мелочи, потом сообщения о некоторых неудачах. Их нужно чем-то уравновесить.

Он работал ключом, и ему казалось, что земля дрожит под шагами демонстрантов, как во время, землетрясения, что стены вот-вот рассыплются и выдадут его толпе. Несколько раз он терял нить и вынужден был повторять фразы — об усиливающемся терроре, о всеобщем саботаже, о провале майской демонстрации, унылой, малолюдной и абсолютно незначительной. На улице продолжали скандировать, и это сбивало его. Он даже весь вспотел.

Потом он рассеянно записывал приказания. Из отвратительного крика снаружи, на улице, опять поднималось слово «мир».

Подтвердив приём, он передал «конец», выключил передатчик, закрыл чемоданчик, спрятал его и, обессиленный, опустился на диван.

Минуту он прислушивался. В голове мелькали слова, которые он передавал и принимал. И вдруг он рассмеялся. Сперва сухо, коротко, непроизвольно. Но смех безудержно овладел им. И он хохотал громко и непрерывно, корчась, словно в конвульсиях. Он смеялся, хихикал, гоготал, перегибался в поясе, у него заболели мускулы щёк, он запрокидывал голову, и от этого затекла шея. Он смеялся всё громче, болезненнее, безнадёжнее. Это был страшный смех, словно из болота вырывались ядовитые пузыри, словно горел и трещал торф, словно скулило в ужасе грязное животное, загнанное в тупик и решившееся на последнюю кровавую схватку.

Под голубым майским небом заканчивается демонстрация. Гости, весело разговаривая, покидают трибуну, зрители заполняют мостовую, усеянную красными лентами, бумажками, цветами. На тротуаре стоит господин, который не аплодировал. Неподвижный и мрачный, он простоял там вое это время и, вероятно, выдержал бы ещё дольше. Некоторые его заметили. Они не знают, что это за человек, но чувствуют, что он не наш. Чувствуют, что он чужой даже сам для себя. И видят, что он стоит здесь, как скала в прибое, последний выветрившийся мол перед старой крепостью; нет, уже не скала, только камень, камешек, песчинка.

Ядовитый кристаллик, который может отравить сотни литров родниковой воды.

Перевод О.Малевича

Это случилось в… году

Туман

Был густой, как говорится, настоящий лондонский туман, будто специально созданный для преступлений.

Двадцать пятого ноября в одиннадцать часов тринадцать минут вечера Ричард Грей стоял перед освещённой витриной ювелирного магазина. В кармане у него был приготовлен кусок кирпича, а в голове план, столь же простой, сколь и хитроумный. Всё было тщательно продумано. Минуту назад полисмен прошёл мимо ювелирного магазина. Чтобы обойти площадь медленным шагом, требуется десять минут. Значит, примерно через десять минут полисмен снова будет здесь. Сердце Ричарда Грея стучало, как молот, но он неподвижно стоял под фонарём и прислушивался. Поблизости не было ни души. В такую погоду не выгонишь на улицу даже собаку. Только где-то в темноте, ни о чём не подозревая, неторопливо шагал полисмен.

Всё шло как надо. Через десять минут Ричард Грей услышал шаги. Они приближались. Ричард Грей вытащил кусок кирпича и сжал его в ладони. Он чувствовал себя, как спортсмен перед решающим состязанием. Он всматривался в туман, ожидая, когда появится полисмен. Шаги на минуту стихли, потом раздались снова, и Ричард Грей увидел неясную фигуру.

Он размахнулся и швырнул кусок кирпича в витрину. Стекло зазвенело.

Дальнейшее Ричард Грей представлял себе во всех подробностях: из темноты выскочит полисмен, раздастся знакомая трель свистка, прибегут другие полисмены, и через минуту всё будет кончено.

Сердце Ричарда Грея забилось спокойно. Он прислонился к фонарю и стал ждать. Но полисмен не показывался. Неясная фигура остановилась. Прошла вечность, прежде чем она снова двинулась, как-то неуверенно, покачиваясь из стороны в сторону.

Ричард Грей с ужасом посмотрел на приближавшегося человека. Он был не полисмен.

Это был молодой джентльмен в чёрном костюме и чёрном пальто. Белоснежная крахмальная манишка, белоснежный шёлковый шарф и огромная белая хризантема вызывающе выделялись в темноте. На голове у него, разумеется, был не шлем, а отвратительно блестевший цилиндр.

Человек подошёл ближе и с нескрываемым интересом осмотрел разбитую витрину ювелирного магазина. Затем он повернулся к Ричарду Грею, слегка покачнулся и одобрительно произнёс:

— Классически. Поздравляю.

Он был, что называется, немного на взводе.

Ричард Грей подумал: «Ведь полисмен должен был услышать звон стекла. Может быть, он струсил и ждёт подмоги. Но почему он не свистит, почему он не свистит?»

— Прошу прощения за нескромность, но, скажите пожалуйста, чего вы изволите ждать? — спросил с. любопытством франт. — Кыш, кыш! Извольте сматывать удочки, а то не успеете оглянуться, как очутитесь за решёткой, простофиля.

«Или, может, он завернул в какой-нибудь переулок? — продолжал размышлять Ричард Грей. — Уж не пристукнул ли его кто в этом тумане…»

— Какими же красивыми вещицами вы запаслись? — ласково осведомился подвыпивший джентльмен. — Колечко, табакерочка, ожерельице?.. Ну, это между нами…

«Не идёт…» — думал Ричард Грей с тревогой и озлоблением, как человек, с которым вдруг обошлись в высшей степени несправедливо. Неожиданно ему пришла в голову спасительная мысль: несомненно в ювелирном магазине есть сигнальное устройство. Значит, весь вопрос в каких-нибудь пяти-шести секундах.